Временные трудности (СИ)

Ксинг давно знал, что совершил ошибку. Цзе была, несмотря на разницу в дюжину лет и сильные рельефные мускулы, очень привлекательной, а Ксинг чувствовал себя таким потерянным и таким одиноким. Он так сильно тосковал о своей Мэй, которая бросила его, поддавшись на демонические посулы мерзавца-учителя, что дал слабину, сблизился с ней теснее, чем подмастерью подобает общаться с дочкой своего наставника. Цзе, смотревшая на не по годам развитого красавчика и ученика отца хищными голодными глазами, решила, что Ксинг — её избранник. И что только меха Ксинга достойны раздуть её горн, и только его молот — опускаться на её наковальню.
Ксинг не мог сказать, что ему в Цзе что-то не нравилось. Наоборот, он считал её умной, интересной и обладающей теми качествами, которые он очень ценил. Вот только… Только Цзе не была Мэй. Он был даже благодарен Цзе, ведь с её помощью Ксинг осознал силу своих внутренних демонов, понял, как сильно его дух всё ещё тоскует о Мэй, а значит, равновесие в Великой Триаде сильно нарушено. Вот только попытка восстановить баланс, компенсируя терзания духа удовольствиями тела, имела бы слишком уж много необратимых последствий. Но Цзе решила, что между ними возникло нечто большее, чем просто дружеское общение, а наставник Гонг был готов абсолютно на всё, когда дело касалось его дочери.
— А ну стой, паршивец!
Ксинг вынырнул наружу, ввинтившись в узкое окно, пролетев со второго яруса, скользнул по каменным плитам двора и перекатился. Он уклонился от хватки такой могучей и такой нежной руки, не забыв восхититься грацией и силой мало уступающей отцу дочки, и послал ей воздушный поцелуй.
— Цзе! Я буду помнить тебя всегда! — весело прокричал он и прибег к самому отточенному из своих умений, то есть дал деру.
Ускользнув по пути от атаки всё неправильно понявших стражников, Ксинг молниеносно добежал до закрытых на два засова ворот и прыгнул, оттолкнувшись ногой и взлетая выше немалой ограды, после чего рванул по дороге, поднимая столб пыли.
— Вернись! — заголосила Цзе.
— Держи вора! Разбойника! — прогремел голос Гонга.
— Украл самое ценное! — подхватила Цзе слова отца. — Моё сердце!
Ксинг мчался, с досадой уставившись на зажатое в руке оружие. Возвращаться назад, чтобы собрать накопившиеся за два года пожитки, было бы глупо. Всё, что у него осталось — собственноручно созданный цеп да одежда, скроенная из шкур обитателей Леса. У него имелись, конечно, и приличные одеяния, но они остались там, в поместье кузнеца. У этого наряда было множество достоинств — к примеру, его не мог прожечь ни огонь в кузне, ни брызги расплавленного металла, но клочковатый мех не блистал красотой, и Ксинг выглядел в нём, как дикарь и оборванец.
Можно было всё-таки вернуться, чтобы забрать свои вещи, но… Ну не драться же с тем, кто учил его два года, и с той, с кем он так здорово проводил время! Из двух вариантов, «дерись или женись», Ксинг выбрал третий. И на этот раз не степенный, полный достоинства уход, как это было с родной деревней, а позорное отчаянное бегство. Впрочем, «Боевым стратегиям неукротимого дракона» имелось что сказать и на этот случай: «Бесчестье — не в своевременном отступлении, но лишь в бессмысленной гибели». А позволять погибнуть своим амбициям Ксинг не собирался.
Пусть он стал учеником Гонга Бунтао и даже закончил обучение, но объявить об этом во всеуслышание теперь не получится. Ведь наставник так и не вручил ему нефритовую табличку с отпечатком своей ци, ну а на слово четырнадцатилетнему сопляку, пусть он выглядел на все семнадцать, не поверил бы никто в мире. Вряд ли кузнец кому расскажет, что ученик сбежал, не дав себя женить на его дочке, скорее всего огульно обвинит в краже какой-то ценности, которых в его поместье хватало. Вышло очень некрасиво, Ксинг искал славы, но вовсе не такой. Может, выждать, пока наставник не отбросит глупую идею женитьбы и не придёт в себя, и послать какое-нибудь письмо с извинениями?
Ксинг раздумывал прямо на бегу, тщательно скрывая ци, чтобы его не отследили ни кузнец, ни стражники, ни дочка. Он, конечно, совершенствовал свои умения, но кто знает, может, и они не сидели без дела. Ему хотелось то ли похвалить себя за предусмотрительность — после покупки топоров в Жумэне и перед походом к Дубу свои деньги он закопал на хорошей укромной поляне неподалёку от дороги, да так и не удосужился потом выкопать. То ли обругать последними словами — ведь желания Цзе он знал и намерения Гонга мог прекрасно предугадать, но к побегу так и не подготовился.
 
Сделав несколько петель, чтобы сбить возможных следопытов, пробежавшись по ветвям деревьев и пройдя вверх по течению глубокого ручья, Ксинг сделал крюк через Лес, где выпустил облако специально преобразованной ци, такой привлекательной для лесных обитателей. За два года походов в лес он придумал немало трюков, но сейчас использовал это нелепое подобие техники не для быстрой добычи еды и не чтобы отвлечь сильных тварей в сторону, не доводя до схватки с ними, а для сбития погони со следа.
Ксинг раздумывал о дальнейшем маршруте, взвешивая имеющиеся варианты. Одно он знал точно: в Жумэнь идти нельзя! Ведь там придётся бросить вызов не Небесам, а городской страже, а затем и гарнизону воинов Императора.
Подбегая к заветной поляне, Ксинг нахмурился. Он не ожидал тут встретить даже одинокого заезжего путника, а уж тем более множественные огни сильной ци. Не то чтобы до поляны неудобно было добираться с дороги, но никто тут, на окраине Леса, в здравом уме останавливаться бы не стал — ведь стоило проехать ещё несколько часов, и путник заночевал бы под защитой стен Жумэня. Проделки наставника Бунтао и его дочки? Вряд ли, будь у того столько воинов, у Ксинга ни за что не получилось бы сбежать. Новый заказчик, ещё не добравшийся до кузнеца? Опять-таки, не было ни малейшего смысла останавливаться здесь, в двух шагах от цели, ну а если, к примеру, поломалось тележное колесо, то не починить его прямо на дороге. У кузнеца Гонга была масса связей, он мог устроить Ксингу очень невесёлую жизнь, но никто бы не успел прибыть так быстро, да и засаду устроил бы уж точно не здесь.
«Надо разобраться», — решил Ксинг и решительно двинулся к поляне.
Он припомнил, что где-то тут должен течь небольшой лесной ручеек с глинистыми берегами. Найти его не составило труда, так что Ксинг испачкал грязью лицо, обмазал глиной одежду и обвалялся в опавших листьях. В подобной маскировке, конечно, показываться на люди нельзя — те примут его за лесное чудовище, но и являть себя возможным противникам в планы Ксинга не входило. Он ещё сильнее приглушил ци и, не хрустнув ни единой веточкой, прокрался к поляне.
Там он упал на траву и, сливаясь с местностью с помощью стихии Земли, прополз почти к самому краю обрамляющих поляну зарослей. Обострив до предела зрение и слух, выглянул из кустов.
— …Бунтао не так прост! Знаете, кто у него заказывает оружие?
— Не волнуйтесь, уважаемый Фу! Кто бы это ни был — не влиятельней нашего рода!
— Вашего! Вот именно, вашего рода! А не моего! Если всё раскроется…
— Не раскроется! Ведь позаботиться об этом обещали лично вы. Или с печатью что-то не так?
— Нет-нет, всё в порядке! Это настоящая печать! Но знали бы вы, чего и сколько мне стоило, чтобы отвлечь Второго Яшмового Судью и ненадолго оказаться у него в кабинете!
— А вот это, уважаемый Фу, похоже на настоящий разговор! И сколько? Мы готовы щедро компенсировать ваши тяжёлые труды. Только учтите, мы и так даём вам очень немало. И лишняя жадность влечёт за собой лишние, пусть и очень недолгие печали.
Послышался шелест ткани и характерное тихое позвякивание монет, которое невозможно было спутать с лязгом металла. Ксинг прополз чуть ближе, полагаясь на свою маскировку, хотя стоило одному из людей на поляне сделать десяток шагов, тот наступит ему прямо на голову. Толстяка в одежде чиновника городской управы Ксинг видел несколько раз в ресторанах Жумэня и преисполнился подозрений уже тогда. Ведь не может же человек, смешивающий во время трапезы горную утку в капустной подливке с бирюзовой форелью с Лиловых гор, не оказаться подонком!