Три года (ЛП)

Мне требуется почти вся моя сила, чтобы развернуть в него стул, и он легко хватается за две ножки. Прежде чем я успеваю уйти с дороги, он с такой силой толкает стул спинкой ко мне, что я взлетаю, отлетаю назад и с глухим стуком ударяюсь о край кровати. Боль в спине возникает мгновенно, и я падаю на пол, на мгновение парализованная.
Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он отбрасывает стул в сторону и направляется ко мне. Перекатываюсь на четвереньки и ползу к двери, но он слишком быстр. Грубые руки вцепляются в мои волосы и сильно тянут, заставляя меня встать на ноги, если я хочу сохранить скальп. Стону от острой боли, когда из кожи на моей голове выдергивают миллион волос. Он держит одну руку в моих волосах, а другой поднимает стул. Повалив меня на сиденье, он быстро пытается закрепить мои запястья за спиной чем-то вроде стяжки. На этот раз он не беспокоится о моих ногах.
В любом случае, не похоже, что я смогу что-то предпринять, чтобы защитить себя.
Он берет портфель и ставит его на кровать, распахивая его с довольной ухмылкой. Несмотря на то, что мне нужно выглядеть крутой и собранной, я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что внутри, но ракурс неправильный, и я ничего не вижу.
— Что сегодня за сюрприз? — спрашиваю его.
— Не было бы сюрпризом, если бы я тебе рассказал, — отвечает он, держа в одной руке прозрачный пузырек с жидкостью, а в другой — шприц.
— Еще наркотики, чтобы попытаться заставить меня сказать правду? — спрашиваю. — Давай, Дорнан! У тебя кончилось дерьмо, которым можно меня мучить.
Он поворачивается, ухмыляясь, втыкая острый шприц во флакон. Он набирает жидкость и изображает движение кончика иглы, выпуская из него немного жидкости.
— Я должна бояться? — спрашиваю я, притворяясь равнодушной.
Честно говоря, мне страшно. В прошлый раз я не смогла устоять, когда он дал мне эту штуку, и это было чудо, что я разозлила его настолько, что он вырубил меня, прежде чем раскрыла то, чего мне не следовало рассказывать — что-то об Эллиоте или Джейсе, или деньгах, которые спрятал мой отец, прежде чем Дорнан убил его. В памяти всплывает номер сейфа, который я запомнила до того, как уничтожила документы, и я начинаю паниковать.
Дорнан наклоняет голову набок.
— Дыши, Джули, — говорит он.
Боже, как бы мне хотелось, чтобы он не называл меня этим именем. То же самое имя, которое моя мать использовала, чтобы позвать меня, когда она была слишком измотана, чтобы встать и открыть входную дверь. Или готовить. Или сделать что угодно. Джули, сделай это, Джули, сделай то, Джули, почему ты меня ненавидишь? Ее зеленые глаза проплывают у меня в голове, когда я вспоминаю Проспекта, вышедшего отсюда всего несколько часов назад, даруя мне мгновение покоя и тревожащие попытки вспомнить кто он такой. Ты помнишь меня? Да. Нет. Я не знаю.
— Ты сходишь с ума, Джули, — говорит Дорнан, прерывая мои мысли.
— Расскажи мне об этом, — отвечаю я. — Нужен один, чтобы понимать другого, верно?
Он смеется над этим, сжимая своей толстой рукой мое плечо, пока на поверхность не выступает толстая синяя вена. Я подпрыгиваю, когда он втыкает иглу, и крепко зажмуриваюсь, когда что-то теплое и густое попадает в кровоток.
О Господи. Что бы это ни было, это хорошо. Внезапно чувствую, что плыву в облаке зефира. Я так счастлива, что даже не замечаю, как другая игла вонзилась в мою бледную плоть. Чувствую, как солнце светит мне в лицо, что практически невозможно, поскольку мы находимся в комнате без окон, да еще и ночь. Но все это не имеет значения. Впервые за всю жизнь я чувствую себя потрясающе.
Героин. Препарат, который уничтожил мою мать. Это то, что он мне дал? Это не имеет значения. Я не могу уловить ни одной мысли, мне просто все равно, и когда вторая игола проскальзывает мне в руку, я только надеюсь, что этого дерьма хватит надолго.
В данный момент меня даже не волнует, умру ли я. На самом деле, если мне удастся умереть на этом облаке блаженства, я с радостью уйду.
А потом…
БОЛЬ. АГОНИЯ. КРАСНЫЙ. КРОВЬ. БОЛЬ.
 
Я открываю рот и кричу, это просто вой страдания, который заставляет Дорнана смеяться. Все становится быстрым, резким и ярким, когда острая реальность моей ситуации вновь накрывает меня. Я не слышу ничего, кроме рева собственного колотящегося сердца в груди. Я втягиваю в легкие воздух, а мое сердце напрягается, борется и бешено бьется.
Голос Дорнана доносится до меня сквозь густой туман паники, которая парализует меня.
— Дыши, малышка.
Я не могу дышать. Делаю неглубокие, быстрые вдохи, которые ничего не дают, и я почти теряют сознание.
Удар! Чья-то рука хлопает меня по щеке, оставляя жжение, которое прорывается сквозь охватившее меня мрачное оцепенение и панику.
— Джульетта, соберись, черт возьми.
Я могла бы учащенно дышать до тех пор, пока не потеряю сознание, но следующее, что я помню, — это еще одна острая боль в моей руке, и еще больше приятного, зефирного вещества в моей крови, которое успокаивает меня, делая меня спокойной почти мгновенно. Я все еще чувствую, как мое сердце бьется быстро, но с каждым вздохом оно немного замедляется, расслабляясь, пока я не чувствую себя достаточно хорошо, чтобы думать.
Он выглядит довольным.
— У меня есть к тебе вопрос, — говорит он. — И, если ты дашь мне правильный ответ, малышка, сможешь получить столько хороших ощущений, сколько пожелает твое извращенное маленькое сердце.
Я настороженно смотрю на него.
— Я не верю ничему, что ты говоришь, чудовище.
Он усмехается.
— Может быть, я и монстр, девочка, но если я монстр, то и ты тоже. Ты думаешь, мы такими рождаемся? В одной руке нож, в другой пистолет? Это жизнь, малышка. Жизнь случилась со мной так же, как и с тобой.
— Тебе следовало защитить меня тогда, — отвечаю я с горечью, — вместо того, чтобы забрать все, что я когда-либо любила.
Он смотрит на меня своими глубокими карими глазами. Он долго молчит, и тишина пугает меня больше, чем любые слова, которые он мог бы мне сказать.
— И все же, — говорит он хриплым голосом, — ты собиралась забрать у меня сына. Мою любовницу.
— Я не мой отец, — шепчу. — Ты не сможешь добраться до него, причинив мне боль.
Он смотрит на меня так, будто я самый тупой человек, когда-либо рождавшийся.
— Я больше не пытаюсь до него добраться, — резко говорит он. — Он чертовски мертв. Получил по заслугам за попытку украсть у меня мою семью. Итак, это между тобой и мной. Это личное. Это стало личным, когда ты обманом затащила свою лживую задницу в мою кровать и убила моих сыновей.
Я бросаю на него самый испепеляющий взгляд, какой только могу.
— Они заслуживали худшего, — говорю я тихо, — за то, что они со мной сделали. То, что ты им сказал сделать. Монстры, все вы, и я собираюсь уничтожить всех вас, даже если это убьет меня.
Не знаю как, но желание заставить их страдать — особенно Дорнана — горит во мне вместе с последними препаратами, которые он мне вколол. Теперь, когда я немного пришла в себя, мой мозг начинает соединять точки, и я догадываюсь о том, что он со мной сделал — сначала дал препарат для эйфории, а потом опустил меня в ад, чертовски сбивая с толку мое тело. Это форма пытки, о которой я читала, но никогда не испытывала.
До настоящего времени.
Дорнан нетерпеливо топает ногой, сидя на краю кровати передо мной.
— Где мои деньги, Джули?
Я закатываю глаза.
— Опять это дерьмо? Я же сказал тебе: я. Не. Знаю.
Он поджимает губы, и я вспоминаю, как всего несколько дней назад он высасывал у меня кровь. Эта мысль заставляет меня дрожать на стуле.
— Джон Портленд не был чертовым идиотом, — говорит он, вставая и проводя рукой по волосам. — И эта чертова шлюха, Ана, тоже. Они должны быть где-то.
Я пожимаю плечами.
— А я продолжаю говорить тебе, что не знаю, где они, Дорнан. Как ты думаешь, если бы я это знала, была бы здесь?
Он бросает на меня взгляд, и я вижу, что он злится. Вот дерьмо.