Старуха 2 (СИ)
Армия не собиралась, а вот созданные закрытым постановлением ВСНХ войска КГБ новую технику потихоньку осваивали. Но очень потихоньку, просто потому, что войска эти были совсем еще «маленькими»: если не считать части, переведенные в КГБ из НТК (то есть работающие на полигонах НТК), численность «армии» составляла пока четыре батальона. И подавляющая часть личного состава обучалась работе с ракетами все же управляемыми.
У Митрофана Неделина — начальника полигона «Капустин Яр», недавно получившего звание «комбриг», в связи с этим работы было на двадцать четыре часа в сутки. Потому что он отвечал как за обучение операторов УПСов, так и за производство этих ракет на заводе, выстроенном неподалеку от села. А отвечать за производство было, в общем-то, не так уж и просто: на заводе одних инженеров трудилось больше полусотни, рабочих чуть меньше тысячи — и всех их приходилось обеспечивать нормальным жильем, продуктами, следить за тем, чтобы в магазинах все нужное всегда было, чтобы больница постоянно была готова принять «внезапных пациентов»: все же бойцы, хотя и набирались исключительно из проверенных комсомольцев и коммунистов, были еще мальчишками и периодически выискивали такие развлечения на свои головы и задницы, что даже бывалые военные врачи лишь руками разводили. Впрочем, после того, как командный состав дивизиона был прилично так пополнен военспецами, с дисциплиной стало заметно получше — но от административной работы все равно уклониться у него никак не получалось. Впрочем, он и сам не особенно старался «уклоняться»: как потомственному артиллеристу ему было очень интересно работать с новой техникой, а то, что любая новая техника требует глубочайшего изучения и тщательной подготовки по работе с ней, он буквально с молоком матери впитал.
Летом на полигон дважды прилетала Вера Андреевна — и после каждого ее прилета очередная группа инженеров и большая команда военных строителей приступала к постройке каких-то новых объектов непонятного назначения. Но размеры и очевидна сложность этих объектов вызывали уважение, так что Митрофан Иванович с нетерпением ждал, когда они будут введены в работу — и все с большим энтузиазмом занимался работой уже своей…
Урожай тридцать третьего года действительно получился «небывалый», хотя Валериан Владимирович, узнав об объемах заложенного в хранилища зерна, лишь хмыкнул, вспомнив переданное ему Лаврентием Павловичем «предсказание Старухи» о том, что «сейчас несколько лет подряд урожай каждый год будет небывалым». Спорить с этим даже не хотелось: понятно же, что если поля не сохой пахать, а тракторными плугами, причем имея в этих самых полях уже не одну сотню тысяч тракторов, то урожаи будут только расти. Еще с удобрениями полей во многим местах скупиться перестали, так что даже на Смоленщине урожаи были не меньше, чем, скажем, на Слобожанщине. Конечно, на Смоленщине все же в основном овес и ячмень выращивали, которые всегда были более урожайными, чем пшеница, но скотину-то тоже кормить надо.
Да и трактора новые стали куда как лучше: в Сталинграде перешли на производство тракторов гусеничных, с дизельными моторами в пятьдесят пять сил — а таких даже у буржуев еще не было! То есть было сколько-то, то очень мало и все же похуже… Поэтому за обеспечение страны продуктами теперь можно было и не особо беспокоиться.
А вот о чем следовало все же беспокоиться… После «интересных рассказов» Якира, Путны и Уборевича в руководстве партии сложилась очень четкая «антинациональная» позиция, так что любые попытки хоть как-то предоставить какие бы ни было преференции людям «по национальному признаку» стали очень жестко пресекаться. И это уже вызвало тихое, но вполне ощутимое брожение в умах «национальных кадров». Что было понятно: слишком многие из таких «кадров» начали понимать, что они уже успели столько натворить, что на пару расстрелов заработали — но вот на кого их менять… Мало того, что в стране был дикий кадровый голод, так еще и нельзя заранее понять, не превратится ли кто-то, получив власти побольше, из приличного человека во рвача и врага советской власти — а примеров такого превращения было более чем достаточно. Но и оставлять ситуацию прежней было невозможно, уж слишком велики были потери, которые хотя бы ставленники Серго стране нанесли. Сейчас, правда, начали из разных институтов выходить неплохие специалисты — но это были инженеры, врачи, агрономы, учителя, а управлять-то большими коллективами и тем более областями и республиками они не умели!
И когда Валериан Владимирович в очередной раз ломал голову над этой практически неразрешимой проблемой, он вдруг вспомнил вскользь оброненную Иосифом Виссарионовичем фразу. Товарищ Куйбышев сосредоточился, несколько раз эту фразу мысленно повторил у себя в голове — и ему пришла очень интересная мысль. На первый взгляд совершенно дикая, на второй — граничащая с идиотизмом. Но когда он эту мысль повертел в голове «со всех сторон», она показалась ему не такой уж и бестолковой.
— Во всяком случае попробовать стоит, ведь хуже точно не будет, — тихо, про себя, проговорил он и, внешне совершенно успокоившись, поднял трубку телефона…
Глава 22
В конце сентября после очередных (и снова неудачных) испытаний ракеты с перхлоратным топливом «коллектив разработчиков» — то есть все пятеро — собрались для обсуждения выявленных причин очередного провала.
— Старуха, ты не переживай особо из-за взрыва, ну попался нам в этот раз корпус бракованный — зато мы точно теперь знаем, что на двадцать седьмой секунде сопло еще не успевает расплавиться.
— Я и не переживаю, а корпус был нормальный. Честно говоря, я почти уверена была, что ракета взорвется: с чистым алюминием там такая неравномерность горения идет, что можно считать, что внутри ракеты постоянно что-то взрывается — и это при среднем давлении под сотню атмосфер. Но я не ожидала, что так сильно бахнет. А вот второй пуск — это было, мягко говоря, неожиданно.
— На самом деле тоже ничего неожиданного, это мы просто не подумали. Ну чего ты вообще хочешь, если температура пламени за четыре тысячи градусов получается? Надо нам получше про охлаждение подумать. Вот подумаем — и пролетит у нас ракета положенные полторы минуты.
— А надо, чтобы сопло продержалось пятнадцать минут! Ну, минимум десять…
— Ты вроде рассказывала, что есть высокотемпературные интерметаллиды, а если их попробовать?
— Можно и попробовать, но сдается мне, что получим примерно то же самое. Они хорошо работают до тысячи двухсот… ладно, до тысячи семисот еще не расплавятся. Но без правильного охлаждения все равно сопло долго не продержится, а цена у них…
— Тысяча семьсот? Я в справочнике по спецсталям читал, что есть уже сплав, у которого температура плавления выше тысячи пятисот. При наших режимах двести градусов — это вообще ничто, потому что ты права, без охлаждения тут не обойтись. А вот для испытаний такая сталь нам бы вполне подошла. Ее немного и нужно, корпуса-то до последней секунды почти не греются…
— Где бы нам еще эту сталь взять… есть подозрение, что такие только в Электростали делают, а там завод к НТК вообще никак не относится.
— А Лаврентий Павлович не поможет?
— Пока не спросим — не узнаем. Я тогда в Москву быстренько слетаю, может и получится. А вы пока готовьте испытания на девятнадцатой композиции, ее уже в лаборатории сделали на пять или шесть ракет. С ней интенсивность горения будет на треть меньше, так что активный участок продлится секунд уже семьдесят… вернусь — проверим. И вы это… если кого при запрессовке заметят в цеху, то пусть пеняет на себя: выгоню сразу и окончательно.
— Ну не дергайся, среди нас все же дураков нет… уже нет. Лети спокойно!
В Москве Лаврентий Павлович, к которому Вера просто в гости зашла вечером, лишь махнул рукой:
— Вот честно тебе скажу: не до твоих мне проблем! В КГБ сейчас дел — ты даже представить себе не можешь… да тебе и не надо представлять. Но ты, можно сказать, вовремя в столице появилась: у Новосёловой завтра или послезавтра какое-то совещание с товарищами из «Спецстали» Наркомтяжпрома, ты зайди к подруге, может она тебе чем помочь сможет. А я… да, забыл: ты мне докладную, которую я просил, написала? Обещала в сентябре прислать, а завтра уже двадцать девятое.