Старуха 2 (СИ)
Но самого Лаврентия Павловича больше всего смущало то, что Вера — через комсомольскую организацию НТУ — перевозила в степи народ больше не с Украины, где по крайней мере руководству становилась понятна глубина наступающей задницы, а больше с Псковщины и Ленинградской области, и со Среднего Поволжья. Но на простой вопрос Вера ответила очень сердитым тоном:
— Эти хоть работать будут, а мужики с Украины ни хрена полезного сейчас не сделают. Менталитет не тот…
— Не тот что?
— Воспитание, привычки, образ мыслей. Там же урожаи всегда гораздо выше, чем в нечерноземных областях, при гораздо меньших трудозатратах. Нет у тамошнего народа привычки корячиться до седьмого пота, а нам нужно в этом году в подсобных хозяйствах собрать именно небывалый урожай. А для этого придется вкалывать… в следующем году мы с Украины потихоньку станем мужиков вывозить, но именно потихоньку, чтобы в поселки подсобных хозяйств на более двух семей оттуда попадало. Понятно, что сами такие мужики все равно работать станут отвратительно — но хоть дети их в приличном окружении нормальным людьми вырастут.
— Не нравится мне, что ты о людях думаешь…
— А я не червонец золотой, чтобы всем нравиться. По мне пусть хоть проклинают меня, но работу делают. Вон, в Воронеже на авиазаводе рабочие уже поняли, что чтобы хорошо жить нужно и работать хорошо — и у нас уже есть почти полторы тысячи сельскохозяйственных самолетов. А это, между прочим, даст нам процентов десять прибавки урожаев.
— Вот этого я точно никогда не пойму: как самолеты урожай прибавят?
— Очень просто прибавят. Пункт первый: они с воздуха уничтожат всех вредителей, которые урожай непосредственно на поле жрут. Ну, не всех, конечно, но большую часть насекомых точно уничтожат. И растения будут лучше расти, когда их всякая тля не грызет. Пункт второй: с воздуха нетрудно в поля и удобрений подсыпать. Тот же карбамид в виде некорневой подкормки, то есть в виде раствора, вылитого на листья, росту растений очень способствует. Пункт третий не так очевиден, но на самом-то деле с воздуха очень просто определять, когда урожай в поле поспел, так что можно начинать выборочную уборку гораздо раньше, то есть для уборки всего урожая техники меньше понадобится… это, конечно, мелочь по сравнению с мировой революцией, но хотя бы полцентнера с гектара такой подход даст. А если учитывать, что у нас только в подсобных хозяйствах больше двух миллионов гектаров полей…
— Ладно, спорить не буду. Все равно ни ты, ни я глубоко-то в сельское хозяйство вникнуть не сможем…
— А вникала-то не я, а биологи с биофака и агрономы из Сельхозакадемии. Я тут только с одного боку причастна: ядохимикаты разработала и некоторые удобрения…
— И, по слухам, разработала неплохо. Я тебя все же на орден осенью представлю.
— Лаврентий Павлович, снова повторю: как только я про это услышу, то сразу же все брошу и уйду в монастырь. Ну сколько можно одно и то же говорить: как только буржуи узнают, что кучу всего полезного придумала одна девчонка, то жить этой девчонке останется очень немного. Разве что в монастыре меня буржуйские наймиты найти не сразу смогут…
— Ну ты и перестраховщица! Сколько людей в стране уже орденами награждены? И никто их вроде как убивать не спешит!
— А мне на других плевать, мне своя шкурка дорога. Очень дорогая, между прочим, шкурка: как ни крути, а на моих изобретениях СССР только в валюте получает больше миллиарда золотых рублей в год…
— Ну… да. Ладно, я пока подожду с представлением… но в уме это держать буду, и когда-нибудь ты у нас за все заплатишь. То есть страна тебя за все вознаградит.
— Можно подумать, что сейчас меня страна не вознаграждает: я получаю все, что захочется, куда хочу — туда и езжу. Мне и так хорошо!
— Вот уж действительно: склочная ты старуха! Все бы тебе спорить… Ладно, ты кому кафедру-то передавать будешь?
— Кого-нибудь, да найду. Или пусть Зелинский с Ипатьевым решат: им же с новым завкафедрой работать. А как там завод для меня, уже готов?
— Заводы. В Капустином Яру тоже завод строится, к июлю его закончат. А вот насчет руководства полигоном…
— На меня даже не смотрите!
— Ты что, за дурака меня принимаешь? Куда тебе полигоном командовать — это же примерно как товарища Сталина назначить парторгом завода какого… Я тут подобрал несколько именно военных кандидатур, а ты их посмотри, а то знаю я тебя: кто-то рожей не вышел, а кто-то… в общем, сразу говори, кто тебе не по нраву: ему же потом с тобой собачиться придется. Сама небось знаешь, сейчас в армии такая перетряска после того, как мы с Блюхером плотно поговорили… а эти вроде в противоправных делах не замазаны, да и ты им при нужде мозги правильно поставить сумеешь. В чинах, они, конечно, все небольших — но таких из армии в НТК выдернуть проще, и я тебе самые подробные анкеты, какие смог подготовить, вот принес…
— Анкеты? Это хорошо, — совершенно скучным голосом пробормотала Вера, проглядывая довольно толстую папку. — Анкеты — это замечательно… вот только читать их мне лень. Вот этот командир батареи подходит. Потомственный артиллерист, с детства этим делом увлекается — лучшего, пожалуй, и не надо.
— Ну ты и читаешь! Я не уверен, что так быстро даже фамилии прочитать бы успел. Но — как скажешь, будет этот Митрофан начальником полигона. Пока побудет, а там посмотрим…
Поначалу Владимир Михайлович очень расстроился, когда узнал, то Туполев его так просто «отдал» в какой-то комитет, к авиации отношения не имеющий. Правда, на прощание ему Павел Осипович сказал, то Туполев давно уже «молодежь» чуть ли не прилюдно кроет матом за то, что они «смеют свое мнение иметь», и даже чуток ему позавидовал. Вероятно, Павел знал несколько больше об этом Комитете — а когда побольше узнал и сам Мясищев, то он понял, что зависть была вполне обоснованной. Просто это как-то не сразу случилось…
А сразу случилось что-то непонятное: на первом же производственном собрании какая-то девица (по виду лет на пять моложе любого из остальных собравшихся) раздала людям очень странные задания. То есть странными они были лишь потому, что звучали они как очень серьезные и сложные проекты (по крайней мере указание «изготовить мотор в тысячу сил за полгода» именно практически невыполнимым заданием ему и показалось), но и это было лишь самым началом. А ему — единственному авиаконструктору — эта девица поручила ни много ни мало как «переделать» германский самолет, причем из трехмоторного сделать двухмоторный. Пока Владимир Михайлович раздумывал, как бы этой девице повежливее рассказать про центровку самолетов, про то, что конструкция вообще-то выбирается исходя в том числе и из планируемой скорости машины и что поставить на самолет моторы, которые даже по весу вдвое тяжелее прежних, невозможно, она собрание закончила и позвала его «на приватную беседу». А за обедом задание уточнила:
— Владимир Михайлович, я к авиации имею отношение как пассажир. И вот в этом отношении мне этот самолет очень не нравится, поэтому я и пригласила вас, чтобы из этого дерьма сделать конфетку. Понятно, что крыло придется пересчитывать и переделывать, но скажу сразу: я хоть и химик, но училась-то на физико-математическом факультете и физику тоже как-то учила. А начала я ее учить, сколь ни странно, с уравнения Стокса, и знаю точно: с гофрированной обшивкой сопротивление трения о воздух у самолета вырастает минимум вдвое. На самом деле, если еще учитывать турбулентные потоки, неизбежно возникающими между выступами и впадинами на этой обшивке, даже больше, а в целом гофра увеличивает сопротивление самолета в полете почти втрое. Так что крыло — новое — вам будет нужно делать гладким, а по хорошему и фюзеляж нужно облагородить.
— Не думаю, что мне Добролет разрешит корежить машину…
— Я разрешу, это мой самолет. То есть лично мой, так что делайте с ним что хотите. Но я предлагаю его просто разобрать на составные части, а потом все эти части просто выкинуть и сделать уже нормальную машину. Очень обтекаемую, с гладкой обшивкой, с убираемым — если успеете сделать, конечно — шасси.