Я, колдунья и полосатый кот (СИ)

  
Я, колдунья и полосатый кот
   
Глава 1
 
Отец однажды сказал, что если бы в мире проводились соревнования на самую бездарно прожитую жизнь, то я бы стал абсолютным чемпионом на столетия вперёд. Самое обидное, мама с ним согласилась.
А ещё мы вчера поругались. Хотел взять денег, чтобы выплатить долг за аренду квартиры, но папаня внезапно встал в позу. Сказал, что его достало оплачивать жизнь неудачника. Ночного сторожа! Прямо так и сказал — найди нормальную работу. И плевать, что я не сторож, а инженер. Ночной инженер-диспетчер. Контролирую ход суточных экспериментов на магнитных плазменных ловушках. Красиво звучит? Вот то-то. Хотя по факту, я всю ночь сижу перед монитором и смотрю, чтобы пики на графиках оставались в зелёной зоне. А если вдруг они начнут за неё выходить, у меня есть ОЧЕНЬ СТРАШНЫЙ ТУМБЛЕР, которым выключается экспериментальная установка и ОЧЕНЬ КРАСНАЯ КНОПКА, которой вызывается на объект аварийная бригада.
Пять лет работаю этим самым ночным сторожем... тьфу, инженером. И ни разу ещё не довелось мне воспользоваться ни тумблером, ни кнопкой.
С деньгами вот только беда. На последние купил VR-шлем и несколько игр. Шлем подержанный, но какая разница? Важно не то, что снаружи, а то, что внутри. А внутри него — потрясающие миры. В них я герой, а не инженер-неудачник. Сидеть же тут, в лаборатории, среди графиков, вслушиваясь в мерный писк системы звукового оповещения, мне было очень одиноко. Порой даже хотелось нажать эту дурацкую кнопку, просто чтобы в лабораторию приехали люди.
Кнопку я, конечно, нажимать не стал, вместо этого потащился к холодильнику. Там обнаружил, что эти гады из дневной смены раздербанили полагавшийся мне ужин. Пошарив по полкам, нашел только пару кусочков просроченного сыра и одно яйцо. Могли бы хоть шоколадку оставить...
Пока я раздумывал, в чём сварить яйцо, звуки системы оповещения изменились. Повысилась тональность и ускорился ритм. Я удивился, но решил не дергаться, сейчас всё придет в норму. Пошарил по шкафчикам, задумался, не сходить ли в соседний зал, вдруг там есть ещё какая-то еда. Потоптался у двери, но выйти не решился. Медленно, нога за ногу, вернулся к своему монитору и замер. Все графики вышли из зелёной зоны. Пики дошли до границы координатной сетки, и обрезались. Кинув взгляд на числовые значения, я присвистнул. Вот, похоже, и пришло время очень страшного тумблера.
Я потёр руки, снова посмотрел на графики, прислушался к трелям системы оповещения. Что же, основания дёргать тумблер у меня есть. По технике безопасности я сначала должен был встать на резиновый коврик и надеть резиновые перчатки. Но на коврике давно стояла здоровенная кадка с пальмой, а где искать перчатки я даже не представлял. Отодвинув стопку бумаг, я добрался до тумблера. Рядом с ним стояла фотография пушистого кота в рамке. «Сибирский или персидский?» — некстати подумал я.
И с этой мыслью рванул тумблер на себя.
Со всех сторон полетели искры, лабораторию стало заволакивать дымом. Красная кнопка пропала из поля зрения, и я ткнул куда-то наугад. Судя по всему, промазал. Ткнул ещё раз и рука моя провалилась в абсолютную пустоту.
Система оповещения тоже затихла, и даже звуков искрящего оборудования больше не было. Только тишина. Неприятная, звонкая тишина.
***
Я лежал. Навзничь, раскинув руки как крылья. Ладони горели огнём, часть лица, к слову сказать, тоже. Вокруг была странная, заполненная неясным багровым туманом темнота, по которой перекатывались размытые тени. Спина, как и шея, затекла. Надо бы пошевелиться, размять мышцы, посмотреть, почему так болят ладони. Но идея казалась плохой. И я лежал, оттягивая момент, когда придется не только пошевелиться, но и вспомнить то, что вспоминать не хотелось. Судя по всему, катастрофа случилась, и не исключено, что именно я в ней виноват.
Прислушиваясь к шорохам, я ощущал легкие прикосновения к своему лицу... Стоп! Прикосновения? Крысы!
 
Внутри себя я громко заорал от страха и, распахнув глаза, резко сел, оглядываясь по сторонам.
Надо мной раскинулось небо. Голубое, украшенное легкими перистыми облачками. Красивое. Как в детстве. Взрослые не успевают смотреть на небо, носятся по своим важным делам, смотрят под ноги, чтобы не споткнуться. Я вот тоже давно не видел неба.
Ещё раз вздохнув, решился и скосил глаза в ту сторону, где особенно сильно чувствовал прикосновения. И заржал. Страшная, страшная сила меня трогала! Ой, боюсь — не могу. Я провел рукой по мягким кончикам ковыля. Вокруг, куда только хватало глаз, простиралось поле. Тёплый, летний ветерок создавал на нем волны, и оно словно плыло к горизонту.
— Смешно, — сказал я вслух. — Где лаборатория-то? Где город? Я что, взорвал всё настолько капитально, что — вон, даже ковыль вырасти успел?
Ну правда же, смешно! Видимо, действительно взорвал. И сам, то ли при смерти, то ли вообще умер, и вот это бесконечное небо и бесконечный ковыль — и есть тот самый свет в конце туннеля.
Шагов за спиной я не услышал, поэтому на звук голоса подскочил как ужаленный.
— О, очухался, молодяжнек.
За моей спиной стояла симпатичная деваха. Невысокая, в светлых холщовых штанах и такой же рубахе широкого кроя, невпопад украшенной вышивкой. Как-будто рубаху не вышивали, а испачкали нитками яркого цвета. Русые волосы были завязаны в тугой узел. Голубые глаза на загорелом лице светились, словно два драгоценных камня.
— Што молчишь? Не разумеешь меня? — деваха вздернула брови. — Али калечный?
— Ничего я не калечный, — встав, я стряхнул с одежды траву и землю. — Где мы вообще, что это за место?
— Тю-ю-ю, — протянула она. — А говоришь не калечный. Слободка це ж. А ты откель?
— Из города.
— Города? — деваха удивленно вскинула брови. — Не знаю за Город. Пешком тут только до Слободки можно податься. Коли с паромщиком столкуешься, то до Новосёлки, или вон Вёска за болотами. Города не знаю.
— Ла-а-адно...
Я огляделся. Черт! Кругом ковыль, куда идти?
— Слышь, молодяжнек, как кличут-то тебя?
— Юра, — автоматически ответил я.
— Юра, — деваха расхохоталась. — И имя у тебя калечное. А я Агриппина. Пойдём-ка до хоромы. Мазь наложу, пока рубцы не образовались.
Только тут я вспомнил, как сильно болят руки. Развернув ладони вверх, уставился на ожоги. До обугливания дело не дошло, но волдыри, похоже, заработал. Неприятно.
— Пойдём, — деваха махнула рукой и скользнула на едва заметную в траве тропку.
Оставаться в поле было бессмысленно, впрочем, как и идти самому куда глаза глядят. Поплелся за ней.
— Эй, Агриппина, — окликнул её, когда вдалеке показались деревенские срубы. — А не боишься меня в хоромы-то вести? Вдруг я злодей какой, убью, ограблю?
— Меня? — с интересом уточнила деваха. — Ну, попробуй. Ещё не бывало у нас, чтобы на травницу кто-то нападал. Да и Василий, если что, подсобит. Не тебе.
Показав мне длинный язык, она прибавила шаг.
«Ах, у нас там ещё и Василий», — пробурчал я себе под нос.
Ковыльное поле закончилось, после него обычная трава казалась жиденькой и унылой. Но идти сразу стало легче. Домик травницы ютился на самом краю деревеньки. С одной стороны его огибал ковыль, с другой — подступал лес. Настолько густой и мрачный, что казалось, именно в нём рождаются сумерки, только потом выплескиваясь на небо. Тёмные стволы, тёмные кроны. Деревья выглядели незнакомыми, но, правда, глубоких познаний в ботанике у меня никогда не было. Не ёлки и не березы, в общем.
Пока я разглядывал окрестности, не заметил, как подошли к дому. Без всяких приглашений травница дернула меня за руку и почти потащила внутрь. «Как баба Яга, на съедение», — подумал я, проваливаясь в тёмный дверной проем.
  
Глава 2
 
Первым пришёл запах. Глаза не успели перестроиться, носу же свет не требовался. Он ведь нюхает, а не смотрит. Меня словно ударили, и я непроизвольно отшатнулся. Даже в маминой аптеке, на складе которой я иногда бывал, не стояло такого мощного и плотного аромата. Складывалось впечатление, что кто-то взял поле, где я недавно очнулся, каким-то образом выжал из него концентрат всех трав, а потом запихнул получившееся в небольшие сени. Голова закружилась. Я закашлялся.