Чужестранец (СИ)
Платон заметил, что она нервно потирает шрамы от ожогов на кистях.
— Потом ещё два года у огромной печи. Жар и жидкий металл каждый день. Иногда, раз в месяц — горящая плоть неосторожных работников. — Амалзия повернула голову на него. — Ты даже не представляешь, сколько металла льют на севере. За месяц они делают больше, чем все полисы вместе взятые за полгода, а качество у них в разы выше.
— Ты сбежала?
— Да. Был один человек. Проклятый. Он покупал у нас латы. Я поймала момент, когда никто не слышал, и умоляла его о помощи. Он согласился. — Её голос снова задрожал, она побелела и сжала кулаки. — Чертов идиот там и остался, сварился заживо в своих сраных латах, а я бежала. Пряталась по лесам и медленно шла на юг, пока не добрела сюда. Ну дальше понятно, караваны.
— Ты назвала того человека проклятым, хотя он тебя спас, — сказал Платон. — Почему?
Амалзия опустила взгляд. Было видно, что ей непросто обо всем этом говорить, хотя Платону казалось, что этот разговор должен помочь.
— Он буквально был проклятым. Они что-то вроде секты. Вечно звенят в своих латах, скитаются по миру. У них очень жёсткий кодекс, что-то связанное с тем, что мир ужасен, а Бог зол. Я не очень много знаю, так уж вышло, что поболтать мне с ним толком не довелось.
Она поднялась с песка.
— Пойдём. Пора на ужин.
Глава 10
— Так, значит, вы с тех самых таинственных островов! — воскликнул толстый мужчина в расшитом пурпурном плаще. — Наверное, дикие места?
Амалзия замялась, потом указала рукой на Платона, удивленно разглядывавшего блюдо со странной формы куском мяса.
— Это он с островов, не я. И вряд ли там очень дикие места, раз они смогли построить корабли, чтобы преодолеть море.
— Но корабль-то разбился! — Толстяк громко захохотал. — Не настолько они и хороши, эти дикари, да?
Он хлопнул её к плечу и отошёл в сторону. Платона тем временем успел забрать невысокий коренастый мужчина в скромной хламиде, который, однако, выглядел так, будто с ним лучше не шутить.
— Я гиппарх Кассандр. — Платон крепко пожал его мозолистую руку. — Рад знакомству.
— Платон. Гиппарх — это командующий конницы?
— А вы быстро осваиваетесь. Для чужеземца, — улыбнулся Кассандр. — Да, я командую конницей. К сожалению, у нас не было возможности показать, насколько сильно для всадника меняют ситуацию стремена, но, думаю, скоро все поймут, что за нами будущее.
— Вы изобрели стремена? — удивился Платон.
— Не я, конечно же. И, к моему стыду, не пертолийцы, а северяне. Одно из изобретений, просочившихся к нам в последние годы. К сожалению, только Хранитель всерьез относится к этому.
— Вы тоже считаете, что скоро будет война с северянами?
— А как ещё бывает, когда у одних людей становится очень много амбиций, но маловато земель? Конечно, они придут.
— А разве оборона города не опирается на Знающих? — Платон понятия не имел, как обстоят дела с обороной города, но предположил самое логичное.
— Знающие? Пффф, — на лице Кассандра проскользнуло презрение. — Не знаю, как у вас на родине, но местные знающие способны только пьянствовать и требовать денег за каждое движение.
— Разве они не граждане?
— Граждане, конечно, только вряд ли их это волнует, — Гиппарх издал удрученный вздох. — Нами правят толстосумы и их прикормленные мартышки. Впрочем, сегодня ведь праздничный вечер, так что отложим такие разговоры. Давайте я представлю вас гостям.
***Толстый мужчина в пурпуре оказался крупным торговцем по имени Садиатт. Он одним из первых наладил торговлю с северянами и чрезвычайно гордился этим. По его словам, у него был самый большой запас чугунных колец в городе, а только за них северяне продавали изделия из металла. Он ничего полезного не сказал, только пригласил Платона отобедать и у него, сказав, что там будет настоящий цвет общества.
***Тощая, словно палочник, пожилая женщина переживала полосу невезения, которую она сама объясняла немилостью Бога, хотя Платону показалось, что виноваты скорее пьянство и излишняя щедрость к двум юнцам, вившимся вокруг неё. Она попыталась флиртовать с Платоном, от чего Кассандр поморщился. Никакой полезной информации от неё получить не удалось.
***Следующим был неряшливый человек неопределенного возраста, который постоянно блуждал взглядом и периодически точил зубами костяшки пальцев.
— Теисп. Постановщик. Писатель. Трагик, — он говорило очень быстро и четко, словно выбивал ритм словами.
— Рад знакомству. Вы наемник? Или вроде того? Да?
— Эммм… не совсем, я прибыл с островов Анъйес.
— Острова, острова, острова. У вас острый ум? Поможете решить задачку?
— Какого рода задачу вам надо решить?
— Задачу искусства, конечно. Моя трагедия повествует о закате империи. Пертолианской империи и последнего царя. Но как показать величие тех времен? Оно не только в словах, но в образах людей.
— На моей родине, — осторожно начал Платон, — большое значение придают свету. Падающий на актера свет, особенно цветной, может ощутимо подчеркнуть его чувства и характер.
— Свет? Свет, свет. — Улыбался он тоже ритмично, уголки губ слово подергивались такт чему-то неслышному. — Очень умно. Можно использовать механизмы, чтобы перемещать факела, хм. Да, да.
Драматург остался бормотать, а гиппарх сопроводил Платона к следующим гостям.
***Группа людей, носивших одинаковые броши в виде ветки оливы, оказались владельцами маслодавилен, заключившими что-то вроде коммерческого союза. Все они терпеть не могли войны и солдат, но считали важным оставаться независимыми и выказывать почтение всем. Платон кратко пересказал им историю своего путешествия, которая очень их заинтересовала и они взяли с него обещание встретиться с неким знаменитым мореплавателем, который будет очень рад обменяться знаниями.
***Двое стариков в роскошных нарядах и с подкрашенными глазами были Знающими. Одного, чрезмерно пьяного, звали Гарпагом, а второй представился Буром, сказав, что имя своё давно уже позабыл. Бур получил своё прозвище за то, что умел управлять воздухом и однажды поразил врага, закрутив ветер в гигансткий вихрь, напоминающий огромный бур, пронзающий армии противников. Гарпаг же мог повелевать практически любыми животными. Оба они довольно притворно восхитились стойкостью Платона и сказали, что ему обязательно следует выступить в Академии, рассказать студентам о своих странствиях.
***На Знающих с неприязнью смотрела девушка в простом хитоне. Она оказалась жрицей Единой церкви и сообщила, что «Знающие — это гадкий лишай на здоровом теле, оскорбление божьего замысла». Её восхитил рассказ о спасении Криксара и она даже благословила Платона, а потом долго утверждала, что его благородные деяния без толики колдовства должны быть примером для всех граждан.
***Помимо этого было еще несколько офицеров Кира, которые любезно приветствовали Платона и приглашали его обязательно посетить Игры, а так же несколько аристократов, которые просили рассказать его историю и ахали на всех кровавых моментах. Через пару часов Платон уже так устал рассказывать одно и то же, что едва мог ворочать языком.
Платон отошёл в сторону под предлогом, что хочет выпить ещё вина и постарался понаблюдать за людьми. Из всех присутствующих он не успел поговорить только с Киром и Мирой, которые словно избегали его. Криксар был изрядно пьян, подходил к Платону, долго и путано благодарил и обещал что-то очень невнятное.
Он прошептал «реза» и вызвал корреляцию.
«Здесь немало людей. Тебя позвали сюда не просто так, это всё очень тщательно срежиссированная сцена, сомнений нет. Многие из этих людей не ходят на приемы к Киру, но ты стал для них поводом и причиной. Это помимо того, что они все связаны. Жрица хоть и молода, зато очень фанатична и хочет принимать участие в городской политике. Торговцы маслом слишком слабы, чтобы образовать собственную группу и оставаться независимыми, так что они ищут, под чьё крыло им бы нырнуть. Тощая женщина почти разорена, так что она ищет способ променять своё имя, котороё еще многое значит, на деньги и любовь. Драматург, очевидно, работает по чьему-то политическому заказу. Хоть он и немного безумен, но именно он зачастую определяет, что думают праздные граждане. Знающие ощущают угрозу от Кира, так что пришли, чтобы помешать образоваться возможным союзам против них. Хотя эти двое — явно не лучшие представители местной элиты. Но вот с Садиаттом сложно — у него нет никаких видимых причин быть здесь, хотя он безусловно очень богат, а его капитал только растёт прирастает. Кажется, время вышло.»