Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном

— А зачем вам?
— Коня своего накормить.
Крестьянка глянула на него исподлобья.
— Проголодался, бедняжка?
— Еще бы не проголодаться! Вторую неделю не кормлен.
Ржевский еще крепче прижал крестьянку к себе. Она завертела бедрами.
— Ну, я, прям, не знай. Может, вашему савраске лучше травку пощипать?
— Можно и на травке, — ответил поручик, щекоча ей усами шею.
И потащил ее в кусты. Впрочем, она не особенно сопротивлялась.
Пока Ржевский утолял свой любовный голод, Лебедев — Кобылин с Васильковым беседовали с мужиками о сене и о политике.
— Вот вы скажите, вы люди грамотные, — говорил самый лобастый из мужиков, теребя свою куцую бородку. — На кой ляд нам сдался этот Барклай де Толли — «болтай да и только»? Разве пристало нам, русакам, от французов раком пятиться! Вот бы сейчас Суворова на его место.
— Ты чего, Ерёма, с печки упал? Суворов уж лет десять как померши, — перебил низенький мужик, ковыряя в ухе. — Багратиону власть надо дать. Недаром в народе молвят — «бог рати он». А то у нас одни немцы в генералах ходют. Так они ж ни бельмеса не понимают. Им бы только хари свои напудрить и на плацу маршировать.
— Точно, — кивнул Лебедев — Кобылин. — Наполеон пруссаков всегда бил, а теперь они нас учить приехали.
Самый лобастый из мужиков почесал в затылке.
— А правда, батюшка, что Багратион… ну этот, как его…
— Чего?
— Грузин?
— Правда.
Мужик зацокал языком.
— Опять беда получается.
— Да чего ты на Багратиона взъерепенился, Ерёма! — возмутился низенький.
— Так ведь грузин, — тяжело вздохнул тот.
— Велика беда! Он же русский грузин, а не какой — нибудь там чухонский. Он за отечество всей душой болеет. Ты на себя лучше глянь: татарин вылитый!
— Кто татарин? — вскричал лобастый, вцепившись низенькому всей пятерней в бороду. — Я татарин?! Да я тебе сейчас, подкидыш цыганский…
— Это я — то подкидыш? — завопил тот, в свою очередь захватив в кулак бороду приятеля. — У меня цыган в роду сроду не было! Ах ты, жидовская твоя морда…
— Чаво?! Какая у меня морда?
Мужики схватились не на шутку. Еле Лебедев — Кобылин с Васильковым их растащили.
— Кутузов нам нужен, — сказал Лебедев — Кобылин, когда все успокоились. — Михаил Илларионович самый опытный из полководцев.
— Ну да! — вступил в разговор рыжебородый. — Кутузов же безглазый.
— У него только один глаз не видит, — пояснил корнет. — Ему его под Алуштой подбили.
— Подрался али с кем? — встрял какой — то пьяный дед, подставив к уху ладонь.
— С турками! — крикнул ему туда Васильков.
— С курками? В курятник залез? Ай — яй — яй…
— Да нет же, с турками! С тур — ка — ми!!
Из — за дальних кустов появился улыбающийся Ржевский.
— Хватит горло драть, корнет, — весело сказал он, а, подойдя поближе, шепнул: — Зайдите в кусты, не пожалеете.
— По нужде? — растерялся Васильков. — Так я вроде не хочу, даже по малой.
— Да не по той нужде, а по самой главной. Экий вы недогадливый, право! Идите, идите, — Ржевский подтолкнул корнета в направлении кустов. — На ваш счет уже все оговорено. Не забудьте только поздороваться.
— Вы меня разыгрываете, господин поручик?
— Корнет Васильков! — рявкнул Ржевский.
— Я! — вытянулся в струнку Васильков.
— Смирно! Кру — гом! Вперед шагом марш!
Корнет, домаршировав до кустов, оглянулся назад.
— Марш! Марш! — скомандовал Ржевский и, когда корнет скрылся среди листвы, крикнул в сложенные рупором ладони: — Стой! Ло — жись! Вольно!!
— Что это значит, Ржевский? — недоуменно спросил Лебедев — Кобылин, отойдя от толпы разговорившихся мужиков.
— Сейчас из нашего корнета мужчину сделают.
— Там… женщина?
— Еще какая! Хочешь отведать?
— Нет уж, уволь, — мрачно произнес Лебедев — Кобылин. — В любовь я больше не игрун.
— Обжегся на молоке, а дуешь на водку?
— Я не верю женщинам.
— А кто тебя просит им верить? — удивился Ржевский. — От тебя требуется всего лишь им…
— Не надо лишних слов, брат, — перебил Лебедев — Кобылин. — В другой раз, быть может, но… не сегодня.
— Как хочешь.
 
Из — за кустов ветер донес до них натужное пыхтение корнета и девичье хихиканье.
— Еще немного и он — мужчина, — сказал Ржевский, прислушавшись.
— Отойдем подальше, — потянул его за руку Лебедев — Кобылин. — Стыдно!
— Стыдно, когда хрен как повидло! Вдруг моя помощь понадобится. Я за корнета перед всем батальоном отвечаю.
Деревенские мужики, устав спорить о политике, подались в кабак.
В кустах внезапно раздался громкий хруст. Кто — то выбирался оттуда, ломая все на своем пути.
Лебедев — Кобылин и Ржевский переглянулись.
— Лось?
— Орел!
В следующее мгновение перед ними предстал корнет: мундир растрепан, в волосах солома и совершенно ошалевший взгляд.
— Ух ты! вот это да! — твердил он, вприпрыжку подходя к ним.
— Легок на помине, — усмехнулся Ржевский. — А-ну, смирно! Доложить об исполнении!
— Ух ты! вот это да!
— А без сантиментов?
— Вот это да, господин поручик!
— Понравилось?
— Ух ты!
— Спасибо не забыли сказать?
— Спасибо, господин поручик!
— Да не мне. Глашу вашу хоть поблагодарили на прощание?
— У-ух, конечно… И она меня.
— Ну вот и славно. С боевым крещением, Васильков!
— Служу Отечеству!
— Я вам, корнет, теперь вроде как крестный отец, — хохотнул Ржевский. — Пошли в кабак, отметим.
Не успели гусары пропустить по рюмке, как в кабак ворвался человек в кальсонах и разодранной рубахе.
— Корнет, это по вашу душу, — сказал Ржевский. — Не иначе, муж Глашкин.
Вбежавший быстро огляделся и, заметив гусар, с воплем бросился к их столу.
Ржевский и Лебедев — Кобылин спокойно смотрели на него не двигаясь с места.
Васильков вскочил.
— Простите великодушно… имею честь, корнет Васильков, — залепетал он. — Я не виноват… я только выполнял приказ.
Но человек в кальсонах, не обращая на него внимания, повернулся к Ржевскому, метким глазом признав в нем старшего.
— Осмелюсь побеспокоить, ваше благородие. Моя госпожа оказалась в крайне затруднительном положении.
— Не морочьте мне голову, любезный, — фыркнул Ржевский. — Когда она успела? И часу не прошло.
Человек в кальсонах, озираясь на прислушивавшихся к ним мужиков, понизил голос:
— Позвольте попросить вас выйти на минуточку.
— Как-с? — Ржевский вскочил. — Стреляться?
— Нет, прошу вас, поручик, — схватил его за рукав Васильков. — Это дело моей чести.
— Остыньте, корнет! Вы промахнетесь.
— Извините, господа, — сказал человек в кальсонах, — но хотелось бы все же оставить их в живых.
— Кого? — в один голос спросили корнет с поручиком.
— Расскажите толком, в чем дело, — сказал Лебедев — Кобылин.
Человек, наклонившись к ним, зашептал:
— Меня зовут Авдей Пахомыч. Я управляющий. Моя госпожа, Лавра Тимофеевна, вдова недавно скончавшегося генерал — майора Шишкина, после завтрака прошла в спальню, чтобы прилечь соснуть. Она всегда почивает после еды.
— Можно короче? — буркнул Лебедев — Кобылин.
— Их превосходительству не очень — то полезно спать наевшись, в виду ее тучности.
— Еще короче!
— Ее сейчас мудохают семеро!!
— Ух ты! вот это да! — воскликнул Васильков.
— Это и впрямь интересно, — промолвил Ржевский.
— Скорее, прошу вас, помогите!
— Кому: ей или этим семерым?
— Ох, не до шуток нам, ваше благородие.
Гусары выбежали из кабака вслед за управляющим.
— А кто они — французы? — спросил Васильков.
— Какой там! Наши, деревенские. С самогону бесятся.
— Тогда, корнет, вам еще рано, — сказал Ржевский.
Оставив Василькова стеречь коней, Ржевский и Лебедев — Кобылин спустя две минуты уже влетели в переднюю господского дома.
— Батюшки! Отцы родные! Бог вас послал! — запричитали няньки и девушки, выбежавшие им навстречу.