Песнь Валькирии

Они выехали вперед, чтобы поприветствовать приезжих восторженными криками.
Бородатый, богато одетый норманн подъехал к ней. У него была улыбка победителя.
— Этот холм, — заговорил он, медленно произнося каждое слово. — У меня здесь магия. — Он ударил себя в грудь. — У той воды. Лед вошел в меня. Заставь ее действовать.
Тола чувствовала его внутреннюю дрожь, которую он старался спрятать от своих солдат, чувствовала его нерешительность.
— Мы должны идти к утесу Блэкбед, — сказала она.
  
Глава сорок вторая
 
Вождь
 
Гилфа бежал, чересчур большие башмаки болтались на ногах. Позади слышался шум боя. «Они схватили девушку, — подумал он, — и, наверное, угрожают ей за то, что Луис убил их товарищей. Их братьев».
Когда волка рядом не стало, руны вернулись, но он боялся взглянуть на них. Гилфа споткнулся и упал. Туман плотно обтекал его, и он подумал, что, возможно, упал бы со скалы, или сбился бы с пути, или угодил бы в болото, если бы бежал быстрее.
Он довольно долго лежал, стараясь уловить какое-либо движение, особенно по направлению к нему. Собака все еще лаяла, но он слышал удаляющийся стук копыт. Кажется, они не стали его догонять, но он не был в этом уверен и поэтому не поднялся с земли.
Гилфа помнил предупреждение богов не пользоваться рунами, но, как всякий посыльный, доставляющий интересную посылку, он не смог удержаться, чтобы не пощупать и не ощутить их в своем сознании. Они вызывали в нем тошноту. В источнике руны звенели и шелестели. А здесь они резко и недовольно кричали, словно лошадь, слишком долго простоявшая в стойле; они терлись друг о друга, как разбухшие ворота о грубый камень, они дышали, как дышат больные, одержимые лихорадкой. От их нетерпеливости по телу бежали мурашки и ему хотелось быть где угодно, но только не здесь, на склоне холма.
Его стошнило непонятно почему — или от съеденной человечины, или от магии внутри него, или от страха, а может, от облегчения. И что сейчас? Какая дорога безопасна? Он подождал еще день, болезненный свет рассветной руны согревал его, но заставлял чувствовать себя больным. Через два дня он услышал шум у входа в пещеру, грохот, словно упал камень, и увидел Луиса, стремглав выбежавшего наружу. Сначала Гилфа решил окликнуть его, но, увидев, что хозяин движется, низко припав к земле, быстрыми неравномерными скачками, ощутил пробежавший по спине холодок. Теперь он боялся всех и вся и проклинал свой страх. Но много смелых уже погибло. А он все еще жив.
Он рискнул подняться на колени. Вокруг ни души. Туман окутал холм, и внизу, в долине, Гилфа не увидел всадников. Поэтому он двинулся вниз по склону.
Наступила ночь, и он засомневался, что норманны или Луис вернутся сюда. Ветер задул сильнее, посыпался мелкий град, словно бесчисленные крошечные копья, летящие с севера. Он замерз, но когда в надежде согреться вспомнил о дневной руне, к горлу вновь подступила тошнота.
Он спустился к входу в пещеру и сразу заметил отодвинутый камень. Это его озадачило, он сел и долго думал над этим. Наконец Гилфа вошел внутрь. В тусклом свете он разглядел тела — новые тела. Возможно, он найдет добычу? Ему нужно было что-нибудь, чтобы выторговать себе путь к спасению. Куда — он не знал и не хотел думать об этом.
Он вошел. Вот труп мужчины. На нем только волчья шкура, а на шее камень! Как странно. Он внимательно осмотрел мертвое тело. Это был не Луис, конечно. Гилфа развязал бечевку, на которой болтался камень, и поднял его. Грубо выточенная голова волка. Он повесил камень себе на шею, прижал его к коже, как обычно делал Луис. И тотчас руны внутри него затихли, их нестройное тошнотворное журчание прекратилось.
Так вот в чем секрет камня! Он заглушает магию. А сможет ли он заглушить проклятие, наложенное на него? Кажется, да.
Теперь он чувствовал себя лучше, но начал замерзать. Он взял волчью шкуру и закутался в нее с головой. Он бы остался в пещере — тут есть кремень и достаточно сухого хвороста, чтобы развести огонь.
 
Его беспокоили тела. Вытащить их наружу — значит привлечь чье-то внимание, а оставить здесь — сойти с ума. Он до сих пор чувствовал привкус жира отваренных конечностей, их запах, плавающий в пещере, вызывал головную боль. Надо их убрать.
Он вытащил трупы наружу и спрятал так тщательно, насколько смог. У него не было сил смотреть на тела детей и их матери. Остальные его не беспокоили.
Гилфа сидел в пещере и плакал. Взяв руны и поев человечины, он чувствовал, что переступил границу, и сейчас хотел перешагнуть обратно, чтобы опять стать тем, кем он был до безумия в источнике и совершенной им мерзости в пещере. Он слышал, что люди привыкли к убийствам и резне, но знал, что не сможет так жить. В глубине души он был очень добрым человеком и хотел, чтобы его оставили в покое, с его козами и овцами. Он готов был поклясться задницей Одина, что не смог бы убить даже их, просто не вынес бы этого.
Ночь была такой уютной, какой давно не была, хотя одеяла были так себе. Но от огня шло тепло, да и шкура волка тоже грела. Гилфа усмехнулся, подумав, как он богат в своем украденном наряде. Вот бы вернуться сейчас обратно, в Норвегию, вершить там великие дела, быть любимым. На земле в пещере лежал кривой меч. Он поднял его и стал изучать лезвие. Никогда раньше он не видел такой красоты и не держал в руках ничего более острого. Он нежно провел пальцем по лезвию и понял, что одно легкое неловкое движение — и он порежется.
«Нужное оружие». Хм. Что бы это значило?
Мысль о боге в колодце теснилась неподъемной тяжестью в его голове; правый глаз воспалился, словно он долго спал на сквозняке. Бог обманул его, хотя, впрочем, чего было ждать от Доки, лживого кузнеца? Он не верил, что бог желал ему зла. Если бы это было так, он был бы мертв. Гилфа задремал, и ему приснилось, что он падает в источник. Он тут же проснулся, оперся рукой о пол пещеры, словно иначе мог уплыть. Ему часто казалось, что снаружи доносятся голоса, и старался вжаться подальше в тень. Он оставил костер затухать, предпочитая замерзнуть, чем быть пойманным.
Утро встретило его изморосью и мелким дождем, похожим на колеблющуюся сетку на входе в пещеру. Гилфа вышел, чтобы посмотреть, что снаружи. Ничего, Никого. И что сейчас? Нужно поесть, но он не мог заставить себя вернуться к трупам. Его мутило от самого себя.
Он знал, что рискует, оставаясь в пещере, но жизнь сама превратилась в один бесконечный риск. Тут нужно решить, где рисковать — в пещере или на холмах. Подумав, Гилфа пришел к выводу, что для него сейчас самое важное — это возможность находиться в тепле, и поэтому остался в пещере.
Его беспокоили ночные кошмары, но даже они — меньше, чем мечты. Гилфа никогда раньше не думал о своем будущем без страха. Самое счастливое время было в детстве, до того, как выяснилось, что он не может управляться с копьем и щитом, до конфуза, когда он бежал наперегонки со своими братьями, до того, как его стошнило при виде свежевания туши выбросившегося на берег кита. Жизнь — это высокий холм, заключил Гилфа, он съезжает с него вниз, и единственная его цель — это удержаться на этом уровне страданий, чтобы не съехать еще на одно деление вниз.
И сейчас руны — как бы ни тошнило его от них, какими бы страшными они ни казались ему — давали ему шанс немного подняться вверх. Он встретил богов, он встретил великого героя, который смог в одиночку победить десятерых. Об их приключениях могли слагать легенды. И он, вне всяких сомнений, должен что-то предпринять. Герои совершали подвиги, убивали драконов, сражались с врагами, спасали друзей.
Однако не ясно, как нужно действовать. Все вокруг стало врагом. Интересно, оказывались ли герои легенд в такой ситуации, заставал ли их штиль в опасных водах и они не знали, как поступить?
«Неси руны», — было сказано ему. Куда? Почему? Чтобы стать богом. Гилфа представил себя одноглазым, как Один, сидящим у огня в компании воинов, слагающих истории о его боевой доблести. Да, в такой компании он был бы богом.