Мужские сны
– Прекрасно. И когда вы собираете такое совещание?
– На этой неделе.
– Но людей надо оповестить заранее, проинформировать о предложении администрации, чтобы все подготовились к разговору.
– Разумеется, Татьяна Михайловна. Именно так и сделаем. А вы лично не примете участие?
– Пожалуйста. Только в случае вашей оперативности. На той неделе я уеду.
– Обязательно. Кровь из носу, но мы соберемся. Ваше присутствие придаст солидности нашему мероприятию.
Когда они вышли из здания администрации, Андрей внимательно посмотрел на Татьяну, затем скептически произнес:
– Сомневаюсь, что спонсоры полетят на зов Симакова как пчелы на мед, но свою роль вы сыграли превосходно. Или тут что-то не то. А вы…
– Я в школе посещала драмкружок, – перебила его Татьяна. – Ну, до завтра?
– До свидания, – растерялся Андрей и еще стоял какое-то время, провожая ее взглядом.
Татьяна истопила баню, вымылась, постирала кое-что, напилась чаю с бутербродами и легла на топчан в саду под яблоней со своим бестселлером. Вскоре она уснула и проспала до позднего вечера. Солнце уже село, в воздухе похолодало, и она продрогла под тонким покрывалом. Татьяна встала, но из сада уходить не торопилась. Отсюда открывался прекрасный вид на Огневку, на заливные луга на том берегу, на Красный бор. Она подошла к изгороди, облокотилась на верхнюю жердь и долго любовалась красотой земли своих предков. А ведь она даже не сходила на могилки деда и бабки. «Халда», – обозвала себя Татьяна и решила, что завтра нарвет два огромных букета и сходит на кладбище. Совсем стемнело, закат почти погас, и Татьяна отправилась в дом. Она вошла в темные сени, задвинула щеколду, открыла входную дверь.
– Наконец-то! – раздался из большой комнаты голос Оксаны. – Я уже заждалась.
Татьяна похолодела, замерла. Она поняла, кому предназначались эти слова. У них здесь свидание! Боже мой! Вот так влипла!
Она шагнула обратно в сени, осторожно прикрыла дверь и стремглав кинулась во двор. Не зная, куда ей бежать дальше, она открыла калитку в сад и шмыгнула в нее. «Вот дурища старая! Увидели бы меня сотрудники в этот момент, от хохота поумирали бы!»
Она снова ушла под яблоню, села на топчан. Но сидеть без движения было холодно. Татьяна встала и подошла к изгороди, где недавно любовалась закатом. Вдруг она услышала стук ворот и чьи-то легкие шаги. Кто-то шел по дороге, мимо изгороди. Татьяна присела за куст смородины. Шаги удалялись. Она привстала и увидела женскую фигурку со светлой косой, быстро удаляющуюся в сумрак июньской ночи. Татьяна медленно побрела в дом. Не зажигая света, легла на свою кровать, но сна не было, и не мудрено: весь вечер спала, сколько можно? Она вздрогнула от стука в окно. Кто бы это мог быть? Неужели Виталия нелегкая принесла? С него станется. Татьяна решила все ему высказать и даже пригрозить, что если не отвяжется от нее, то… Теперь уже стучали в сени. Татьяна прошла в сени, приникла к дверям, спросила приглушенно:
– Виталий, ты?
Ей никто не ответил.
– Виталий! Что ты молчишь?
– Вообще-то меня зовут Андрей.
Татьяна онемела. Дура! Какая же дура! Ведь сразу поняла, что у них свидание. А он тоже хорош гусь! Не может по-мужски себя вести: ему приказали, он и бежит, как дворняга.
Она резко отодвинула щеколду, отворила дверь. На крыльце стоял Андрей и, помахивая веткой сирени, смотрел на нее сверху вниз.
– Что, не ожидали? – ехидно спросила она.
– Да уж. Вы мастерица на всякого рода сюрпризы. Ну! И что сие означает? Где она?
– Кто?
– Вы со мной в жмурки-то не играйте. Я вам не мальчик.
– Выходит, что я девочка? Кто вам дал право так развязно разговаривать со мной?
– Развязно? Упаси Бог! Эта манера у меня с рождения. Я со всеми так разговариваю, и вы не исключение. Кстати, для чего вы здесь обосновались? Для свиданий с братцем?
– Я, кажется, уже называла вас подонком? Повторяться не буду.
– Значит, в ваших глазах я развязный подонок. Представьте, что еще ни разу никто меня так не называл. Вы единственная.
– Ну вот. А вы говорили, что я не могу претендовать на исключение. Оказывается, я могу быть единственной и неповторимой. А она ушла, не стала вас ждать.
– Кто?
– Оксана.
– Ах, вы уже знаете. Это она вам сказала?
– Нет. Я подглядывала за вами. Причем дважды. Один раз на берегу, кажется, три дня назад. А второй – сегодня. У вагончика.
– Хм. Значит, мы оба следим друг за другом. Может, мы секретные агенты? Тогда раскроем карты?
Татьяна не выдержала, расхохоталась.
– Ладно уж, входите, раз пришли, – пригласила она, отсмеявшись.
Они сидели в большой комнате за столом и пили чай со сгущенкой. Татьяна со смехом наблюдала, как он пытается поймать струйку молока, стекающую с чайной ложки. А он невозмутимо изображал недотепу, высовывая язык и пытаясь достать им испачканный сгущенкой подбородок.
– Вот вам полотенце, и прекратите меня смешить, – строго сказала Татьяна, вдруг вспомнив о своем общественном положении и, увы, возрасте.
Он вытер подбородок, но не до конца. Татьяна вздохнула, встала, подошла к нему и старательно оттерла липкую сгущенку. Внезапно его руки обняли ее за бедра. Не успев опомниться, она оказалась у него на коленях.
– Вы с ума сошли, – попыталась она расцепить его руки.
– Нельзя дразнить мужчин, Таня, – спокойно, но глухо, с хрипотцой произнес Андрей. – Знаете детский стишок: «Вы не стойте слишком близко. Я тигренок, а не киска»?
– Ладно, тигренок, отпустите меня. Ведь это смешно: великовозрастная дама на коленях у молодого парня.
– А вы знаете, сколько мне лет?
– Нет, и знать не желаю. Мне вообще…
– Тридцать семь.
– Сколько?!
– Возраст многих поэтов и художников, ушедших в мир иной.
– Не может быть. Вы врете.
– Показать паспорт?
– Покажите.
– Он не со мной.
– Вот вы уже и финтите.
– Отнюдь.
– Так и будем сидеть, как Рембрандт с Саскией?
– Меня радует ваш культурный уровень.
– Андрей, я прошу вас, прекратите этот цирк! Завтра вам будет стыдно.
– А вам?
– А я завтра уезжаю.
От этой новости он ослабил объятия, и она, выскользнув из его рук на свободу, крикнула в сердцах:
– Ну вот что, убирайтесь ко всем чертям! Слышите?
– Хорошо. Успокойтесь. Только зачем все эти высокие слова о духовной поддержке сельчан, а, Татьяна Михайловна? Или «ради красного словца не пожалею и отца»?
– Хорошо. Я остаюсь. Но вам я больше не позирую. Понятно?
– А в этом уже нет острой необходимости. Композицию я выстроил, позу нашел, а лицо можно написать с другой женщины.
– Например, с Оксаны?
– А почему бы и нет?
Он встал и, не оглядываясь, вышел из дома.
Прижимая к груди охапку цветов, Татьяна шла по сельскому кладбищу. Она спросила у женщин, сидящих на лавочке возле одной из могил, не знают ли они, где находятся могилы Федора и Анны Кармашевых. Одна из женщин, подумав, вспомнила:
– Вон туда идите, на старое кладбище. Они на главной дорожке лежат. Оградка у них большая, зеленая. Найдете.
Татьяна и в самом деле быстро нашла это место. Стальную оградку, отметила она, красили не так давно, да и могилки ухожены. Значит, не забывают дети и внуки стариков. Татьяна вошла в оградку, положила цветы на могилы, постояла, потом села на скамейку.
Солнце многочисленными зайчиками играло на березовой листве, легким трепетанием отзывающейся на слабый ветерок. Синицы и трясогузки звонкой перекличкой праздновали рождение теплого июньского дня. Татьяна ни о чем не думала. Вернее, ее мысли, такие же легкие, как этот ветерок, не задерживаясь подолгу, летели и летели одна за другой беспечно, в пустоту. Это «легкомыслие» почти убаюкало ее, сидящую в оцепенении под сенью березы.
Но, видать, не суждено нам в зрелом возрасте в полной мере вкусить сладкий мед беззаботности, отдохнуть от тяжких дум и бесконечных дел.
– Ты что тут, касатка, устроилась? Родня, что ль, какая лежит в могилках-то?