Голубой молоточек. Охота за сокровищами (СИ)

— А почему она вдруг вздумала тебе звонить?
— Сказала, что ей нужен мой совет и помощь. В общем-то, нельзя сказать, чтобы мы были близкими подругами, но кажется, у нее просто нет таких. Ей хочется, чтобы я выступила в качестве юрисконсульта. Очевидно, чтобы помочь выбраться из той истории, в которую она влипла, убегая из города.
— А она не сказала, почему так поступила?
— Просто поддалась панике.
Выезжая на автостраду, я подумал о том, что у Франсин Чентри были основания для паники. Ее могли привлечь к ответственности за укрывательство убийцы Джерарда Джонсона, а возможно, и Уильяма Мида.
Я ехал на большой скорости; Бетти дремала, положив голову мне на плечо. Сидя в мчащемся автомобиле рядом со спящей женщиной, я внезапно почувствовал себя почти молодым, как будто моя жизнь могла еще начаться заново.
Был ранний вечер, но, несмотря на оживленное в это время суток движение, спустя два часа мы оказались в Лонг Бич. Как я и говорил Бетти, это были мои родные места, и блеск горевших вдоль побережья огней связывался в моем сознании с прежними надеждами, хотя я и понимал, что они осуществились лишь частично.
Бар «Галеон» я помнил еще со времен моей супружеской жизни, когда отношения между нами начали портиться и я старался как-то заполнить длинные вечера. Он удивительно мало изменился, во всяком случае значительно меньше, чем я. Теперь это была так называемая семейная таверна, а это означало, что здесь готовы оказывать услуги всем пьянчугам, не взирая на возраст и пол. Слегка оглушенный гомоном голосов, я остался стоять за дверью, а Бетти начала обходить бар, имевший форму подковы. У меня было такое впечатление, что все присутствовавшие, включая официанток, говорят одновременно. Я начал понимать, почему искусственная шумная атмосфера здешнего заведения могла показаться притягательной страдающей от одиночества женщине, какой, вероятно, была Фрэнсин Чентри.
Я увидел, что она сидит в конце бара, склонив свою серебряную голову над пустым стаканом. В первую секунду она, по-видимому, не узнала Бетти, а затем закинула руки ей на шею, и они обнялись. Хотя я испытывал некоторую симпатию к миссис Чентри и меня радовала сердечность Бетти, зрелище обнимающихся женщин все же показалось мне неприятным: Бетти была молода и чиста, Фрэнсин Чентри прожила долгие годы, зная об убийстве и скрывая его.
Это знание, тянувшее ее вниз, как земное притяжение, уже успело наложить отпечаток на ее лицо и весь облик. Идя в мою сторону, она споткнулась, и Бетти пришлось поддержать ее. Лоб у нее был разбит; немного отвислый подбородок свидетельствовал о подавленности, глаза тупо блестели. Обеими руками она прижимала к себе сумочку, словно футболист мяч.
— Где ваш автомобиль, миссис Чентри?
Она очнулась от апатии:
— По мнению механика, он годится только на лом. То есть его уже невозможно починить. По-видимому, то же самое можно сказать и обо мне.
— Вы попали в аварию?
— Я даже не знаю толком, что случилось. Я хотела съехать с автострады и внезапно полностью потеряла управление. В общих чертах, это история всей моей жизни. — Ее смех напоминал сухой, надрывный кашель.
— Меня интересует как раз история вашей жизни.
— Я знаю. — Она повернулась к Бетти. — Зачем ты его привезла? Я думала, мы с тобой побеседуем о будущем. Я считала тебя своей подругой.
— Надеюсь, что так оно и есть, — отозвалась Бетти. — Я просто не знала, сумею ли справиться со всем одна.
— С чем именно? Ведь со мной у тебя не будет никаких проблем.
И все же в ее голосе слышались тревожные нотки; она говорила как женщина, остановившаяся на краю пропасти, сделавшая шаг вперед и слишком поздно осознавшая, что ей уже не вернуться назад. Когда мы сели в машину и выехали на автостраду, у меня по-прежнему было такое ощущение, что мы движемся в пустом пространстве. Казалось, мы летели над крышами придорожных зданий, выстроившихся шеренгой по обеим сторонам автострады.
Бетти вела автомобиль чересчур быстро, но я все же позволил ей до конца выполнить условия нашего договора. Я знал, что она немного поспала, а кроме того, мне нужно было поговорить с миссис Чентри.
 
— Если уж говорить о будущем, — начал я, — то, по-моему, будет трудно осудить вашего мужа.
— Моего мужа? — Она казалась сбитой с толку.
— Я имею в виду Ричарда Чентри, он же Джерард Джонсон. Будет не просто доказать, что он совершил эти убийства. Насколько мне известно, он отказывается давать показания. К тому же изрядная доля событий относится к далекому прошлому. Я бы не удивился, если бы прокурор пошел с вами на мировую. Сомневаюсь, что он захочет выдвинуть против вас какое-либо серьезное обвинение. Разумеется, это будет зависеть от него и от того, что вы ему предложите.
Она снова рассмеялась сухим, кашляющим смехом:
— Может быть, мой труп? Как вы думаете, он согласится взять мой труп?
— Скорее, его заинтересуют ваши показания. Вам известно об этом деле больше, чем кому бы то ни было.
— Если и так, то не по моей воле, — сказала она, немного помолчав.
— Вы уже говорили мне это позавчера вечером. Но на самом деле вы давно сделали свой выбор. Когда бросили Уильяма Мида и решили связать свою судьбу с его братом, Чентри. Когда вместе с ним покинули Аризону, хотя вам наверняка было известно, что над ним тяготеет подозрение в убийстве Уильяма Мида. А семью годами позже вы сделали окончательный выбор, решившись утаить убийство Джерарда Джонсона.
— Кого?
— Джерарда Джонсона. Того мужчины в коричневом костюме. Оказывается, он был другом Уильяма Мида. Он только что вышел из госпиталя для инвалидов, пробыв там пять лет, и приехал в Санта-Тересу повидаться с вашим мужем. Предполагаю, у него было достаточно доказательств для обвинения вашего мужа в убийстве Мида.
— Откуда?
— Возможно, Чентри угрожал Миду, когда они ссорились из-за вас и из-за украденных картин, а Мид рассказал об этом своему товарищу по армии, Джерарду. Когда Джерард Джонсон появился в Санта-Тересе с женой и сыном Уильяма, Чентри понял, что пришел конец его свободе. Поэтому он убил Джонсона, пытаясь спастись, но в результате потерял свободу окончательно. Вы оба в тот момент сделали свой выбор.
— Не я его сделала, — снова проговорила она.
— Но зато одобрили. Вы позволили убить человека в собственном доме, а затем похоронить его там и все время хранили молчание. Но, прибегнув к такому выходу, вы оба совершили ошибку. Он ощущал ее последствия всю жизнь. Убийство Джерарда Джонсона отдало его в руки вдовы Уильяма Мида, женщины, которая носила фамилию Джонсон. Не знаю, почему она решила оставить Чентри для себя. Возможно, что-то их связывало в прошлом, а может, она просто решила заключить элементарную сделку: он убил ее мужа и должен был занять его место. Мне неизвестно, почему он принял ее условия, а вам?
Она ответила не сразу.
— Мне это неизвестно, — сказала она наконец. — Я и понятия не имела, что Ричард в городе. Даже не знала, жив ли он. За все эти двадцать пять лет он ни разу не дал о себе знать.
— Вы его не видели последнее время?
— Нет. И не хочу видеть.
— Все же вам придется. Вас наверняка попросят опознать его. Впрочем, его личность не вызывает особых сомнений. Он опустился физически и психически. Думаю, что ему после убийства Джонсона или даже раньше пришлось пережить нервный кризис. Но он не разучился рисовать. Возможно, его картины не так хороши, как прежде, но тем не менее, никто другой их не смог бы написать.
— Я смотрю, вы не только детектив, но еще и искусствовед, — с иронией заметила она.
 
— Нет, это не так. Но у меня в багажнике лежит одна из написанных им недавно картин. И то, что она принадлежит его кисти, не только мое мнение.
— Вы говорите о портрете Милдред Мид?
— Да. Сегодня утром я нашел его на чердаке дома Джонсонов, где он и был написан. Именно там началась вся эта интрига. А картина представляет собой центральную точку расследования. Во всяком случае, благодаря ей я был втянут в это дело. И именно эта картина стала причиной теперешних неприятностей для Чентри и склонила его к совершению новых убийств.