Голубой молоточек. Охота за сокровищами (СИ)

— Фрэд дома?
— Кажется, нет. — Поверх моего плеча она глянула на улицу. — Не видно его машины.
— А когда он будет?
— Трудно сказать. Фрэд учится в университете. — Она огласила этот факт таким тоном, словно в нем заключалась вся соль ее жизни. — Часы занятий постоянно меняются, а кроме того, он еще по совместительству подрабатывает в музее. Его часто туда вызывают. Я могу быть чем-нибудь вам полезна?
— Возможно. Могу я войти?
— Я выйду к вам сама, — решительно отозвалась она. — Наш дом ужасно выглядит. С тех пор как я возобновила работу, у меня нет времени содержать его в порядке.
Она извлекла массивный ключ, торчавший в замке изнутри, и, выйдя, заперла дверь снаружи. У меня возникло подозрение, что на время запоя она запирает мужа в доме.
Затем миссис Джонсон вместе со мной спустилась с крыльца и окинула взглядом облупившийся фасад.
— Снаружи на него тоже не стоит смотреть. Но делать нечего. Он принадлежит клинике, как и все остальные дома. На будущий год их собираются сносить. Вся эта сторона улицы будет переоборудована под автостоянку. — Она вздохнула. — Где мы будем жить — одному Богу известно. Квартирная плата постоянно растет, а мой муж, в сущности, инвалид.
— Я очень сожалею.
— Это вы по поводу Джерри? Да, я тоже сожалею. Когда-то он был сильным, крепким мужчиной. Но некоторое время назад перенес сильное нервное потрясение — еще в войну — и так и не пришел в себя. Ну и конечно, чересчур много пьет. Впрочем, не он один, — добавила она задумчиво.
Мне нравилась открытость этой женщины, хотя она производила впечатление человека жесткого и сурового. Мне вдруг пришла в голову смутная мысль: почему мужья медсестер столь часто становятся инвалидами?
— Итак, могу я узнать, в чем дело? — спросила она уже другим тоном.
— Собственно, никакого особого дела нет. Просто мне хотелось побеседовать с Фрэдом.
— О чем?
— Об одной картине.
— Ну что ж, это его профессия. Фрэд может сказать вам о картинах все, что вы захотели бы узнать. — Внезапно миссис Джонсон оставила эту тему, будто она вселяла в нее тревогу, и спросила уже иным, тихим и неуверенным голосом: — У Фрэда какие-то неприятности?
— Надеюсь, что нет, мэм.
— Я тоже на это надеюсь. Фрэд — порядочный мальчик. Он всегда таким был, я знаю. Ведь я его мать. — Она окинула меня долгим, подозрительным взглядом: — Вы полицейский?
Когда был помоложе, я работал в полиции, и вероятно, человек, одаренный нюхом на представителей власти, мог и сейчас это заметить, но на сей случай я припас соответствующую историю.
— Я журналист и собираюсь писать статью о художнике по имени Ричард Чентри.
Неожиданно она вся будто окаменела, словно почуяла невидимую опасность.
— Понимаю.
— Говорят, ваш сын — специалист по его творчеству?
— Я в этом не разбираюсь, — проговорила она нехотя. — Фрэда интересуют многие художники. Он собирается этим зарабатывать себе на жизнь.
— Он хочет стать владельцем галереи?
— Со временем он мечтает им сделаться. Но для этого нужен капитал. А нам не принадлежит даже дом, в котором мы живем. — Она подняла взгляд на высокое серое здание, будто оно было источником всех ее горестей. Из приютившегося под самой крышей окошка ее муж наблюдал за нами, словно узник из своей камеры. Она сделала открытой ладонью жест, наподобие того, что делают толкатели ядра, и Джонсон снова исчез в темноте. — Меня беспокоит мысль, — сказала она, — что однажды он выпадет из какого-нибудь окна. Бедняга до сих пор страдает от ран, полученных на войне. Иногда, когда они его слишком донимают, он во весь рост растягивается на полу. Я все думаю, не отдать ли мне его снова в госпиталь для инвалидов войны. Но как-то не хватает духа. Здесь, с нами, ему намного лучше. Фрэд и я скучали по нему. А Фрэд относится к тем молодым людям, которые нуждаются в отце.
Ее слова звучали очень нежно, но произнесла она их абсолютно равнодушным тоном, холодно вглядываясь мне в глаза — пытаясь угадать мою реакцию. Я пришел к заключению, что она беспокоится за сына и наспех пытается создать видимость уютного семейного гнездышка.
 
— Вы не знаете, где бы я мог найти Фрэда?
— Понятия не имею. Он может находиться на территории университета, в музее или в любой точке города. Он очень активен и постоянно где-то бегает. Если все пойдет благополучно, то будущей весной ему предстоит писать дипломную работу. Я уверена, что он ее напишет. — Она несколько раз кивнула головой, но с каким-то мрачным отчаянием — словно билась лбом в стену.
Как бы в ответ на ее слова со стороны больницы показался старый голубой «форд». Приблизившись, он замедлил ход, подъехал к тротуару и остановился сразу же за моим автомобилем. У сидевшего за рулем молодого человека были длинные светло-рыжие волосы и такого же цвета усы.
Краем глаза я заметил, что миссис Джонсон делает едва заметное отрицательное движение головой. Молодой человек нервно заморгал и резким поворотом руля направил еще движущийся автомобиль обратно на проезжую часть, едва не врезавшись при этом в задний бампер моей машины. «Форд» резко набирал скорость, оставляя за собой синеватую струйку дыма.
— Это Фрэд?
— Да, это он, — немного поколебавшись, отозвалась она. — Интересно, куда это его снова понесло?
— Вы сделали ему знак, чтобы он не останавливался.
— Я? Вам показалось.
Я оставил ее и бросился за голубым «фордом». Он на желтый свет выехал на автостраду и повернул направо, в сторону университета. Ожидая, когда погаснет красный сигнал светофора, я наблюдал, как полоска выхлопных газов постепенно растворяется в воздухе, сливаясь с окутывающими квартал дымными испарениями.
Когда зажегся зеленый свет, я поехал в направлении университетского городка, где жила подруга Фрэда, Дорис Баймейер.
Университет раскинулся на высоком, врезавшемся в море мысе, основание которого, размытое приливами и отливами, увязло в топком иле. Он был почти со всех сторон окружен водой, и, если смотреть на него с некоторого расстояния, сквозь голубоватую морскую дымку, могло показаться, что перед вами средневековая крепость.
Однако с близкого расстояния постройки отнюдь не производили столь романтичного впечатления. Взглянув на псевдосовременные кубы, прямоугольники и плоскости, можно было догадаться, что жизнь их создателя прошла в проектировании зданий общественного назначения. Сторож на стоянке у ворот сказал мне, что студенческий городок расположен в северной части мыса.
Проезжая по извилистой дороге вдоль университетских строений, я отыскивал глазами Фрэда Джонсона. Вокруг было не много студентов, и все же квартал казался людным и очень оживленным, словно кто-то бросил его на карту в надежде, что он приклеится к ней навсегда.
В студенческом городке царило еще большее оживление, чем в университетском. По узким улочкам сновали одинокие собаки и одинокие студенты. Застройка состояла из киосков с гамбургерами, одноквартирных и двухквартирных домиков, а также доходных домов. «Шербур», в котором проживала Дорис Баймейер, принадлежал к самым крупным из них. Он насчитывал семь этажей и занимал большую часть отрезка улицы между двумя пересекавшими ее переулками.
Мне удалось припарковать машину за автоприцепом, раскрашенным таким образом, что он напоминал деревянный домик на колесах. Голубого «форда» нигде не было видно. Войдя в дом, я поднялся лифтом на четвертый этаж.
Здание было сравнительно новое, но внутри чувствовался неприятный запах, свойственный, как правило, старым и перенаселенным домам. Собственно, это была смесь запахов, оставляемых быстро сменяющимися поколениями жильцов: пот, духи, наркотики и лекарственные травы образовали этот устойчивый букет. Идя по коридору, я слышал доносившуюся из многих квартир музыку, заглушавшую человеческие голоса; эти соперничавшие друг с другом источники звуков, казалось, отражали индивидуальность здания.
 
Мне пришлось несколько раз постучать в дверь квартиры номер триста четыре. Девушка, отворившая дверь, казалась уменьшенной копией матери. Она была красивее, но выглядела менее решительной и уверенной в себе.