Хроники инспектора Ротанова

Грозы на Ароме, атмосфера которой пересыщена электричеством, чрезвычайно опасны, Гранту пришлось бросить снасть и изо всех сил рвануть к берегу. Однако достичь его он не успел. Первый громовой раскат заставил содрогнуться окрестные скалы, и вода метрах в ста от его лодки от удара ослепительного синего столба молнии превратилась в кипящий гейзер.
Почти сразу же последовал второй разряд — на этот раз гораздо ближе. Грант почувствовал, как все его тело пронизала волна электрического шока, пока еще не слишком сильного, но тем не менее лишившего его возможности активно управлять лодкой. Застигнутые грозой в море сборщики почти никогда не возвращались домой.
Грант бросил весла и, покорившись судьбе, стал ждать следующего разряда. Наверно, именно в этот момент он в первый раз подумал о боге и попытался припомнить хоть одну молитву — но, как назло, кроме «Отче наш, иже еси на небеси», ничего не вспоминалось.
Возможно, этого оказалось достаточно. Возможно, просто его судьба была милостива к нему. В любом случае следующего удара молнии не последовало, а странная гроза резко пошла на убыль. Впрочем, не совсем… Тучи над бухтой завернулись крутым вихревым столбом, и хотя над самой поверхностью моря ветер почти не ощущался, казалось, что над скалами бушует настоящий ураган… Самым страшным в этом разразившемся над его головой природном катаклизме был черный хобот тучи, потянувшийся к поверхности бухты. В сотне метров от его лодки он вот-вот должен был коснуться поверхности воды. Оттуда ему навстречу уже начал подниматься водяной смерч. И ширина этих стремившихся соединиться вихрей достигала уже десятка метров и все еще продолжала увеличиваться.
Казалось, ничто уже не спасет его обреченную лодку, но неожиданно прогремел еще один, самый сильный удар грома, и в самом центре смерча сверкнула молния. Словно подрубленный этим ударом чудовищной силы, смерч рухнул в море, волна, поднятая катаклизмом, приподняла лодку Гранта и едва не выбросила ее на берег, но все обошлось, море постепенно утихло, и только темное пятно туч все еще продолжало держаться над бухтой.
Спустя некоторое время, когда Грант смог отдышаться и немного прийти в себя, он заметил, что в том месте на поверхности воды, куда ударила последняя молния, что-то шевелится.
Наверно, Гранту следовало бы стать ученым, но жизнь не сложилась как надо, и осталось с ним только природное любопытство и страсть к исследованиям, не подкрепленная знанием, осталось стремление во всем происходящем отыскать причину, породившую те или иные события.
Вот и сейчас, вместо того, чтобы думать о собственном спасении, он направил лодку к непонятному, шевелящемуся на поверхности воды облаку, похожему на клочок тумана.
Только вот не бывает здесь никаких туманов, а если и бывают зимой, то затягивают всю поверхность воды, до самого горизонта, ровной непроницаемой пеленой.
Облако между тем постепенно вытягивалось, обретая формы гигантского человеческого лица, а когда Грант узнал это лицо, он в ужасе бросил весла и закрылся ладонями, чтобы ничего больше не видеть. Но он все равно видел — видел сквозь широко расставленные пальцы. Потому что над водой, прямо перед его лодкой, висело увеличенное в сотни раз лицо отца Ефросима, бесследно исчезнувшего две недели назад, сразу после вечерней службы, которую он старательно отслужил в последний раз…
— Все суетишься? — беззвучно спросило его лицо, складывая губы в презрительную усмешку. Голос звучал гулко, хотя и совершенно беззвучно, отдаваясь в груди Силана незнакомой дрожью. — А о душе когда думать будешь? Смотри не опоздай…
Закончив этим многообещающим предупреждением, лицо погрозило Силану невесть откуда взявшимся огромным пальцем, потеряло форму, постепенно превратилось в самое обычное облако и растаяло. Нельзя сказать, чтобы совсем бесследно, — поскольку след в памяти Гранта остался настолько крепкий, что с этого момента он все чаще стал задумываться о боге и о той таинственной силе, которая заставила отца Ефросима передать ему предупреждение о том, что время безвозвратно уходит, словно вода, впитываясь в песок серых однообразных будней.
 
Было и еще одно последствие у этого события — никакие силы не смогли бы теперь заставить Гранта еще раз выйти в море. Пришлось срочно искать замену потерянному заработку, и в конце концов он, поддавшись на уговоры жены, записался на прием к управляющему верфью, чтобы попросить новую, более «денежную» должность.
В глубине души Силан был уверен, что это пустая трата времени, и потому тянул с визитом к секретарше, оформлявшей его запись на прием, надеясь, что очередь пройдет и все решится само собой, без унизительной беседы с управляющим.
Возможно, все бы именно так и закончилось, если бы во вторник, после работы, он не решился заглянуть в бар «Третья кружка».
Позволить себе частые визиты в это известное всем рабочим верфи заведение он не мог, но сегодня, желая как можно дольше оттянуть неприятный разговор с женой, Грант отправился после смены прямиком в бар, где за широкими деревянными столами, сколоченными из длинных «бамбуковых» стволов, сидели завсегдатаи, в большинстве своем — холостяки, которым никуда не нужно было спешить.
Грант им позавидовал и сразу же, словно кто-то невидимый почувствовал эту его зависть, заметил в уголке зала единственное свободное место, рядом с невысоким невзрачным человеком, лицо которого почему-то не запоминалось, зато имя было всем хорошо известно.
Это был Рон Палмес, человек без определенных занятий, охотно бравшийся за разрешение самых разных проблем, возникавших у рабочего люда, — ну там нужную справку оформить, небольшой кредит получить в местном банке или отыскать сбежавшую жену.
Поговаривали, что это только прикрытие, что на самом деле Рон занимается гораздо более серьезными и опасными делами. Возможно, именно из-за этих слухов за его стол никто не спешил усаживаться без особой в том необходимости, и благодаря этому Грант оказался рядом с Палмесом один в тот злополучный вечер.
— Проблемы замучили? Все суетишься? — Конец фразы, в точности повторивший слова призрачного отца Ефросима, настолько поразил Гранта, что он так и не смог найти нужных слов для ответа и лишь молча прихлебывал из своей кружки горьковатое пиво.
Вообще-то они с Палмесом не были знакомы, и его вопрос показался Гранту достаточно бестактным, даже вызвал желание завершить так и не начавшийся разговор, но отделаться от Рона было не так-то просто.
— А ведь я мог бы тебе помочь, парень! — Незапоминающееся лицо Палмеса вызывало у его собеседников неизменное расположение, наверно, в этом, и крылась причина его успеха. Нельзя было и дальше молчать, когда к тебе вежливо обращается интеллигентный человек, да еще и обещает помочь…
И Грант после третьей кружки рассказал своему, новому знакомому о денежных проблемах, о неурядицах с женой и о тяжелой, осточертевшей работе, выматывавшей из него все силы.
Палмес слушал внимательно, в нужных местах утвердительно кивал головой, словно все это было ему хорошо известно по собственному опыту и, в конце концов, сказал:
— Завтра ты пойдешь к управляющему. Тебе предложат новое место. Соглашайся.
Грант совершенно растерялся от этого безапелляционного и самоуверенного утверждения. Но, поскольку третью кружку горького, дурно пахнувшего, но зато весьма крепкого пива давно сменила четвертая, он решил, что большого вреда от его визита к управляющему не будет, к тому же про Палмеса говорили, что слов на ветер он не бросает и все свои обещания выполняет — вот только цену берет за свои услуги немалую…
— А как же с расчетом за устройство? Денег у меня нынче не водится…
— Денег я с тебя брать не буду. Рассчитаешься, когда окажешься на новом месте. Я вообще плату вперед никогда не беру.
— А какой она будет, эта самая плата? — рискнул поинтересоваться Грант.
— Узнаешь, когда придет время.
На том они и расстались в тот вечер. А на следующий день Грант отправился к секретарше, и, вопреки ожиданиям, управляющий сразу же принял его, словно давно ждал, когда Грант соизволит пожаловать к нему.