Оборотень по объявлению. Тень (СИ)

Я не могла так поступить. И уйти, оставив в тайне то, что здесь случилось, не могла.
Сейчас я находилась у черты. Перейду – обратного пути нет. Сплошная неизвестность.
На одной чаше весов моя свобода. На другой – жизнь Тени.
Я была уверена, что он попал в беду, но не была уверена в том, останется ли что-то от меня, как от личности. Согласиться на спальню, все равно, что расписаться в рабстве до конца дней.
Он помнил слово “принцесса”. Он не забыл меня. Значит, таблетка от истинности не подействовала? Значит, остаться здесь равно остаться с Тенью?
Я не хотела быть парой Тени, но именно сейчас я четко почувствовала разницу между “не хочу” и “не могу”. Поняла: буду всю жизнь жалеть, если сейчас послушаю голос разума и оскорбленного достоинства и брошу Тень. Он никогда не бросал меня, пока я этого не потребовала.
Наемник держал меня на руках. Крепко до боли, до его белых костяшек. Взгляд абсолютно непроницаем, но смотрит на меня неотрывно, не мигая.
Если я уйду, то что дальше?
Соблазнится ли Тень темной стороной?
Убьют ли его на волне всеобщей ненависти к “его” поступкам” и Бродячим?
И, главное: если я останусь, то помогу ему или все испорчу?
Но я уже знала ответ. Для меня не было другого пути.
Я всхлипнула, стараясь взять себя в руки. Вытерла тыльной стороной ладони мокрые щеки, стирая гордость и самолюбие.
– В спальню, – сказала я.
Глаза Тени широко распахнулись.
Тень Я был уверен в Настином выборе. В отрицании меня. Даже челюсть сжал, ожидая пощечину.
– В спальню.
Прозвучало тихо и неожиданно.
Вместе с моей челюстью чуть не упала и девушка. Несколько секунд я простоял с ощущением, будто мои мозги закисли, а ноги увязли в болоте.
И только когда Бродячие стали шептаться, это привело меня в чувство.
Покажу малейшую слабость – труп.
Дам сомневаться в своем авторитете – труп.
Не продемонстрирую силу – труп.
И ладно я. Настю никто не пощадит.
Я резко развернулся и взлетел с девушкой на руках по лестнице на второй этаж. Вбивая пятки в пол коридора, чтобы чувствовать ноги, а не ватные палки, донес Настю до главной спальни. Открыл дверь с ноги и бросил девушку на кровать так, чтобы не задеть ее ногу.
Ножки кровати заскрежетали по полу. Настя выпучила глаза, но не двинулась с места.
Я закрыл дверь со стуком, громко повернул дверной замок, закрывая нас в спальне.
Настя приподнялась на локтях и будто боялась пошевелиться дальше. Ее грудь быстро поднималась и опускалась. Взгляд метался от меня к двери, от меня к окну. Я понимал, что сейчас внизу царит абсолютная тишина не потому, что Бродячие ушли, а потому, что все жадно слушают, действительно ли их новый глава говорит и делает одно и то же.
Боль от пилюли при близком нахождении с истинной сегодня не помогала протрезветь. А я так мечтал, что она приведет рассудок в порядок.
Настя. Кровать. Спальня на замке.
Рехнуться можно! Я сорвал с бедер полотенце и швырнул в висящую картину так, что она качнулась и полетела вниз. Рама раскололась от удара о пол.
Настя вздрогнула.
Я оставался в одних мокрых плавках, она – полностью одета, с гипсовым сапогом на ноге. От ее взгляда, бегающему по моему телу, боль и желание скрутили узлом.
Я медленно двигался к кровати, а к ногам будто по пудовой гире привязали. Чем ближе я подходил, тем сильнее становилась боль.
Ну же, визжи, Настя. Кричи! Ори! Бросай в меня подушки. Бродячие ни за что не поверят, что ты вдруг стала покорной.
Да что с тобой? Почему застыла? Не смотри на мое тело. Не смотри, а то не выдержу, принцесса.
Ты пришла сюда, осталась со мной. Что это значит?
Я пытался найти ответ в глазах девушки, но его не было. Она сама понимает, что сделала? Я сделал рывок, схватил Настю за здоровую ногу и притянул на край кровати.
Она молчала. Съежилась вся, обхватила себя руками, и смотрела на меня во все глаза, тяжело дыша. И даже слова не сказала, когда я снял со здоровой ноги кроссовок.
Так не пойдет. Кричи! Ругайся! Проклинай! Бродячие должны слышать, как ты паникуешь. У них не должно закрасться ни одного подозрения.
 
Наблюдатели точно притаились на крыше соседнего дома – уверен. Жадно следят за каждым моим действием, чтобы тут же сделать вывод и передать остальным.
Я не могу ни написать, ни сказать Насте о том, что хочу сделать. Могу только сыграть на ее реакциях.
– На тебе много одежды. Так нечестно, – громко и уверенно сказал я, и в одно движение сорвал с девушки футболку. Настя, наконец-то, вскрикнула. Негромко, будто была к этому готова. Острая линия плеч, плоский живот и спортивный топ показались мне соблазнительней линий девушек с формами в дорогом фирменном белье на плакате магазина. Внизу все налилось кровью, заныло болью. Я схватил обе руки девушки, разжал ее хватку на себе и распростер ее по постели. И на секунду засмотрелся, потому что уже и мечтать не мог, что когда-то увижу разметавшиеся волосы Насти по своей кровати.
Моя истинная, которая отказалась от меня, лежала подо мной и смотрела круглыми глазами. Взгляд испуганный и решительный. Дыхание частое, короткими вздохами. Пульс сумасшедший, бьющим мне по ушам.
Что ты творишь, малышка? Я угрожающе зарычал, пугая, а она только свела вместе брови и сжала кулаки.
Ты не оставляешь мне выбора.
Я задрал руки Насти над ее головой, перехватил одной рукой и схватился за край шорт.
Кричи!
Что ты как воды в рот набрала?
Я рвану шорты, и Настя крикнула:
– Нет!
– Да! – пророкотал я довольно, потому что, наконец, она подала голос. Голос, который так жаждали услышать зрители.
Я содрал шорты за два рывка и бросил их в окно. Они врезались в невесомую занавеску, съехали на подоконник. Я просунул руку под Настину талию и приподнял ее над кроватью, перетащил повыше. Снял с себя плавки одной рукой, отправил в компанию ее шорт. – О, да! – Громко и довольно рыкнул, глядя на девушку. Настя смотрела растерянно, а не испуганно, а мне нужно было, чтобы она кричала, сопротивлялась. Я приподнялся над ней, а потом резко наклонился, дав вперед так, что кровать подпрыгнула.
Настя громко ахнула от испуга и удивления. Вот так! Продолжай! Ну же. Я навис над девушкой на вытянутых руках, чувствуя, как боль от ее близости пускает иголки по моему телу. В то же время я очень старался быть ниже ее, чтобы она ничего лишнего не почувствовала. Чтобы максимум, чем мы касались при рывке, были наши грудные клетки, не считая сцепленные руки. Благо, она значительно меньше меня, и это худо-бедно получалось.
Я рванул еще раз, заставляя кровать сдвинуться с места и заскрипеть ножками, а Настя уже вскрикнула заметно тише. И тогда я не выдержал и позволил себе вольность, оправдывая это необходимостью ее громких криков – наклонился к шее девушки и поцеловал ее.
Настя, почему-то, затихла. Даже дышать перестала. И тогда я собрался испугать ее сильнее – чуть прикусил за плечо.
Она ахнула.
Мои внутренности свернулись, мозги помутились. Зверь, которого плющило болью, забил на это мерзкое дело и умолял сделать Настю своей.
Я сжал челюсть и снова заставил кровать скрипеть. Все чаще движения, все громче скрип. Настя смотрела на меня снизу, едва приоткрыв рот. Взгляд – напряженный до предела.
Мне безумно хотелось поцеловать эти губы, отпустить руки и запустить одну в волосы, другую под спину. Познать ее тело, осыпать поцелуями, нежными, как она заслуживала. Вместо этого я зверски подпрыгивал на ней, изматывая морально и себя и ее. И тут вдруг Настя застонала.
У меня даже локти подкосились, и я на секунду положил значительную часть своего веса на девушку.
Тут же привстал на руках, посмотрел вниз, на всякий случай проверив.
Отчего она стонала?
Настя возмущенно посмотрела на меня, и попробовала сама движением заставить скрипеть кровать.
Не получилось.
Ты мне что, подыгрываешь, принцесса? Да быть такого не может! Я попробовал раскачать кровать еще раз, и Настя застонала. Этот ее стон скрутил меня желанием так, что я замер, боясь сорваться. Даже глаза закрыл, чтобы на нее не смотреть. В голове крутился один мат. Я был на грани сорваться ко всем чертям собачьим, и гори все огнем.