Выходное пособие

Самое главное, говорили мы себе, — это никогда не останавливаться, все время идти вперед, даже если прошлое зовет нас назад, к тем временам и местам, куда нас все еще тянуло, о которых мы пели в спокойные минуты. Ущелья между офисных зданий на Пятой авеню. Японские и швейцарские бизнесмены, прогуливающиеся по Брайант-парку, попивая горячий шоколад. Вечернее солнце, которое светит в окна наших контор в центре города, когда уже настает время предаваться вечерним удовольствиям: легкий ужин на кухне, телевизор, пара коктейлей с друзьями.
По правде говоря, в Начале меня с ними не было. Меня не было там во время всех этих поисков в гугле, грабежа Walmart, торжествующей стрельбы и внезапной повальной татуировки. Я была последней, кто выбрался из Нью-Йорка, последней, кто присоединился к группе. Когда они нашли меня, инфраструктура уже развалилась. Интернет канул в бездну, электричество отключилось, а путешествие к Комплексу уже началось.
Сначала они заметили ностальгически желтое нью-йоркское такси, остановившееся на обочине в Пенсильвании. На дверце было так и написано — «Такси Нью-Йорка». Это был «Форд-Краун-Виктория», старая модель, которую почти никто уже не использовал. Потом Боб сказал мне, что впечатление было такое, будто я приехала на сломанной машине времени прямиком из восьмидесятых. Это был мой пропуск. Автомагистрали были забиты брошенными автомобилями, но они никогда не видели в глуши нью-йоркского такси с включенным счетчиком и дальним светом. Я сидела на заднем сиденье, обезвоженная и почти без сознания. Говорить я не могла.
На самом деле я оставалась в городе, пока это было возможно. Все это время я подсознательно ждала, когда настанет мой черед: когда я подхвачу лихорадку, как все остальные. Но ничего не произошло. Я ждала и ждала. И до сих пор жду.
  
1
 
Конец начинается, когда еще никто ни о чем не подозревает. Все идет как обычно. Сразу после работы я поехала к своему бойфренду в Гринпойнт. Мне нравилось оставаться у него в жаркие летние ночи, потому что ночью в подвале было прохладно и сыро. Мы приготовили ужин — жареные овощи с рисом. Приняли душ и стали смотреть кино прямо на стене.
Мы смотрели «Манхэттен», который я раньше не видела, и хотя старый пень Вуди Аллен в роли любовника юной Мариэль Хемингуэй выглядел довольно-таки отталкивающе, первые кадры с видами Нью-Йорка под музыку Гершвина мне очень понравились; а еще мне понравилась та сцена, где Вуди Аллен и Дайан Китон промокли под дождем в Центральном парке и спрятались в Музее естественной истории, окутанные пещерной тьмой планетария. Глядя на Нью-Йорк на экране, я как будто увидела его в первый раз, таким, как в школе: романтичным, потрепанным, не вполне благоустроенным, полным надежды. Я ощутила тоску по иллюзии Нью-Йорка, а не по тому реальному городу, в котором прожила пять лет. Когда кино кончилось, мы выключили свет и лежали рядом на матрасе, и я размышляла о том, что Нью-Йорк, наверное, единственное место, в котором люди живут в своем воображении задолго до того, как переезжают сюда на самом деле.
Я говорила что-то в этом роде ему, бесформенному облику, лежащему рядом со мной в темноте, но он прервал меня и сказал:
— Послушай. Посмотри на меня. Мне надо тебе кое-что сказать.
Его звали Джонатан, и он любил тусовки. Нет, не так. Его звали Джонатан, и он любил сорить деньгами. У него был собственный ноутбук, кофемашина и проектор, все остальное он арендовал. Он питался воздухом и пылью. Мы встречались почти пять лет, почти столько же, сколько я работала в конторе. Джонатан не работал, в смысле — не ходил на работу. Он подхалтуривал в разных странных местах, а в остальное время писательствовал. Поскольку почти никаких обязательств ни перед кем у него не было, он жил как придется и работал, когда удавалось что-то подыскать. Однажды его нанял закрытый клуб на Уолл-стрит — лупить за деньги бизнесменов среднего возраста. Я любила забирать в ладони его лицо, отмеченное печатью озабоченности, неутолимого беспокойства.
 
— Ну, — сказала я, — в чем дело?
Он вынул изо рта капу, но не положил ее в кружку на полу, а оставил в руке. Значит, разговор не будет длинным. Он сказал:
— С меня хватит Нью-Йорка.
— Что, тебе не понравилось кино?
— Я серьезно говорю. И ты побудь серьезной хоть раз.
— Я всегда серьезная, — ответила я невозмутимо. — Так когда ты уезжаешь?
Он помолчал.
— Через месяц. Том отплывает…
Я села и попыталась посмотреть на него, но взгляд не фокусировался.
— Постой, что это ты такое говоришь?
— Я говорю, что уезжаю из Нью-Йорка.
— Нет, ты говоришь, что бросаешь меня.
— Это не… — он поглядел на меня. — Ладно. Я тебя бросаю.
— Так бы сразу и сказал.
— Дело не в тебе.
— Ну.
— Дело не в тебе, — сказал он и схватил меня за руку. — Дело в этом месте, в этом городе, который превращает личность неизвестно во что. Мы говорили об этом.
В прошлом году Джонатан все больше и больше разочаровывался жизнью в Нью-Йорке. Что-то вроде: город Нью-Йорк сраный, скучный и утомительный, все его прелести такие же фальшивые, как и претензия на подлинность. Очереди слишком длинные. Чего ни коснись, все — символ статуса, и все стоит слишком дорого. Толпы пижонов, которые готовы выстаивать огромные очереди, чтобы испробовать экзотический десерт, сходить на диковинную выставку, посетить концептуально новый магазин. Все мы вели такую выразительную жизнь. Все, включая меня.
Я ничем не отличалась от остальных. Я работала в офисе и баловалась фотографией, снимала освещенный луной канал Гованус. Или что-то в этом роде, чем люди обычно оправдывают свое существование, как проводят время. На заработанные деньги я покупала пилинг-скатки для лица от Shiseido, крафтовый кофе, кашемировую одежду из Uniqlo.
Как называется гибрид яппи и хипстера? Япстер. Так утверждает Urban Dictionary.
Потом он сказал:
— Ты тоже должна уехать из Нью-Йорка.
— Почему это вдруг?
— Потому что ты ненавидишь свою работу.
— Я ее не ненавижу. Нормальная работа.
— Тогда скажи, нравилась ли она тебе хоть раз по-настоящему?
— Конечно, каждую пятницу вечером.
— Вот именно.
— Шучу. Ты даже не знаешь, чем я занимаюсь. На самом-то деле.
— Ты работаешь в типографской фирме. Контролируешь производство книг в странах третьего мира. Поправь меня, если я ошибаюсь.
Я проработала в «Спектре» почти пять лет. Издательства платили нам, чтобы мы координировали изготовление книг, которым занимались типографии в Юго-Восточной Азии, в основном в Китае. Название «Спектра» должно было намекать на широчайший ассортимент книжной продукции, которой мы занимались: поваренные книги, детские книги, блокноты, альбомы, подарочные издания и сувениры. Я работала в отделе Библий. Компания обладала огромной коллективной покупательной способностью, так что затраты на печать, и без того меньшие, чем у отдельных издательств, за счет аутсорсинга в других странах снижались еще заметнее. Надо думать, Джонатан презирал то, что я делаю. Может быть, и я сама тоже.
Я сменила тему разговора.
— Куда ты собираешься? И когда?
— В следующем месяце. Я собираюсь помогать Тому управляться с яхтой. Идея в том, чтобы доплыть до залива Пьюджет.
Я заржала. Том был из того клуба на Уолл-стрит, где Джонатан когда-то работал.
— Ну конечно, — сказала я. — Управляться с яхтой и еще кое с чем в придачу. Он просто в тебя втюрился.
— Ты так думаешь, потому что живешь в мире рыночной экономики.
— А ты разве нет?
Он ничего не ответил.
— Иногда, — сказала я, — мне кажется, что у тебя на меня зуб за то, что я не такая, как ты.
— Шутишь? У нас с тобой намного больше общего, чем кажется.
В темноте я видела, как он двусмысленно подмигивает.
— Как насчет катка сумо?
Каток сумо выглядит так: он катится по постели, а когда докатывается до меня, вжимает свое тело в мое, животом к животу, пока я целиком не утопаю в матрасе, и тогда откатывается в сторону. Так повторяется до тех пор, пока мне не становится плохо от смеха.