Звезды сделаны из нас

— Окей! Тогда давай запишем наш урок. Ты пересмотришь его дома и проанализируешь ошибки — так их будет легче исправить. — Артем достает телефон, но недоброе предчувствие сжимает нутро, и я пищу:
— Не беспокойся. Запишу на свой! — выуживаю его из кармана рюкзака и устанавливаю на нерабочей колонке, направив камеру к сцене.
Артем запускает трек с начала, берет меня за руку и обхватывает талию.
Старательно отсчитываю ритм и повторяю шаги. На душе погано: не реагировать на флюиды Клименко невозможно, но, если бы Глеб оказался рядом и прикоснулся вот так, я бы, наверное, свалилась замертво.
Прислушиваюсь к себе, кошусь на губы Артема, и тот замечает.
Мгновенно подаюсь назад, но ладонь на спине становится каменной, взлетает выше и ложится на затылок. А в следующую секунду его губы накрывают мои, и волна горячего... испуга, омерзения и бессилия подкатывает к горлу.
Хочется оттолкнуть этого недоумка, треснуть кулаком в живот и послать подальше, но я беру себя в руки. Я переживаю первый поцелуй с реальным парнем — звездой школы, — разве не таким он и должен быть?
И осознание настырно стучит молоточком по темечку: таким он не должен быть совершенно точно.
— Ты красивая. Сложно было сдержаться... — шепчет Артем мне на ухо. Музыка превратилась в монотонный гул, ноги заплетаются, голова кружится. Никак не определюсь, чего желаю больше: прополоскать рот холодной водой или попросить его продолжить, но он отваливает, рассыпается в тысяче извинений, заключает меня в примирительные объятия, из которых я мгновенно выворачиваюсь:
— Все нормально. Давай с начала! Черт, я имею в виду репетицию!..
* * *
Бесшумно прикрываю за собой входную дверь, оставляю ботинки на полочке, крадусь в комнату и предусмотрительно запираюсь изнутри. Приглашение Алины присоединиться к чаепитию игнорирую — не соблазняюсь даже запахом свежей выпечки по новому рецепту и сплетнями из жизни селебрити.
Падаю на диван, вытягиваю уставшие убитые ноги, кусаю губы и наконец даю волю слезам.
Мне совсем не нравится такой план покорения мира, мне, черт побери, противно и больно... Но я не могу рассказать об этом Глебу, так как лучшего друга у меня больше нет. А, может, вовсе и не было.
Он не звонит, хотя сам вчера настаивал на разговоре, и мое признание, вероятно, обернется катастрофой. Вся моя жизнь — разрушение, хаос и катастрофа.
Стираю со щек черные борозды потекшей туши, старательно подрисовываю новые стрелки, раскрываю ноут и, прерывисто вздохнув, нажимаю на значок камеры. Глеб отвечает почти сразу, но странно растягивает слова и несет ахинею, а на фоне орет музыка и раздаются громкие голоса. Судя по дебильной улыбочке и незнакомому интерьеру, он не дома и изрядно накидался, значит, никакого признания не выйдет. Да и не нужно оно никому — это тупое признание... Такое же тупое, как я сама.
От разочарования немеют губы, слабеют руки, щиплет глаза, в груди разливается крутой кипяток.
Рядом с пьяной физиономией Глеба возникает еще одна — в ней я мгновенно опознаю Оленьку Румянцеву и отчего-то не удивляюсь. Она целует Глеба в губы, прилипает к нему, машет мне и радостно скалится:
— Привет! — радушие сменяется брезгливостью: — Это та самая твоя вебкамщица что ли? Разве ты её ещё не послал?
Оля виснет на Глебе, он с глупой улыбкой пялится в экран, а я захлопываю ноутбук и закрываю глаза.
В нашем странном общении не было ни любви, ни дружбы, оставалась надежда на искренность, честность и взаимное уважение. Но он врал. С самого начала и обо всем.
Его, успешного и яркого, забавляла переписка с фрикшей, возможно, где-то рядом даже сидела его девушка Олечка и подсказывала каверзные вопросы, а потом они обсуждали меня и смеялись...
Оживает телефон, но я сбрасываю звонки. Шум дождя сливается с шумом в ушах, рыдания раздирают горло, пальцы дрожат, я падаю в пропасть и вот-вот разобьюсь.
Отчаяние, просверлившее в груди дыру, внезапно отключается, боль понемногу стихает, и душу заполняет холодная ярость.
 
Я закончу тем, с чего начала.
Докажу ему, что у меня тоже есть жизнь. И есть парень.
Нахожу видео сегодняшней репетиции, бесстрастно наблюдаю за танцем парочки на тускло освещенной сцене, их коротким поцелуем и замешательством розоволосой девчонки.
Морщась, скриню момент поцелуя, где Артем выглядит особенно убедительным, а я — увлеченной, увеличиваю кадр и бросаю в диалог с Глебом.
«Хорошего вечера».
  
Глава 33. Глеб
 
— Почему ты не встаёшь? — откинув одеяло, мама требовательно трясёт меня за плечо. — Ещё пять минут проваляешься, опоздаешь в школу!
— Я не пойду, — не раскрывая глаз, я ныряю под подушку.
— Как так? — ахает она и, сняв подушку с моей головы, трогает лоб. — Температуры нет.
— Есть, — шепчу я. — Ещё какая.
— Кончай придуриваться, — её тёплая и сухая ладонь прижимается к щеке, потом к шее. — Я чувствую, что всё в порядке. Поднимайся.
— Мне плохо, — упрямо говорю я и, раскрыв глаза, смотрю на её рассерженное лицо. — Мне очень плохо!
— В каком месте тебе плохо?
— Везде. Я никуда не пойду. Не хочу и не могу.
Она выглядит растерянной и несколько секунд мнётся, словно собираясь спросить, что случилось. Но вместо этого лишь бросает с тяжёлым вздохом «Ладно» и отдаёт подушку.
Я рад, что она не стала ничего спрашивать, потому что всё равно не смог бы объяснить. Мама уходит и возвращается с градусником.
— Померь всё же. А потом напиши мне. Но не звони. Я отключу звук.
Через пять минут входная дверь за ней захлопывается, и я силюсь заснуть, но уже не могу. В голову лезет всякая ахинея, от которой не мог избавиться всю ночь, задремав лишь под утро.
Чувствую себя не просто разбитым, а раздавленным, как сырое яйцо, тягучее содержимое которого вытекает из треснувшей скорлупы. Меня тошнит и знобит, но мама права, температуры нет.
Под столом валяется телефон. Вчера я со злости шибанул его о стену, но поднимать не стал. Хорошо бы он раздолбался, иначе меня обязательно потянет снова смотреть эту тошниловку. Другими словами назвать фотку, которую прислала Неля, я не могу.
Нет, я знаю, что месть, за то, что вместо запланированного разговора я пошёл к Титову, за то, что пил и так по-дурацки разговаривал с ней, за слова Румянцевой и поцелуй, я заслужил. И Неля совершенно права, ткнув меня носом в мои же косяки, потому что облажался я со всех сторон. Однако она не понимала одного. То, чем она пыталась меня подстебнуть, для меня вовсе не стёб. И, если бы я успел сказать ей вчера всё, что собирался, скорей всего она бы так не поступила, но я был и остаюсь для неё всего лишь сетевым другом, чувства которого попросту не берутся в расчёт. Откуда ей знать, что я дошёл до такого?
Нехотя поднимаюсь и тащусь в душ. После нагретой постели кожа тут же покрывается мурашками, изнутри пробирает озноб. Голова тяжёлая, а во рту вкус прелых яблок.
Убеждаю себя, что так ощущается похмелье, но не уверен.
Мне хочется то ли разрыдаться, то ли умереть. Стою упершись обеими руками в кафельную стену, а по спине стекают потоки воды. Таким несчастным я не чувствовал себя, наверное, никогда. Я отлично умею давать отпор и зализываю раны без особых драм, я научился жить с обречённостью и спокойно сношу несправедливость, но совладать с бешеным штормом нахлынувших чувств никак не могу. Вода скапливается возле голых ступней и мне кажется, что закручиваясь водоворотом, я утекаю вместе с ней через сливное отверстие в бесконечную канализационную черноту.
Я не имею права обижаться на Нелю и предъявлять на неё права тоже. Их у меня нет и не было. Она мне ничего не обещала. Её жизнь и моя — две абсолютно разные точки во Вселенной. Объяснить это себе я способен и даже в состоянии принять, но освободиться от тепла и нежности, от страстной потребности в её внимании, от горячих снов с поцелуями, от звука её голоса и неизменного присутствия рядом: в компьютере или телефоне, словно она уже часть меня, а я часть её, ведь я тоже всегда у неё под рукой, не получается.