Звезды сделаны из нас
При моем появлении Бобров дурашливо хлопает ладонью по парте, свистит и изображает реакцию Багза Банни на мультяшную красотку в стиле пин-ап. Мучительно стыдно за него, но я подыгрываю: степенно киваю и, подмигнув, посылаю воздушный поцелуй. Возня и приглушенные голоса тонут в улюлюканье и воплях двух идиотов-недостендаперов. Милана шуршит упаковкой чего-то съестного, но, не вынеся творящегося безобразия, все же покидает царское место и подходит вплотную:
— О, ведьма! Поздравляю: твой зад произвел фурор! — Она раздувает ноздри, откусывает шоколадный батончик и выдает кривую, будто порожденную несварением желудка ухмылочку.
— Зад есть у всех. Но фурор производит только то, что действительно круто. Спасибо, что помогла раскрыть мои таланты!
Щелкаю жвачкой, отшвыриваю Орлову с дороги плечом, и вдруг вижу медовые глаза — серьезные, наполненные готовностью защитить. Клименко приподнимается со стула, но тут же плюхается обратно и сконфуженно взъерошивает макушку.
— Да, Кузя, зад у тебя тоже умопомрачительный! — передо мной вырастает воспылавший любовью Савкин, и я с легким налетом усталости отвечаю:
— Пятьдесят приседаний утром и сто — перед сном. И поменьше углеводов, иначе точно будет нечем похвастаться.
Милана перестает жевать шоколадку, посылает мне убийственный взгляд, возвращается на место и больше не подает писклявого противного голоса.
Как ни странно, все идет хорошо. И новая маска сидит на мне как влитая.
А по пути в столовую я убеждаюсь, что глумится и ржет лишь малая и не самая умная часть школьного сообщества, зато остальные поглядывают со сдержанным любопытством, явным интересом, а то и с завистью. Если вдуматься, так всегда и бывает: одна неудача способна затмить череду успехов, один разнос перекрывает сотню похвал. Капля дегтя портит бочку меда. Глеб и тут оказался прав: моя жизнь тяжела потому, что я замечаю в ней лишь негатив и не даю шанса на существование ничему хорошему.
С физики нас отпускают пораньше: в актовом зале планируется собрание для родителей первоклашек, и требуется посильная помощь учителей. Хватаю набитый учебниками рюкзак и, обдумывая новое для себя открытие, вразвалочку выдвигаюсь домой.
Голубые, чуть полинявшие небеса нависают над крышами, легкий ветер гладит по щекам, сизые голуби, смешно переваливаясь, семенят по асфальту и путаются под ногами. Порывшись в кармане, бросаю им горсть семечек, прищуриваюсь и улыбаюсь. Я в полном порядке и готова свернуть горы.
Позади раздаются шаги и шорох первых опавших листьев. Оглядываюсь и не верю собственным глазам: солнце загораживает Клименко, запыхавшийся от быстрого бега, но все равно идеальный настолько, что я теряю стройность мыслей.
— Нелли, подожди. Нам по пути. Мы хотели подружиться. Н-ну... помнишь?
— А сам-то ты помнишь? — Я снова огрызаюсь на едва знакомого человека, но тут же сбавляю обороты: — Как ты уже, наверное, догадался, у меня нет друзей. И вообще: в чем, по-твоему, заключается дружба?
Он крепко задумывается и поднимает ворот ветровки.
— На первом этапе — в разговорах по душам, походах в кино и кафе, совместных прогулках. Во всем том, что помогает лучше узнать друг друга.
Я бы спросила, не достаточно ли грязных подробностей он узнал обо мне от Миланы, но его взгляд транслирует запредельную печаль, легкое замешательство и готовность совершать ради меня подвиги. Черт знает что.
Снова вязну в сиропе, тону и съеживаюсь. Кружится голова.
— Я недавно у вас, и тут тухло, — Спохватившись, он освобождает путь, но увязывается следом. — Без обид! Может, покажешь, что интересного есть в этом городе?
В присутствии Клименко я лишаюсь главного оружия — умения остроумно отвечать, зато завела привычку мучительно краснеть, яростно тупить и шумно задыхаться. Алина говорит, что по таким признакам распознается влюбленность, но, думаю, она ошибается.
— Хорошо. Отчего же не показать! — пожимаю плечами. — Можем начать с прогулки и лекции о достопримечательностях. Обещаю не занудствовать. Спасибо, что проводил, и до завтра!
— До завтра! — Артем одаривает меня широченной фирменной улыбочкой и, подмигнув, отваливает к соседнему подъезду.
* * *Первая учебная неделя, знатно потрепавшая нервы, заканчивается. Пятница... И нет в мире слова прекраснее.
За окном исступленно сияет солнце — весь август ливень сменялся нудной противной моросью, зато в сентябре, будто издеваясь над несчастными подневольными школьниками, разгулялось настоящее лето.
Я давно решила все задания для самостоятельной работы, отдала математичке двойной листок и теперь, откинувшись на спинку скрипучего стула, прокручиваю в мыслях ночной разговор с Глебом.
Подробности его жизни по-настоящему интригуют: он не похож на Святошу — зануду и нытика, мыслит масштабно, никогда не сдается, а выходками по-хорошему шокирует. Если он не заливает и, ради вызова себе и обществу, действительно заехал по морде одному из шоблы, я тоже готова с удвоенной энергией продолжать наш челлендж: выпендриваться, демонстрировать окружающим, что круче всех и достойна большего, и ничто не способно поколебать мою решимость.
Я могла бы размазать Милану в два счета, рассказав о ее детских фобиях всему свету и ударив в самые больные места, но именно сострадание отличает меня от Орловой и делает по-настоящему сильной — к этому меня подтолкнул Глеб.
Может, он даст дельный совет и по поводу Артема?..
Со своего наблюдательного пункта внимательно рассматриваю широкие, обтянутые пиджаком плечи Клименко, бритый затылок и взъерошенную макушку, и прислушиваюсь к непонятным, будоражащим чувствам, прокравшимся в грудную клетку.
Между нами что-то наклевывается — даже не обладая проницательностью мамы и Алины, я все равно улавливаю витающие в воздухе флюиды. Милана тоже держит нос по ветру и то и дело вертит блондинистой головой, посылая мне испепеляющие взгляды.
Однако вчера впервые случилось настоящее чудо: наша звезда прилюдно дала слабину, не нашлась с ответом, и я продолжаю в том же духе — поднимаю руку, внятно, подробно и развернуто отвечаю у доски, на переменах стараюсь быть в гуще событий, а на смешки и не слишком умные фразочки коротко улыбаюсь, даже если от ярости немеют скулы.
Почти каждый поход в столовку превращается в проверку на прочность и может завершиться самым неожиданным образом: иногда я спокойно ем, но чаще вынуждена стирать с юбки пятна томатного сока и счищать с блузки нашинкованную капусту под невинными взглядами Орловой и ее свиты.
Вот и сейчас Милана и две ее фрейлины, Даша Воронова и Анечка Кислова, скрестив на груди руки и подперев спинами стену, молча пялятся, кривясь и демонстрируя полное отсутствие интеллекта.
Заговорщицки подмигиваю им и посылаю воздушный поцелуй. Нагружаю поднос салатом, пирожком и стаканом с компотом и направляюсь к одинокому столику в дальнем углу: он давно застолблен мной, и интегрированные в общество личности на него не посягают.
Я готова к подлянке на уровне рефлексов и, в случае чего, без труда среагирую, но кто-то, с явным намерением подстраховать, хватает меня за рукав.
Поднимаю голову, икаю и едва не роняю поднос: на рыцарство потянуло... Артема!
— Осторожно. Здесь пол неровный... — мямлит он, понимая, что сморозил чушь, но я тут же ему подыгрываю:
— Да, спасибо! В этой школе вообще проблема с ровностью полов и дверями, внезапно открывающимися перед носом.
— Можно к тебе присоединиться? Кажется, все это время я занимал чужие места, и теперь люди смотрят косо. У меня... вот. — Артем показывает маленький коробок сока с приклеенной сбоку трубочкой, и я чересчур широко, так, что щелкает челюсть, улыбаюсь:
— Я не против. Ученые установили, что обедать в компании гораздо полезнее, чем в одиночестве... — Видимо, парень еще не разобрался в здешней иерархии и не понял, что ко мне нельзя подходить.
Неловко плюхаюсь на полированную лавку, окончательно отбив свой звездный зад, Артем опускается рядом и подозрительно настойчиво прижимается плечом.