Вестники Осады

– Самый деликатный из всех, – пробормотал он.
Хан убрал тальвар в ножны, всё ещё сомневаясь, глядит он в лицо товарищу, брату или обоим.
– Как мне тебя называть?
Создание взглянуло в лицо примарху, и в его взоре мелькнуло узнавание. Оно вспомнило славу Великого Крестового похода, вспомнило пепел сожженной Тизки. Часть воспоминаний, по-видимому, пережила сотворение, но от других остались лишь грёзы на краю памяти.
Но, впервые за долгое время, человек не испытывал боли, и это многое изменило.
Когда он заговорил снова, его голос был мягким и успокаивающим, хотя и раздваивался.
– Называй меня так, как меня звали всегда, – ответил человек. – Зови меня Яниус.
 Разделенная душа / Крис Райт 
 
Для каждого легиона, которому было предначертано судьбой сражаться в великой Осаде Терры, однажды наступал поворотный момент, когда завершались все другие кампании, когда забывались все внутренние распри. В этот день, в день великого перелома, им открывался путь к Терре.
Были те, кто подобно Имперским Кулакам Дорна никогда не забывал о своём долге, и роль их в галактической драме была написана задолго до того, как они её понимали. Были и другие, отпрыски самого магистра войны, всегда сражавшиеся на передовой, возглавившие яростный натиск, повергавшие мир за миром и всё ближе приближавшиеся к цели, которую они одержимо жаждали заполучить. Но были легионы, чей путь извивался и закручивался узлам. Неважно, задержала ли их затаённая в варпе злоба или же прочь их увели слепые амбиции проклятых, но поворотный момент каждого из них пришёл не сразу.
Но рано или поздно он наступал для воинов каждого легиона, обращавших свои взоры к небу на рассвете, а затем, приготовив двигатели и в последний раз проверив оружие, отправлявшихся в путь. В грядущие тёмные века, когда гасли звёзды и ржавели доспехи погибших в забытых битвах, выжившие воины вспоминали эти дни и говорили друг другу: «Да, тогда мы и бросили жребий в лицо вечности. Тогда не осталось пути назад. Неважно, к добру это привело или к худу – мы знали, что не сможем остановиться, пока не увидим шпилей Дворца».
В большинстве легионов решение принимал примарх, а легионеры исполняли приказ. Ради этого они и были созданы. Но были воинства, чьи прародители погибли, сошли с ума или попросту исчезли в вихрях эфира. Так было и с третьим легионом, когда– то безупречными Детьми Императора, не слышавшими ничего о Фулгриме с самого тайного предательства на Йидрисе. Это задержало их поворот к тронному миру, ибо гордость воинов III-го легиона всегда была велика.
И случилось так, что когда чёрный взор магистра войны пал на Бета-Гармон, сражение за который станет известно как Великая Резня, два претора расколотых Детей Императора кружили вокруг ядовитой Горвии. Украшенные линкоры ждали на высокой орбите приказов.
И когда лорд– командор Эйдолон, названный восхищающимися им и ненавидящими его в равной мере братьями Разделённой Душой, впервые увидел висящий в бездне мир, то захохотал.
– Хахахахаха! Боги, неужели вы сотворили его для нас? Слепили из ничего, желая сделать славной гробницей?
– Рабы… рабы… – пробулькал в раздувшийся вокс– исказитель его знаменосец, оркестратор Лек Фодеон.
– Конечно, будут тебе рабы. Но не сейчас. У нас осталось ещё одно дело.
Величественный и многоэтажный мостик «Гордого сердца» сверкал золотом, яшмой, смарагдом. По отполированному мрамору метались и корчились тени, отброшенные светом жаровен, пылавших в железных клетках. Но ничто из этого не видели рабы. Глаза, как и уши смертных удалили, и теперь они вслепую ковыляли от одного поста к другому, сгорбившись из– за вживлённых причинителей боли. На бритых головах сверкали клейма их хозяев. Палуба содрогалось от бесконечной пульсации прикованных внизу, но никогда не смолкавших грозных звуковых машин, в которых вселились жаждущие представлений обезумевшие духи машин. Над висящим высоко над командным троном и украшенным жемчугом огромном окулюсе заклубился вокруг зеркала дым, а затем сгустился, открыв позолоченный шлем другого легионера. Его броня растянулась, покрывшись шипами и вмятинами, расширились глазные линзы, выросла решётка вокса.
 
– Ах, лорд– командор Архориан, – махнул рукой Эйдолон, небрежно приветствуя брата. – Ужасно выглядишь.
– Такое бывает, когда сражаешься на войне, лорд– командор Эйдолон, – глубокий голос Архориана был спокойным, подходившим скорее солдату, чем хемосийскому аристократу, чьи манеры переняли столь многие избранные воины легиона. – Возможно, тебе тоже стоит попробовать немного повоевать?
– Хахахаха! – Эйдолон расхохотался. – Брат, разве ты не знал, что я сражался вместе с Мортарионом? Помогал ему найти то, что он… потерял. И при всех своих недостатках он мне понравился. Проведённое вместе с примархами время так вдохновляет. Жаль только, что у нас нет своего.
– У нас есть примарх.
– Неужели? Тогда передай ему привет, если увидишь!
– Мы должны поступать так, как захотел бы он.
– Знаю, знаю, ты в это веришь. Пора завершить то, что мы начали. Всё это так бодрит, и ты, несомненно, хочешь повести нас, а?
– Мы возглавим легион вместе до возвращения Фениксийсца, а пока давай подробнее обсудим дела на нейтральной территории. Планета под нами подойдёт.
– Ты уже видел её, брат? – усмехнулся Эйдолон. – Какая же великолепная адская дыра.
– Видел. Я отправлю тебе координаты.
– Буду ждать их с нетерпением.
Окулюс замерцал, покрывшись мутным серым туманом помех. Связь оборвалась. Фодеон продолжал смотреть на них, не сразу осознав, что разговор закончился. Затем он повернулся к Эйдолону – медленно, почти лениво и вяло, потому что обострявшие его чувства в бою стимуляторы сейчас не текли по венам.
– Ты встретишься с ним там? – зарычал оркестратор.
– Да, брат.
– На Горвии? Я разделю руководство.
– Он тоже этого хочет.
– Я не верю ему, – наконец, добавил Фодеон, медленно водя челюстью.
– Неужели? Тогда тебе стоит этому научиться, братец, ведь мы все воины легиона. Принимай координаты. Мне не терпится узнать, о чём же он хочет поговорить.
Выбранным местом для переговоров оказалась восьмикилометровой ширины равнина посреди развалин промышленной зоны размером с континент. Война пришла на Говрию задолго до Детей Императора. От огромных башен кузниц, литейных и залов сборки остались лишь расплавленные груды металла, всё ещё тлеющие и горящие спустя много месяцев после того, как их разрушители нашли себе новые цели. Лишь немногие из миллиардов когда– то трудившихся здесь людей уцелели, и теперь контуженные отчаявшиеся смертные ютились в руинах заводов, когда– то очищавших и перерабатывавших химикаты для растущего Империума. Обслуживаемые ими механизмы теперь в большинстве своём были сломаны, разбиты ещё во время орбитальной бомбардировки или втоптаны в землю наступающими пехотинцами, облачившимися в костюмы защиты от радиации. Избежавшие уничтожения заводы теперь работали бесконтрольно, закачивая кислотные химические соединения в переполненные хранилища, кипящие под вечными зимними небесами Горвии. Волны настоящих морей мышьяка бились о берега из ржавеющего металла, а догорающие башни сверкали, словно факелы. Выбранная Архорианом равнина была редким пятном открытой поверхности среди леса искорёженных железных балок и покосившихся цилиндров– хранилищ. Даже там отравленная отходами земля почернела. На ней стояли шестнадцать тяжеловооруженных воинов Эйдолона, а линзы их шлемов сверкали сиреневым цветом в вечных сумерках. Отряд возглавлял сам Разделённая Душа, возвышавшийся даже над самыми грозными из своих последователей, и тяжёлый плащ его развевался на жарком ветру. Когда– то пышные волосы теперь спутались и свисали на коже, скреплённой штырями из чёрного железа. В огромных латных перчатках Эйдолон сжимал сверкающий громовой молот, а над его нагрудником вздымались гротескные трубки органа. Глотка словно вываливалась из горжета, она отвисла, раздулась и выросла, обретя возможность извергать смертельный вопль – любимое оружие Эйдолона.