Нерушимые обеты (СИ)

Врач продолжает раскладывать что-то на столе. Оглядывается и обращается к Поле:
– Расстегните блузку, пожалуйста… – Его просьбу Поля исполняет. Шелестит ткань.
Костя подходит сзади.
Гаврила слышит негромкое:
– Вдыхать больно?
– Да.
– Покажете, где болит…
— Хорошо, — с плечей Поли со свистом съезжает ткань.
Гаврила жмурится, чтобы не оглянуться.
– У вас есть хронические заболевания?
– Нет.
– Беременность? – сердце Гаврилы ускоряется, он шагает за порог комнаты. Наверное, сам хотел бы успеть скрыться раньше, чем услышит ответ, но в затылок бьет внезапное Полино:
– Нет. Я не беременна.
  
Глава 31
 
Полина заснула под действием обезболивающего. Она так морально и физически устала, что ныряла в сон, не чувствуя ничего. Хотелось просто отпустить ситуацию. Не было сил держаться за трезвость мысли. Куда-то бежать. Что-то делать. Она забыла о перечне своих «должна» и упала на черное дно.
Проснулась ещё ночью из-за того, что нужно в туалет. В незнакомой комнате, на незнакомой кровати. С ноющей болью в теле, которое яростно пинали почти час.
С пониманием, что ей нужно встать. Она видит очертания ведущей в уборную двери. Эта миссия даже отдаленно не напоминает одну из невыполнимых, но от мысли, что придется минимально напрячься, её уже мутит.
Она закрывает глаза и просто дышит, надеясь, что уплывет обратно в сон, но его, как на зло, словно рукой сняло.
Полина улавливает краем уха звук чужого дыхания, открывает глаза и немного щурится.
Сердце ускоряется, пусть увиденное и ожидаемо.
На полу, рядом с не её широченной кроватью, сидит Гаврила.
Спит или нет – Полине непонятно. Его голова запрокинута на матрас. Одна рука устроена на согнутом колене. Вторая, наверное, упирается в пол, но этого девушка не видит.
Он как пес, который сторожит сон хозяйки.
Сравнение, рожденное в голове помимо воли Полины, делает больно ей же. И вот эта боль – душевная, пересиливает физическую.
Полина движется ближе к краю, опускает руку на волосы мужчины и гладит. Они твердые. Колят ладонь. Доказывают, что всё же жива.
Гаврила действительно спит. Это трогает Полину до слез, сжимающих горло. Но плакать при нем она хочет меньше всего. Ей и так плохо от мысли, что ему пришлось увидеть и что из-за неё пережить.
Её гениальный план пожертвовать собой ради него накрылся по огромной глупости. Превратился в худший из кошмаров, где Гаврила узнаёт всё.
Лежа там, на полу кухни в купленной отцом Никиты квартире, она по-настоящему прощалась с жизнью. Ей было страшно, горько, она плакала и ненавидела мучителя всей душой, но и спасти себя не могла.
Он спас. И сейчас можно было бы почувствовать облегчение, а Полина чувствует дикую вину.
Она следит, как Гаврилу выталкивает из сна.
Он отрывается затылком от покрывала и поворачивает голову. Хмурится, трет брови, прокашливается…
Сначала смотрит на её замершую в воздухе кисть, потом поворачивает голову и концентрируется на лице.
– Что, Поль? Плохо? – Полине видно, что в себя прийти ему сложно. Гаврила пережил встряску не слабее, чем она. Но в отличие от нее, себе поблажек не делает. Готов бежать, лететь, делать что-угодно…
– Нет. Просто я проснулась, а ты на полу.
Гаврила переваривает её слова, выдыхает с облегчением. Снова трет переносицу, хрустит шеей.
– Мне нормально, – врет, хотя не стоило бы.
Боится, наверное, что Полина его выгонит. И видит Бог, Полина думает, что ему действительно лучше было бы сейчас уйти. Ведь зачем караулить её сон? Она будет жить. Уже поняла.
Но уйти не просит.
Потому что это нужно ему. Он в другом месте не заснул бы.
Полина двигается по кровати на локте, стараясь делать это осторожно. Освободив достаточно места, приподнимает руку, всё так же чувствуя ноющую боль между ребрами.
– Иди сюда, пожалуйста.
Просит осторожно, готовясь к отказу, не чувствуя в себе особых сил на то, чтобы настаивать, но безумно надеясь, что Гаврила согласится.
Видно, что он сомневается. Непонятно, как может навредить просто лежанием рядом, но наверняка считает её сейчас совсем стеклянной.
 
Поколебавшись немного, всё же решается, чем дарит Полине повод для первой за много-много-много дней улыбки. Губы болят – на них есть раны, но это не страшно.
Боль компенсирует тепло, которым её укутывает Гаврила.
Он ложится, как она просила, обнимает, дает и себя обнять и уткнуться носом в шею. Вдохнуть его запах, расслабиться сильнее.
Позволить себе же чувствовать его близость. Без выстроенных в мыслях стен. Она дома. Господи...
После всего она дома.
В Полину макушку утыкается мужской подбородок. Гаврила не движется и не расслабляется. Обидно, но и этот Полинин план, кажется, провалился. Он не собирается засыпать.
Девушка осторожно скользит по его груди, поглаживает шею, касается волос…
– Не переживай, мне не больно. Просто хочу тебя потрогать… – Опережая действия еще сильнее напрягшегося Гаврилы, Поля заверяет, а потом раз за разом водит по его голове.
Вспоминает, что там, на холодном и скользком полу, сердце разрывалось в момент, когда поняла – с ним больше не увидится. Никогда-никогда.
Её, ставшая совсем прямой, дорога ведет в кромешный ад, а он когда-то через много-много-много лет непременно попадет в место для хороших людей.
Он их ребенка там увидит… Наверное…
Чувства начинают захлестывать. Полина жмурится, старается вжаться сильнее и прилагает усилия, чтобы выровнять дыхание.
Когда пальцы Гаврилы ложатся на щеки и тянут лицо вверх, сдается без боя.
Запрокидывает голову. Позволяет хорошенько себя рассмотреть. Успокаивает себя тем, что в темноте не виден тон лица. Опухнет оно завтра.
Гаврила бродит жадно-жадно. Он уже совсем не сонный.
– Ты потеряла или беременной не была?
– Не была, – Полина отвечает честно, готовясь понести ответственность за свой поступок, видя его боль. Но Гаврила не дает ей отразиться на лице. Выпускает внутрь, закрывая на пару секунд глаза.
Она долго думала об этом. Долго не готова была идти на настолько подлый шаг. Ей казалось, что ложь о беременности – именно то, что окончательно разрушит между ними мосты.
Она же помнила, как Гаврила отреагировал в машине на противозачаточные. Ему слишком больно думать, что где-то там она строит реальную жизнь с другим. А что может быть более реальным, чем ребенок от другого?
Полине казалось, это станет их финальной точкой, но Гаврила даже из этого сделал запятую.
Она чувствовала себя конченой уродкой, слушая, что ребенок для него – не преграда. А потом осознавая, что он реально волнуется за её ребенка от другого. За ребенка, которого нет.
Он готов чужого спасать. Он и спасал чужого.
А она своего убила.
– Я тварь, – Полина выталкивает из себя, часто моргая. Если бы могла силой мысли высушить глаза – высушила бы, но слезные каналы предают. У тела нет сил даже с ними справиться.
Гаврила в праве сейчас на любую из реакций, но ожидание хотя бы какой-то превращается для Полины в пытку. Она его раньше не обманывала. Это казалось восьмым смертным грехом, но в итоге Поля и его совершила.
– Я просто не понимаю, зачем… Объясни мне, зачем, Поль?
К злости, осуждению, отторжению она готова, а вот отвечать – нет. Её вдохи и выходи ускоряются. Усиливается боль в грудной клетке. И уже невозможно разобрать – это физическая или распирает душу.
Если начинать с конца – до главного она так и не дойдет. Но теперь-то совершенно точно ясно – ему нужна только правда. Он рано или поздно до нее докопается.
– Это я убила нашего ребенка. Плод был здоровым. Меня обманули. Я поверила, что ты наркоман. И в то, что он родится уродом, если родится, тоже поверила. Должна была проверить. Я должна была не верить. Я должна была спасти. А я дала его убить. Я не хочу с этим жить. Не могу я… Отец ни его, ни меня, ни тебя не пожалел. Он не играет и не преувеличивает. Он нас всех ненавидит. Он бы нас всех убил. Я решила, что лучше меня… Я всё равно в крови по локоть… Он крохотный был… Он не мог себя защитить. Это я позволила…