Нерушимые обеты (СИ)

Ставит одну руку так, чтобы держать вес, а второй движется по своему телу. Ноги ставит шире. Прогиб делает сильнее…
Гаврила сглатывает, смотря на неё, а потом в зеркало на стене.
Женские пальцы едут по половым губам.
Полина тянется к члену. Раскрывает рот, выдыхает, стоит Гавриле снять руку.
Внизу она раскрывает себя пальцами, чтобы ласкать, а сверху втягивает головку губами и начинает посасывать. Немного.
Дальше – опускается по стволу, позволяя прочувствовать небо, стенку расслабленного горла.
Гладит себя и немного ныряет внутрь, подаваясь навстречу пальцам и одновременно беря ртом ещё глубже.
Достает пальцы, просто гладит плоть. Обводит клитор, стонет, продолжая делать приятно ему.
Задерживается на глубине, ведет языком по венкам, сосет головку, как леденец, поглаживая себя внизу и глядя Гавриле в глаза.
Полина спрашивает взглядом: "нравится"?
Он кладет руку на щеку сначала, тоже гладит нежно, потом на волосы.
– Охуенно. Продолжай. – Гаврила отвечает словами.
Смотрит, как Полина сама же себя заводит сильнее. Дразнит не хуже, чем дразнил он.
Снова берет глубоко, нетерпеливо трет нижние губы, выгибаясь сильнее. С каждым новым движением они становятся всё более рваными.
Полина стонет, сдаваясь. Сосет ему и ловит свой оргазм.
Открывающаяся глазам картина доставляет не меньше удовольствия, чем движения ее рта. Поэтому Гаврила сдается следом.
Вжимает ладонь в её затылок, выплескиваясь в горло.
* * *
Как и давным-давно в юности, сейчас страсть чередуется с нежностью.
Гаврила то и дело ловит себя на неверии – неужели она сейчас и правда в его руках? Неужели не снится и не кажется?
Неужели это не потому, что он вдруг через восемь лет опять сорвался?
Неужели он сорвался, но в неё?
Полина дремлет, прижавшись к его телу. Он обнимает её – голую и мягкую. Прислушивается к женскому дыханию. Чувствует на душе неповторимую легкость.
Ситуация не то, чтобы пиздец-легкая, но ему вот сейчас легче.
Полина чуть шевелится, Гаврила снимает с ее макушки подбородок, давая возможность запрокинуть голову и посмотреть вверх.
– Расскажи мне про свои восемь лет.
Реагируя на её просьбу, мужчина улыбается. Это само по себе веселит, потому что года-то были совсем не веселыми.
Хотя до того, как снова прижал к себе любимую Полюшку, Гаврила даже не до конца осознавал, насколько.
Подзабыл всё же. Подстерлось в памяти. А сейчас ожило бархатом кожи. Легкой охриплостью голоса. Зеленью глаз.
– Я недолго употреблял. Фартонуло – ничего не подцепил. Меня спас Костя Гордеев. Я его должник до крышки гроба. Потом вместе работали. Я по-прежнему не самый честный человек, Поль, но тебя по-прежнему люблю.
Ему не сложно в этом признаваться. По женским глазам видит – делает сразу и плохо, и хорошо. Полина тоже еле-еле улыбается, но быстро становится серьезной.
Аккуратно протискивает руку между их телами, дразня кожу на груди, тянется к его лицу. Гладит подушечками.
– Я тогда в Любичи ехала, – говорит тихо-тихо, смотря на его кожу, а не в глаза. А у Гаврилы нет ни единого шанса сдержать улыбку. – Хотела посмотреть, стоит ли твой дом. А может даже на тебя… Просто издалека. Мне было важно…
Она бы не подошла, Гаврила понимает. Но ему тоже важно, что вернувшись домой – даже вопреки ужасной обиде, виновен в которой ее отец, она первым делом – к нему.
– Увидела тебя – как гора с плеч. Я боялась, что тебя уже нет.
В её глазах вспышка настоящего страха. Гавриле хочется оградить, поэтому прижимает к себе сильнее.
– Я живучий. И везучий…
Гаврила улыбается показательно плотоядно, чтобы немного её успокоить. У самого на душе тоже ведь болото, но в её ещё большее разводить не хочется.
Они проебали восемь лет. Они ребенка потеряли. Счастье свое отложили. Ни зачем. Ни почему. Это ужасные потери. Главное – безвозвратные. Но друг друга за них наказывать Гаврила не видит смысла.
Он готов простить Полине наивность. Он только предательство не простил бы, а она не предавала.
 
Она была испуганной беременной девочкой. Её нечем попрекать.
– Что дальше будет? – Гаврила не сомневается даже – у Поли много важных вопросов. Каждый следующий она задает со страхом. Он же реагирует на каждый теплой улыбкой.
Между ними снова, как когда-то, идеально слаженный процесс теплоподачи. Он её греет, она его.
Для уверенности в том, что всё будет хорошо, ему нужно просто знать: этого хочет она. Она его хочет.
– Твои предложения? – Гаврила задает вопрос, чуть вздергивая подбородок, Полина смущается.
Думает, скашивая взгляд.
– Отвезешь меня в Любичи? Ты обещал.
А когда произносит, во все глаза снова смотрит на него.
Там вроде бы уже всё готово, но сам Гаврила ещё не ездил. Именно потому, что обещал.
Тогда ляпнул, чтобы ляпнуть. А потом осознал, что как будто сам же себя проклял. С ней ехать – на фарс похоже. А самому… Тошно.
Вот и ждал. Чего-то.
Ну и дождался.
– С Гордеевым поговорю – потом в Любичи.
При упоминании фамилии жениха Полина кривится. Ей, наверное, плохо из-за того, что они подставили Костю. Гавриле тоже чуть-чуть плохо, но слишком хорошо.
Он тогда её не смог уберечь. Но теперь-то может.
Если она им шанс дает – он и подавно.
– Он будет зол, – Поля не спрашивает, а утверждает, ежась. Гаврила же имитирует легкое отношение, передергивая плечами.
Он будет безумно зол. Он посчитает это предательством. Он разорвет все связи.
Положа руку на сердце, Гаврила сам понимает, что это именно предательство. И что самому скорее всего придется первым разорвать. А еще принять, что долг перед Костей для него менее значим, чем счастье с Полей. И что долг этот будет с ним всегда.
Но похуй, ведь нет в его жизни ничего важнее, чем счастье с Полей…
– На меня. На тебя не будет, – Гаврила прижимается губами к Полининому лбу, она еле-заметно хмыкает. Мудрая девочка, на языке которой наверняка крутится очевидное для обоих: «лучше бы на меня», но Гавриле это не нужно.
– Ты был тогда в саду? – Следующий вопрос Поля задает после паузы. Гаврила хмурится, а она ведет пальцами по лбу и между бровей, разглаживая складки. – Я тебя видела. Мне кажется…
Он понимает, о чем Полина. Снова улыбается.
Конечно, он был тогда в саду. Смотрел на неё. Глаза чуть не выпали и слюной чудом не истек.
Сука, как же хорошо её своей чувствовать. И как же больно, когда она чужая и где-то далеко.
Гаврилу снова переполняет счастье и жадная похоть. Он тянется за поцелуем, съезжая ладонями по ее телу и сжимая ягодицы.
Целует настойчиво в губы, прижимается к скуле, шее, подбородку.
Ловит взгляд, смотрит и любит. Любит и смотрит.
– Был.
– А Марьяна… Это ты?
– Я.
Если она и хотела осудить, то вот сейчас – сдерживается. Сглатывает, кивает почти незаметно.
У нее в голове наверняка сидит непонимание, почему отцу её не отомстил, но она не озвучивает. А ему не приходится отвечать, что всему свое время.
Больно ей делать не хочется, а отцу – очень.
Сука старая из его любимой девочки жизнь высосала. И Гаврила высосет. До последней капли.
– Ты еще кого-то любил? – Полина задает только самые важные и самые потенциально больные для двоих вопросы. Гавриле же, как ни странно, не сложно отвечать.
– Нет.
А еще приятно видеть, что Полина выдыхает и снова чуть улыбается. Как он мог кого-то полюбить, если её разлюбить не получилось?
У него до сих пор в ушах звенит её: «Да я же раз всего любила! Раз любила человека, который надо мной поглумился!!!», только он не глумился и любовь её ценил.
Между ними снова тишина и нет тайн.
Он снова гладит Полю по голове, невероятно ценя именно этот, как оказалось очень хрупкий, момент. Самому кажется, что к любому ее вопросу или слову готов.