Избранные научно-фантастические произведения в 3 томах. Том 3
— Сейчас десять часов. Поезд отходит в десять сорок пять. Я уезжаю и буду обратно в два часа пятнадцать минут. Еду принимать завод. Мы со Штирнером живо покончим с формальностями. Кстати, проветрюсь, засиделся… Машина подана? Идем, Штирнер!
И, мягко ступая, банкир Готлиб вышел, крикнув уже за дверью:
— Где же вы, Штирнер?
— Сию минуту! — Штирнер быстро прошел в смежную комнату и крикнул: — Фальк! Брут!
Навстречу ему с веселым лаем выбежали две собаки: сеттер, бывший на прогулке, и Брут — огромный дог тигровой масти.
Проходя мимо Глюк, Штирнер склонил голову набок и насмешливо спросил:
— Вы еще не решили?
— Чего?
— Выйти за меня замуж…
Громко рассмеявшись, он бросился со своими собаками догонять патрона.
Эльза нахмурилась. Зауер что-то проворчал, сидя за своим столом.
За окном прошумел отъезжающий автомобиль.
В комнате наступило молчание. Фит трещала на пишущей машинке, Зауер нервно перелистывал какие-то бумаги.
— Собачник! — вновь тихо проговорил он.
— Что вы там ворчите? — окликнула его Глюк.
— Везде со своими собаками! — ответил Зауер. — Не могу выносить этого кривляющегося господина! Вчера еще говорил о Готлибе, что он чуть ли не питается человечиной, намекая, очевидно, на строгость Готлиба к должникам, а сегодня, видали? Так и юлит около патрона. В глаза смотрит не хуже Фалька!… Вы думаете, зачем он собак взял? Будет развлекать ими старика на лоне природы…
— Вы, кажется, становитесь придирчивым, Зауер! — сказала Эльза. — А «Тепфера и K°» Готлиб скушал — Штирнер угадал…
— Сам же и убедил Готлиба, чтобы тот предъявил векселя ко взысканию, в этом нет сомнения, — хмуро ответил Зауер.
— Зауер просто ревнует! — пропела Фит, улыбаясь.
— Будьте добры переписать эту ведомость! — сухо сказал Зауер, передавая Фит бумагу.
Фит посмотрела, как провинившийся ребенок, и робко ответила:
— Пожалуйста!
Машинка затрещала. Все погрузились в работу, прерываемую звонками телефона.
Около одиннадцати часов раздался новый телефонный звонок. Не отрываясь от делового письма, Зауер привычно слушал телефон.
— Алло! Да, да… Кабинет личного секретариата банкира Карла Готлиба. Что такое? Не слышу! Говорите громче! Случилось? Что случилось? Как? Не может быть!…
Самопишущее перо выпало из рук Зауера. Лицо его побледнело. В голосе послышались такие нервные ноты, что Глюк и Фит бросили работу и с тревожным любопытством следили за ним.
— Попал под поезд?… Но как же так?… Извините, но это вполне понятное любопытство!… Так… так… слушаю… так… Все будет сделано!…
Зауер положил трубку телефона и, проведя рукой по волосам, встал из-за стола.
— Что случилось, Зауер? — с тревогой спросила Фит, поднимаясь. — Кто попал под поезд? Да говорите же скорей!
Но Зауер опять уселся в кресло и сидел молча.
— Да… Я ожидал чего-нибудь в этом роде, — сказал он после паузы и, нервно поднявшись, быстро заговорил: — Мне только что сообщили по телефону, что Карл Готлиб попал под поезд…
— Но он жив? — спросили одновременно Фит и Глюк.
— Подробности неизвестны…
— Хорошие подробности! — сказала Фит. — Жив человек или нет?
— Я просил объяснить происшедшее, но мне ответили, что теперь не до объяснений… Надо срочно приготовить кровать и вызвать врачей.
— Значит, он жив? — сказала Глюк.
— Может быть… — Зауер нажимал кнопки электрических звонков, вызывая лакеев, отдавал распоряжения, звонил к врачам… В доме поднялась суматоха. Прибежала встревоженная экономка.
Готлиб был одинок, и все его хозяйство вела «домоуправительница», как ее звали, чистенькая старушка фрау Шмитгоф.
Она была так потрясена, что Эльзе пришлось ухаживать за ней.
Послышался гудок подъехавшего автомобиля.
— Доктор! — вскрикнула Фит.
— Нет, это рожок нашего автомобиля, — ответил Зауер. — Ганс, идите скорее к подъезду!
Лакей Ганс быстро вышел, семеня больными ногами.
В комнате сгустилось напряженное ожидание. Фрау Шмитгоф, полумертвая от страха и волнения, сидела в кресле, тяжело дыша.
Из отдаленных комнат послышался тяжелый топот ног, сбивающихся с шага.
— Несут… — прошептала Фит. — Хоть бы он был жив.
Двери широко распахнулись.
Четыре человека несли обезображенный, окровавленный труп Карла Готлиба.
Шмитгоф истерически вскрикнула и упала в обморок.
У Готлиба были отрезаны ноги выше колен.
Пятый человек, в форме железнодорожного служащего, нес какой-то тюк. Фит и Глюк узнали плед Готлиба. Из-под распахнувшегося края пледа выглядывал лакированный ботинок банкира.
«Ноги. Это его ноги… Какой ужас! — подумала Глюк. — Но зачем их несут? Зачем они теперь нужны ему?» — промелькнула нелепая мысль.
Черты Готлиба мало изменились, но лицо было необычайной белизны, как лист бумаги.
«От потери крови!» — подумала Эльза.
И еще одна подробность поразила ее: в петличке черного сюртука Готлиба сохранился букетик фиалок. Почему-то этот цветок на груди мертвеца необычайно взволновал Эльзу.
Печальная процессия проследовала через кабинет в спальню Готлиба, оставляя на паркете капли крови.
Следом за трупом Готлиба шел Штирнер. Лицо его было бледнее обыкновенного, но спокойно. Он осторожно обходил капли крови на паркете, чтобы не наступить на них, с таким видом, как будто это были дождевые лужи среди дороги.
За ним по пятам шел Фальк. Нервно-расширенными ноздрями собака обнюхивала капли крови.
Глюк с непонятным ей самой ужасом посмотрела на Штирнера. Он встретил ее взгляд и, как ей показалось, улыбнулся одними глазами.
Вернувшийся из спальни Зауер подошел к Штирнеру и, глядя ему испытующе в глаза, спросил:
— Как это случилось?
Штирнер выдержал и этот взгляд — только брови его пошевельнулись — и спокойно ответил:
— Я не был очевидцем. Готлиб просил меня отправить срочную телеграмму. Это отняло у меня всего пять минут, не больше. А когда я вернулся, все было кончено. Очевидцы говорят, что моя собака, Брут, испугалась паровоза и, метнувшись в сторону, попала под ноги Готлиба. Старик не устоял на ногах и упал с дебаркадера на рельсы вместе с собакой. Брута разрезало пополам, бедная собака!… А Готлибу отрезало ноги…
— Вы жалеете только собаку?
— Не говорите глупостей, Зауер. И не придавайте слишком большого значения официальным способам выражения «душевного прискорбия». Готлиб был славный старикашка, и мне жалко его. Но отсюда не следует, что я не могу выразить сожаления о гибели четвероногого друга.
— Как странно!… — задумчиво проговорил Зауер, как бы придавая особый смысл своим словам. — Готлиб погиб от Брута!
— Мой Брут не человек, а собака, и Готлиб не Цезарь, а банкир, — ответил Штирнер, насмешливо улыбаясь, и прошел в спальню Готлиба.
3. ДВА ЗАВЕЩАНИЯ
Весть о трагической кончине Карла Готлиба, крупнейшего банкира Германии, взволновала весь коммерческий мир. Кабинет банкира был одним из нервных узлов финансовой и промышленной жизни страны. Готлиб финансировал не только банки, но и крупную промышленность. Не мудрено, что неожиданная смерть Готлиба явилась событием дня. Газеты обсуждали возможные последствия этой кончины для тех или иных кредиторов, гадали об изменявшемся соотношении финансовых сил и о судьбе банка, потерявшего своего главу. Задавался вопрос: станет ли кто-либо на место Готлиба, или банк будет ликвидирован? Газетные корреспонденты осведомляли читателей о наследниках — родственниках Готлиба: младший брат покойного, землевладелец Оскар Готлиб, имеет сына Рудольфа двадцати четырех лет и четырех дочерей. Какая-то газета высчитала даже, какой капитал придется на долю молодого человека и богатых невест, хотя точно никто не знал, как велико было имущество.
Коммерсанты волновались, газеты шумели, а в доме Карла Готлиба заканчивался последний акт трагикомедии человеческой жизни.
