Истории замка Айюэбао
Он попросил Платину раздобыть ему пару книг о фольклористике и принялся терпеливо их изучать.
Подтяжкин притащил в мансарду, где размещалась штаб-квартира, топографическую карту Цзитаньцзяо и фотографии улиц посёлка. Там были помечены и дом У Шаюаня, и съёмное жилище Оу Толань. Их хижины с тростниковыми крышами разделяло пять жилых домов и соединяла узкая извилистая тропка, вымощенная камнем.
— Домик невестки У Шаюаня оборудовали ей под офис; длинный стол застлан грубой тканью: он служит и обеденным, и письменным столом, на нём разложены книги, — поведал Подтяжкин.
— Твои люди туда заходили?
— Увидели через заднее окно.
— Впредь больше никаких подглядываний и подслушиваний. Корпорация «Лицзинь» выше этого.
Подтяжкин изогнулся в поклоне:
— Это точно. Моя зам по моей же просьбе дважды общалась с этим У, но без особого успеха. Переговоры необходимы, будем действовать по порядку. Та женщина тоже участвует, ну прямо деревенский советник.
Чуньюй Баоцэ заинтересовался:
— О, ну вот и прекрасно. Иметь дело с человеком знающим и опытным куда удобнее, чем с тупым деревенщиной. И каково же её мнение?
— Она говорила мало, только знай себе всё записывала, а высказывается, наверное, только наедине с У Шаюанем, и он наверняка её слушает.
— Похоже, тебе больше нельзя оставаться в тени, тебе придётся в нужное время заявить о себе. Не рассчитывай, что просто закинешь деньги, и всё само решится.
Подтяжкин кивнул:
— Это да. Ещё никогда мы не затрачивали столько усилий на то, чтобы поглотить какую-то деревню. К тому же в этот раз мы обсуждали только паевое сотрудничество и не упоминали ни о каком слиянии.
— Слияние означает, что мы станем одной семьёй, а это дело не терпит суеты. Будем разбираться по ходу дела. А что за человек этот У Шаюань?
— В Пекине он не прижился, вскоре вернулся в деревню и стал главой рыболовов, прямо-таки в голове не укладывается. Те, кто с ним знаком, рассказали, что этот парень груб лишь снаружи, но обладает чуткой душой. Он образован. В деревне все его слушаются, он твёрдо намерен превратить эту деревушку из нищей в зажиточную. На двух выборах почти все проголосовали за него, после чего соперников его и след простыл. Однако далеко не всё в его жизни так гладко.
— Ну-ка расскажи.
Подтяжкин с усилием сглотнул; его подбородок горел огнём:
— От него ведь жена сбежала несколько лет назад, он чувствовал себя опозоренным и униженным, жизнь холостяка была ему в тягость. Потом он потратил огромную сумму на создание глубинного рыбного промысла, но его суда так и не вышли в море — деньги на ветер; с тех пор у него из рук всё валится.
— Вот и я сейчас закоренелый холостяк, и мне это тоже в тягость, — бросил Чуньюй Баоцэ и замолчал.
Подтяжкин хотел его утешить: ваша супруга сейчас с вашим младшим сыном, а в Австралии живёт дочь, не такой уж вы и холостяк. Но он промолчал и лишь покосился на хозяина, поняв, что разговор пора заканчивать.
2
Наконец страшная осень осталась позади. Впервые со времени отъезда Комиссара хозяина замка не охватил новый приступ болезни. Все вздохнули с облегчением. Старый доктор, за которым должно было остаться последнее слово, поклялся врачебной этикой и собственной честью, что выздоровление налицо, и всё благодаря сверхчеловеческому мужеству, непревзойдённой энергии и необычайной силе духа председателя совета директоров, а также благодаря содержимому пурпурного сосуда. Тем не менее старик сохранял бдительность, тщательно всё продумывал и всю осень был начеку. Он много раз беседовал с Куколкой наедине, а также расспрашивал начальницу смены. Застёжка пребывала в крайнем замешательстве и лишь после долгих уговоров начала что-то мямлить. В знак благодарности и поощрения старик подарил ей пару браслетов-чёток из сандалового дерева и излечил от менструальных болей, которыми она страдала много лет. Куколка говорила, что со временем больной перестал быть таким раздражительным, как раньше, а иногда просто лежал ничком, не издавая ни звука, и в конце концов засыпал.
Старик тщательно фиксировал информацию в своей записной книжке, а затем регулировал концентрацию и вкус лекарства и, подытожив данные, выводил новые фармакологические сочетания. Проявив невиданное честолюбие и пристрастие, доктор постарался добыть из этого редкого недуга кое-какие клинические данные, чтобы потом написать уникальную научную работу и опубликовать её в авторитетном научном журнале по медицине, который давно являлся объектом его вожделения. К сбору материала он подошёл тщательно и с необычайным терпением, стремясь к максимальной правдивости фактов, чтобы потом цитировать прецеденты, не упоминая имени больного. Общение с Куколкой вызвало в нём естественное чувство восхищения и восторга; он понял, что председатель совета директоров — мастер открывать таланты: он абсолютно оправданно поручил этой женщине управление всеми делами в замке, и её качества полностью соответствуют занимаемой должности. Куколка поведала, что больной — последний мужчина в её жизни, отныне и навсегда… Она сказала:
— Я даже тогда не воспринимала его как больного.
Старик на мгновение перестал записывать и посмотрел на неё поверх очков:
— А как же вы его воспринимали?
— Как заблудившегося ребёнка.
В этот день разговор Куколки со стариком затянулся, и тот уехал только перед ужином. Она слышала, что председатель совета директоров будет ужинать в замке, и поспешила на кухню. В меню сегодня значились тушёные креветки и жареные моллюски, китайская капуста и холодная закуска из чёрной лапши, а также каша из бобов и семян коикса и тушёные груши. Она велела поварам заменить тушёные креветки на филе краба и добавить в меню десерт. Когда все блюда принесли и она повязывала хозяину салфетку, в дверь просунулась голова стенографистки Писуньи. Хозяин жестом спровадил её, и в столовой остались только он и Куколка. Куколка заметила, что сегодня он пережёвывает пищу дольше обычного, и поняла, что его что-то беспокоит. Ей хотелось поднять ему настроение, развеять накопившуюся за день усталость. Чокнувшись с ним бокалами, она покачивала свой фужер, вдыхая аромат танина. Это вино было подобно простодушному юноше: не очень большой выдержки, оно было свежим и соответствовало необходимым стандартам, — всё как любил хозяин. С наступлением зимы у него обострялся аппетит. Морепродуктов на столе всегда было предостаточно, вот только председатель совета директоров не очень жаловал белое вино.
— Моллюсков пережарили, — он сорвал с себя салфетку. — Я знаю, что тебя волнует в последние дни. Когда что-то исследуешь, нужно делать это последовательно. Недавно была закончена работа над томом мемуаров, я сам правил стенографию.
Сердце у Куколки учащённо забилось.
— А-а… — Она смотрела на него и не могла от изумления выдавить из себя ни слова.
Затем, ведя его под руку, она направилась в спальню. В пути она снова ощутила вес его тела. Она разула его, и в нос ударил крепкий запах ног, какой ощущался, только когда он бывал чем-то сильно встревожен, — тогда от этого запаха не избавлял даже душ. Куколка собралась включить свет, но хозяин остановил её и попросил, чтобы она побыла с ним немножко в темноте. Она тихонько легла рядом, подумав о том, что недавно завершившаяся осень прошла неплохо и, можно сказать, без особых эксцессов. Всё это время она строго следовала наказам доктора. Старик говорил о том, как было бы хорошо, если бы Комиссар была здесь, — тогда, может, ничего этого не произошло бы. Она знала: старик надеется, что она заменит в замке Комиссара, но в глубине души понимала и то, что никогда не сможет заслонить эту женщину, даже если отдаст всё, что имеет. Но она не падала духом. Сейчас она думала о предстоящем ей чтении, которое было сродни подсматриванию. Уже много дней её слух сотрясал грохот тропического шторма, рождавшегося в далёких морях, но она старалась успокоить себя… От неё не ускользнёт ни одно слово, потому что среди всех его сочинений это была самая привлекательная книга. Этот мужчина был не только увлечённым читателем, но и крупным писателем. Его страстное стремление писать поражало её так же, как та энергия, которую он вложил в создание своей коммерческой империи. Он и сам не раз высказывался в подобном ключе: меньше всего он уважает и больше всего презирает два сорта людей — так называемых дельцов и писак. Возможно, себя он рассматривал как первоклассного мастера среди представителей двух этих категорий. В ночной тиши, наполненной теплом, она много думала об этом и задала ему вопрос: