Пепел богов. Трилогия (СИ)
«Порядка стало мало, — ворчал Эпп, оглядываясь на сопровождающих его двух безусых еще стражников — медлительного увальня-здоровяка и суетливого малого. — И это разве воины? Юнцы зеленые, даром что отцы у них шрамами и почестями украшены. Эти никогда не дорастут до старшин, что уж там говорить о ловчих. Идут, разинув рты, словно мать их за сладостями на ярмарку послала. И никакого соображения в головах, никакой дрожи и благодарности в адрес судьбы, что дала им возможность родиться в славном Хилане, да еще не какими-нибудь там ремесленниками или крестьянами, а определила судьбу воинов клана Паркуи — клана Чистых, главной опоры не только урая Хилана, но и самого иши. На войну бы вас, да где ж теперь возьмешь войну?»
Эпп раздраженно сплюнул и дернул плечами. Порядок вынуждал ходить в кольчуге, хотя бы в кольчужнице-безрукавке, и, хотя лето только начиналось, солнце уже палило вовсю, и нательница была мокрой от пота. Вдобавок новые сапоги натерли ноги, да и колени отвыкли от ходьбы. Нет, уже не тот был возраст у старшины, чтобы вымеривать окрестности Хилана легким шагом, а до выслуги оставалось еще пять лет. Нет бы оседлать крепкого конька, да как раньше… Ничего, пройдет срок, и будет он снимать сапоги в первый жаркий день лета и надевать их только для выхода в город. И то сказать, зачем ему сапоги в крохотном, но ухоженном садике? Река рядом, значит, вода в колодце не иссякнет, поливай мягкую траву и радуйся. Только вот дожить бы еще до выслуги. Если судьба и на следующий год определит его к балаганщикам…
Потешная площадь вновь была многолюдна. Все-таки воевода не просто так назначил старшину дозорным при бродячих артистах: Эпп мгновенно выхватывал взглядом из толпы фигуру за фигурой и готов был без запинки рассказать хоть что-то о каждом. Сутулый селянин в овчинной шапке явно прибыл с севера, запах овечьего сыра от него бил в ноздри даже в толпе. Судя по цвету овчины, выходец с предгорий, что начинались сразу за Гиеной — вотчиной клана Асва — клана Лошади. Группка из трех селян с топорами за поясом, один из которых, украшенный шрамом на половину лица, был чуть повыше и постарше прочих, — вольные. Их сразу видно. И не ходят поодиночке, и одеты по-своему. Сапоги из хорошей кожи, одежда простая, но удобная, руки натруженные, но по осанке, по развороту плеч, по наглым, пусть и опасливым, взглядам — натруженные на себя: ни плетей не пробовали, ни корячиться до обморока не приходилось. Мальчишки, девчонки по десятку лет на нос — местные, слободские. Здоровяки в кожаных жилетах с наклепанными на груди кругами с юга — из Хурная, вздымающего розовые башни у впадения Хапы в просторы Ватара. Тоже нагловатые — так оно и понятно: до трети года проводит иша в южном поместье, родина там у него. Сам когда-то был ураем Кессара — клана Руки. Недолго, но был. Неплохие воины кессарцы, только ходят враскорячку, как бывалые моряки, их, наверное, крутобортый корабль стоит у южного края пристани. Вот на таких зевак балаганщики рассчитывают больше всего, понравятся — позовут к себе. Оно, конечно, вольная жизнь хороша, но всяко лучше не наудачу коней править, а по приглашению. Так, а на площади-то опять не все ладно?
Эпп оглянулся, цыкнул на приставленных к нему ротозеев и ускорил шаг. Толпу у балаганов вновь перекосило. Повозки стояли кругом, отгораживая от шумного торжища лошадей и нехитрое хозяйство циркачей. Между повозками колыхались в полуденном зное цветастые пологи шатров, раскрытых к толпе: не будет дождя — топчись народ в давке, да по усердию артистов бросай в плошку монету, прохудится красноватый небосвод — добро пожаловать внутрь, тут уж сколько войдет народу, столько и войдет — человек двадцать — тридцать, не больше, зато интерес другой, вот он, умелец, в пяти шагах фокусы перед тобой вертит. Дождя пока не собиралось, народ толпился под открытым небом, но стоял только у северного края площади. Ну точно, как раз у шатра слепого старика. И чего, спрашивается, там толпиться? Курант, конечно, мастак мечом махать, так ведь совсем уж одряхлел, только и может, что фокусы показывать с платками да с сундуками. Надо бы хоть раз глянуть, что на этот год старый привез на ярмарку? Толпятся, сучье семя. И ведь не прикажешь ротозеям разбежаться по другим балаганам. Смотрят то, что нравится. С другой стороны, одновременно только два балагана зрителей тешат. Всего повозок двенадцать, представление идет час или чуть меньше, по-всякому выходит, что еще один балаган должен давать представление. Так и есть, под серым шатром перекидывал с плеча на плечо тяжелые шары крепыш с запада. Трое зевак смотрели на него безо всякого интереса, поплевывая под ноги тыквенной шелухой.
— Нет зрителей? — скривил губы Эпп, остановившись напротив здоровяка, и наклонился над деревянной плошкой, в которой сиротливо поблескивала мелкая медная монета. — Что, вся ярмарка в убыток?
— Ничего, — проворчал крепыш, — приноровились уже. Наши все отдыхают, а я для порядка чушки бросаю. С Курантом никто не сравнится, так что мы к нему в пару по очереди идем. Да и старик не из сволочей, два представления делает — утром и в полдень, а к вечеру да ночью, когда самый барыш, отказывает в общую пользу.
— Да на что там смотреть-то? — не понял Эпп. — Он сам же вроде как перестал с мечом упражняться?
— Там и без него есть кому народ дивить, — пробурчал здоровяк. — И женушка его не подарок, все еще в силе, да и приемыши у него как на подбор. Вот ведь каждого, считай, что на помойке подобрал, а теперь, поди ты, сравнись с ними!
Эпп нахмурился, похлопал кулаком по зудящему плечу, вминая кольца кольчуги в раздраженную кожу, и двинулся к балагану слепого. Не мог взять в голову старшина, чем удивлял зевак Курант. Да, несмотря на слепоту, старик был славен как фехтовальщик по всем ярмарочным площадям Текана, в былое время мог выбить меч из руки любого воина. Хотя еще как сказать — настоящие умельцы не бродили по ярмаркам, по крайней мере, Эпп, который и сам был не из последних мастеров, не слышал, чтобы с Курантом скрестил меч хотя бы кто-то из ловчих, что уж тут говорить о тех, кто рангом повыше? Впрочем, слухи ходили разные. Сколько там у него было помощников? Эпп наморщил лоб, начиная раздвигать зевак рукоятью меча, вспомнил: жена, два парня, один из которых еще и усов на лице не имеет, да девчонка, хрупкая, словно тростинка…
Площадку у своего балагана Курант устроил просторную, огородив ее тонкой цепью, продетой через кольца на забитых в утоптанную землю кольях. Первый ряд зрителей сидел на земле, второй — чуть повыше первых, подсунув под задницы собственные ноги, третьи мостились на деревянных чурбаках или опускались на колени, а уж дальше кто-то стоял, кто-то подпрыгивал, а детвора так и вовсе седлала крепкие плечи завороженных чудным зрелищем отцов. Внимание толпы удерживала узкоглазая девчонка, которая стояла на натянутом между двух опор канате.
— А ну-ка, — вывел из столбняка стражников Эпп, — ходить вдоль задних рядов да присматривать за карманниками. Учил — должны знать. И чтобы не зевать!
Стражники разочарованно забурчали что-то, но Эпп уже и не смотрел в их сторону. Да, старик Курант не терял зря времени, замену подготовил достойную. Неизвестно, какого номера ждали собравшиеся у его балагана, но от выступления девчонки никто не мог оторвать глаз. Даже привычной ругани не слышалось из толпы, которая словно дышала в одно горло, хотя чего было беспокоиться, ну стояла девчонка на канате в пяти локтях над землей, ну жонглировала при этом ножами, мало ли жонглеров на ярмарке тупые железки подбрасывают, даже в торговых рядах…
Эпп присмотрелся и понял. Девчонка стояла на одной ноге, точнее, даже на пальцах одной ноги, удерживая равновесие второй ногой, которая то плавно уходила в сторону, то вытягивалась вперед. И жонглировала она не тремя ножами, а пятью, каждый из которых был на самом деле не ножом, а довольно массивным изогнутым крисом,
note 2
привычным оружием клана Сурна — клана Рога. Да и сама девчонка была черна и узкоглаза, как истинная дочь самого далекого приморского города Текана — Туварсы. Расцвела негодница за последнюю пару лет, чуть округлилась, заплела волосы в три тугих черных косы, раскрасила лицо черным и белым, дух захватывает. Такая бы просто прошлась между торговыми рядами в этих же самых легких хурнайских шароварах да харкисской рубахе — все торговцы о барыше бы забыли.