Пепел богов. Трилогия (СИ)

Если бы не богатства Кеты, теканские купцы предпочли бы вовсе забыть о ней. Но даже в это нелегкое время Текан не желал обходиться без самородного серебра, которым не могли похвастаться даже Гиблые земли, от золота, которое с трудом, но мыли кетские старатели в притоках Эрхи, а также от лучшего дерева, зерна, рыбы, тонкой шерсти и, что некоторые считали главным богатством клана Травы, горного ореха. Нигде больше не вызревал такой орех, как за Кетой. Каждый достигал размеров небольшого яблока, а разбить его можно было только молотком или еще чем потяжелее. Когда сборщик орехов вставал с колотушкой под кедром, на голову ему приходилось надевать котел, а не то могло и пришибить ненароком. Шутка ли, если средняя шишка достигала размеров головы быка? Зато уж какой аромат источал орех, будучи поджаренным на сковороде? А какие лепешки выпекались из ореховой муки? А какое масло давилось из ореха на маслобойнях? В первый год Пагубы, когда не вызрели поля, когда были уничтожены многие деревни, когда дороги между городами превратились в смертельные ловушки, именно запасы ореха позволили избежать голодной смерти многим и многим в Текане. И даже это было не все, что привлекало купцов в Кету: из тонкой, очень дорогой шерсти кетских овец кетские же женщины ткали такие тонкие ткани, что модницы со всего Текана порой ломали голову, что предпочесть в качестве основы будущего наряда — кетскую шерсть или же туварсинский шелк? Надо ли говорить, что в каждое предзимье побеждала именно шерсть?
Кай решил отправиться в Кету кратчайшим путем, хотя, как стали говорить в последнее время в Текане, не тот путь короток, который короче, а тот, что путника не укорачивает. Редкий смельчак осмеливался двинуться от Кривых Сосен на запад, почти все купцы сворачивали на юг, к ламенскому тракту, где и деревенек было погуще, и кое-где даже сохранились оплоты, а уж от Ламена отправлялись вдоль течения светлой Эрхи к Кете. Но все еще находились и отчаянные головы, которые неделями могли ожидать в Кривых Соснах попутчиков и вольных охранников, чтобы большим обозом двинуться к Кете напрямик.
До села Кай добрался в три дня. Особых приключений в пути с ним не случилось. Дорога была езжена и переезжена, деревеньки на двух сотнях лиг большею частью разорены, так что даже и приделанных опасаться не приходилось. Хотя пришлось подстрелить пару мелких пустотников, которые пытались напасть на одинокого путника, пикируя с расщепленного молнией дуба, но уложить обоих удалось одним выстрелом. Крупная дробь посекла перепонки на их крыльях, и Кай даже не остановился, чтобы добить мерзость. Если и не сдохнут от ран, все одно голода не переживут. Перепонки на крыльях у пустотников не срастались.
Черный конь охотника, которого тот ласково обзывал Молодцом, без особого для себя ущерба мог преодолевать в день до полутора сотен лиг, но Кай старался не выделяться даже тогда, когда его никто не видел. И там, где обычный всадник обходился переходом лиг в сорок, позволял себе не более полусотни.
Подъезжая к Кривым Соснам, охотник сделал крюк, направил лошадь на заросшую бурьяном кручину и, озирая село с высоты известкового холма, отметил, что шатров на караванной площади, не считая палаток и шалашей, стоит четыре штуки; деревянная, обмазанная глиной крепостенка, торчащая на деревенском пригорке, поднялась на пяток венцов, но пара домов, которыми заканчивалась улица, уходящая в близкую, не более лиги до первых деревьев, чащу, сожжена, и сожжена недавно — дым еще поднимался над пепелищами. Зато сразу четыре дома рубились на другой оконечности села, и сторожевые башни оказались на месте, и дозорные на них усердно крутили головами во все стороны, и на огородах копались женщины и дети. Но общей стены вокруг поселения так и не случилось. Да и помогла бы она от лихих тварей?
Кая заметили сразу. Он еще только тронул лошадь вперед, а у крайней вышки, некогда служившей сигнальной башней самого иши, образовалась кучка селян, в руках которых поблескивали пики, а из-за плеч торчали тулы со стрелами. Однако среди злых незнакомых лиц охотник, к собственному удовлетворению, узрел и одно знакомое. К нему Кай и обратился:
 
— Доброго здоровья, почтенный Харуна. Доброго здоровья, селяне. Год уж не бывал в ваших краях. Поменялись ли порядки? Может быть, плату ввели за проезд через Кривые Сосны? Или достаточно оставить пару монет в трактире?
Селяне угрюмо молчали. Пальцы, стискивающие древки пик, у некоторых из них побелели. Молчал и староста, к которому обращался Кай. Лоб старика бороздили глубокие морщины, седые брови торчали из-под слегка примятого шлема рваными клоками, на скулах ходили желваки. Кай окинул взглядом зачиненную на толстом животе старика кольчужку, отметил шипастую палицу на его плече, скользнул взглядом по остальным воякам. Луки пока что лежали на плечах, пики упирались древками в землю. Разве только дозорный на башне теребил лук в руках, но стрелу к тетиве пока не ладил.
— Может быть, я кого-то обидел в прошлый приезд? — Кай изобразил самую теплую улыбку из возможных. — Припомнить, правда, не могу, но мало ли? Хотя в трактире заплатил с избытком, нос никому не свернул, уехал на собственной лошади, чужого имущества не прихватил. Опять же подрядов на охрану не беру, сам порой монету плачу, если прибиваюсь к обозу. Ни в чем я вам не соперник.
Селяне молчали. Кай понимающе кивнул и принялся расшнуровывать рукав. В напряженной тишине он сдвинул его к локтю и ловко обновил рану на ладони. На коже заалела кровь. Кай опустил рукав, сунул руку в поясную сумку, выудил из нее сухую лепешку, протянул лошади. Та отказываться от угощения не стала.
— Лошадь резать не стану, — процедил сквозь зубы Кай. Теперь он уже не улыбался. — В Намеше вот только рассек ей кожу на шее. Приделанная скотина хлеб не ест, это все знают. Мне на ней еще ехать.
— Ладно, — недовольно буркнул староста, и тут же вся стража, кроме дозорного на башне, развернулась и двинулась в глубь села.
— Не обижайся, — продолжал бурчать староста, приноравливаясь к неспешному шагу прихрамывающего гостя. — Сам знаешь, времена какие.
— Знаю, — кивнул Кай, ведя лошадь под уздцы. — Только времена бывали и похуже, а кровь у дозорной башни твои стражники никого пускать не заставляли. Что стряслось-то?
— Нехороший человек прошел вчера через село, — пробормотал Харуна. — Не один, с крохотным отрядом. Четыре воина были с ним. Все в черных плащах, с закрытыми лицами, на черных лошадях. Вроде твоей. Старший ростом с тебя, но не так молод. Я бы ему лет тридцать пять дал, если бы в глаза не взглянул. Глаз у него желтый и стылый, старый глаз. И волос у него рыжий, что твой огонь. И еще он все время смеялся. Помнится, годика три назад, еще перед Пагубой, через село старшина тайной службы Хилана Данкуй проезжал. Так тот тоже все смеялся. Но не в голос, хотя воины при нем похожие были. Но этот другой. Когда пил вино в трактире, сказал, что завтра прибудет его названый родич поганой крови, так тот выпьет вдвое больше. А когда бросал монету нищему на караванной площади, сказал, что тот его родич поганой крови вдвое больше бросит. И имя твое называл, парень.
— Какое именно? — спросил Кай.
— Да разные, — махнул рукой староста. — Поначалу Киром пугал, а как смекнул, что не на слуху это имечко, Кая-Весельчака на язык выволок.
— Что ж, — задумался Кай. — Интересная история складывается. Хотя вряд ли он родич мне. Нет у меня родичей в этих краях. Ни кровных, ни названых. Конечно, если он не охотник. Бывает, что охотники друг друга братьями кличут.
— Нет, — замотал головой староста. — Не охотник он. Я охотника сразу вижу. Да и какие теперь охотники? Редкость. Убийца он. По какой бы надобности ни пошел в сторону Кеты, а все равно — убийца и колдун. Ты смотри, парень. Я хоть и отвадил пока от тебя самых злых, но его слова многих зацепили. И не только слова. Родич ты его или нет, но смотреть на тебя как на причастного будут. Он ведь натворил тут делов-то. Как из села уходить собрался, дозорного на башне убил. Ради куражу, не иначе. Уж не знаю, как сотворил дело поганое, да только махнул рукой, и тут же паренек за горло схватился да с вышки и сверзился, а как до земли долетел, то шею себе свернул.