Тюрьма (СИ)
Все это довольно странно. Архипов отправляет свою нищую жену Ингу одалживаться у будто бы кредитоспособного Тимофея, а Тимофей выходит из дому, вяло решая, покуситься ли ему на красоту Инги, или же пока лишь взять у нее некоторую сумму на выпивку. Так где же и у кого эти позарез необходимые спасающейся парочке деньги? Тимофей-то уже пропал без вести, хотя об этом еще никто не знает; не пришло еще время полнить землю слухами об его таинственном исчезновении, слагать легенды. Легко догадаться, что в результате всей этой несогласованности и, можно сказать, абракадабры Инга напрасно стучалась в дверь тимофеевой квартиры. Ростовщик из Тимофея неусидчивый, неусердный, никчемный, никакой, но слепого, ни во что не разрешающегося упорства Инге не занимать, билась она у той двери долго и словно в бессознательном состоянии, как бы не понимая, что пришла фактически не по адресу. Уже собралась, впрочем, уходить, оставив бесплодные наскоки на дверь, как вдруг из квартиры по соседству выползла в небрежно накинутом на худенькие плечики пальтишке маленькая грязная старуха. Она делала страшные глаза и всем своим обликом выражала хлопотливую заинтересованность в тайном разговоре с посетительницей.
— Забрали его… — сообщила она тихо и проникновенно.
— Кто забрал?
— А Бог их знает, кто они… Посадили в машину и увезли, бедняга и голос подать не успел… Пискнул только. Вот прямо здесь возле нашего дома и взяли…
Ингу озлобило, что взяли Тимофея, а не старуху, и она принялась жечь ту убийственным, что называется испепеляющим взглядом.
— Думаете, и меня возьмут? — прошипела она.
— Ничего я не думаю… — отшатнулась убогая, — только и рассказала, как было…
— Меня не возьмете! — добавляла Инга, адресуясь уже двери, захлопнувшейся за скользнувшей восвояси старушонкой. — Шиш вам! Выкусите!
Сжимала кулаки, показывала кукиши. Эксцесс, никуда не ведущий, по крайней мере ни к чему хорошему. Дальнейшие расспросы смысла не имели. Что еще могла знать старушка? Она полагала, что владеет великой тайной, и теперь ей, спрятавшейся, оставалось разве что удивляться, почему это посетительница, услыхав потрясающую новость, не свалилась без чувств на лестнице, более того, разбушевалась, повела себя неприлично. Нет, Инга не свалилась, хотя что-то смахивающее на секундную потерю сознания с ней все-таки произошло. Она тупо взглянула на одну дверь, на другую. Ни Тимофея, ни теперь уже и старушки. Что за люди взяли ее сотрудника Тимофея? Куда его увезли? В какой машине? Номер машины? Ничего этого старушка и ей подобные знать, разумеется, не могли.
— Ладно, я пойду, — сказала Инга в пустоту.
Старушке, может быть, хотелось потолковать о времени и нравах. О том, что старым людям трудно живется, а молодых среди бела дня хватают на улице, увозят в неизвестном направлении, убивают. Но вместо этого пришлось спрятаться от неожиданно разлютовавшейся слушательницы. А Инга, с которой после убийства судьи явно было не все в порядке, не оглядываясь, лихо сбежала вниз по лестнице и затем по улице припустила так, что только пятки, как говорится, сверкали.
На Архипова новость произвела ошеломляющее впечатление. Неужели оперативники, охотясь на него, решили взять Тимофея? Но для чего? И почему они подобным же образом не поступили с Ингой? Нет, не похоже на оперативников. Но кто же, если не они?
Архипов строил догадки и тут же опровергал их, расчищал место для новых, но образовавшаяся пустота ничем не заполнялась, а Инга ничего не подсказывала, ни разумного, ни сомнительного, только щурилась и косилась на него иронически. Не исключено, захват Тимофея как-то связан с убийством судьи Добромыслова. Но как? Разве есть основания думать, что следствию удалось докопаться до истины? И тут снова надвигались вопросы, мучили. Зачем было убивать судью? Что это Инге взбрело на ум? Как она решилась? Заслуживает ли она оправдания? Не из тех ли она, кого называют прирожденными убийцами? Архипов попытался представить, что будет, если Инга решит убить его; представление давалось с трудом.
В любом случае Инге не стоит возвращаться домой, это теперь не что иное, как непременное условие выживания. Но если не возвращаться, то как, собственно, выжить? Без вещей, оставшихся дома, без денег, без крыши над головой… Безнадежность уравнивала Ингу с мужем, словно их внезапно раздели и обнаружилось, что женское тело ничем не лучше мужского и никоим образом не прекраснее, а воспетая мудрецами и поэтами власть его прелестей над бедным, распираемым вожделением мужчиной — пустой звук.
Вернулся Маслов. Архипов, стараясь не выдать, до чего он взволнован, рассказал ему о случившемся, но равнодушный человек не проявил ни малейшей заинтересованности в загадочной судьбе Тимофея. Казалось, этот человек что-то скрывает; можно было подумать, его равнодушие — всего лишь тонкий наносной слой, а под ним таятся непостижимые бездны и бушуют небывалые страсти. Он словно не от мира сего, подумал Архипов, но в сложившихся обстоятельствах все мы немножко странные…
— У тебя нам тоже опасно оставаться, — из вежливости заметил беглец.
Маслов не поручился бы, что это действительно так, но спорить не стал, тем более что Архипов обнаружил прежде всего нежелание подводить приятеля под монастырь, и Маслов, сумев в какой-то мере оценить по достоинству этот благородный жест, был ему признателен.
— Нам нужно бежать за границу, — решила Инга.
— А паспорта? — с горькой иронией откликнулся Архипов.
Маслов вдруг сказал:
— Человеку без паспорта нельзя.
— Не просто паспорта, а фальшивые паспорта, вот что нам необходимо, — уточнила Инга.
— Такие паспорта я мог бы вам устроить, — сказал Маслов. — Я кое-кого знаю… Но бесплатно никто ничего не сделает.
— А где взять деньги? — Архипов безнадежно покачал головой.
— Без денег нельзя, — покачал головой и Маслов.
— Деньги мы раздобудем. Но ты обещаешь, что паспорта будут надежные? — Инга подозрительно взглянула на него.
— Зачем мне обещать или не обещать? — с достоинством возразил Маслов. — Я говорю вам, паспорта будут, только давайте деньги.
— А сколько? — поинтересовался Архипов.
— Много! — оборвала его жена. — Нам, так или иначе, понадобится много денег.
Архипов бросил на нее быстрый удивленный взгляд. Было ясно, что в милой головке этой, в отличие от майора Сидорова, которому впору тогда было стать притчей во языцех, решительной и волевой женщины вызревает хитрый и рискованный план. Что-то наспех и не без смутной тревоги соображая о жене, Архипов невольно и, разумеется, приблизительно, куда как условно коснулся и нравственного вопроса: может быть, дело не только в уразумении насущных надобностей, но и в том, что ее гложет финансовый голод, обуревает некая жажда наживы? Иначе сказать, свобода как осознанная необходимость — это хорошо, а еще лучше — свобода как роскошь сытости, разнузданности, своеволия, удовлетворения всевозможных прихотей и утоления не ведающей меры алчбы.
Не посвящая Маслова в проблемы, не имевшие отношения к паспортам, более или менее сознательно отстраняясь уже от мира живущих обычной жизнью людей, спасающиеся от закона и его исполнителей супруги решили уединиться в охотничьем, никому лично не принадлежащем домике на берегу озера. Маслову Инга велела ждать знака, что деньги приготовлены и дело, мол, стало лишь за паспортами. В сумерках беглецы, взяв у Маслова немного еды, покинули его жилище.
Таких замечательных, всегда содержащихся в относительном порядке домиков, где любой путник мог найти спокойный и безопасный приют, было немало в окрестностях Смирновска, изобиловавших дремучими лесами и живописными озерами. Разбойники, тем более легендарные, воспетые в народных песнях и сказаниях, давно повывелись из тех лесов, а в озерах хорошо ловилась всякая рыбка; попадали в упомянутые домики люди, в основном, тихие, отдыхающие, промышлявшие в свободное время рыболовством и развлекавшие себя убийством диких зверей. Все это было узаконено и поставлено с известным вкусом. Домики стояли открытые, и время от времени наведывавшиеся в них охотники или рыболовы даже оставляли там кое-какие не скоро портившиеся, выносливые, так сказать, продукты вроде картошки и вяленой рыбы. Архипов выбрал озеро, расположенное, примерно сказать, в двух десятках километров от города, — оно, считал Архипов, посещается реже прочих.