Искорка для ледяного дракона (СИ)

— Почувствовала особенную связь?
— Да! Точно! — кивнула и осеклась, под хмурым взглядом Шаллерэна.
— Простите, я искренне сожалею о том постыдном инциденте.
Он подступил ближе, наклонился, оказавшись непозволительно близко. Его дыхание опалило кожу.
— А сейчас? Сейчас, Эллария, что ты чувствуешь?
Удивление. Он говорил со мной как с равной.
Стыд, потому что вспомнился сон, когда драконьи крылья обнимали меня, а синие глаза смотрели с нежностью. Почти как сейчас.
От непозволительной близости Шаллерэна сердце забилось, как сумасшедшее. Его лицо совсем близко. Я ощущаю обжигающее дыхание Дракона, вижу своё отражение в его глазах.
— Что вы делаете?
Вместо того чтобы оттолкнуть, защитить репутацию, замираю. Дыхание сбивается. Выставляю руку, пытаюсь загородиться и в последний момент отворачиваюсь.
Губы дракона обжигают висок.
— Эллария! — шепчет он, касается пальцами моего подбородка, чтобы я подняла глаза.
— Отпустите, — выдыхаю отчаянно. Мой стон больше походит на кокетство.
Шаллерэн думает так же. Приподнимает моё лицо, сжимает ладонями… И губы дракона, неожиданно мягкие, властно накрывают мои, сминая сопротивление…
Я словно падаю в огонь, задыхаюсь от лавины эмоций. Таю!
Он целует сладко, не спеша, пьяня мой разум, выпивая дыхание.
Мир замер, время остановилось, я в объятиях, прижатая к широкой груди сильными руками. Я слышу гулкое биение сердца Шаллерэна, частое дыхание и хочу, чтобы так было всегда!
Но это ненормально! Это не может быть правдой! Это не иначе как коварная месть! Возмездие! Сладкое пленение, которое сделает меня сердечной пленницей?
Догадка молнией опаляет разум. На краю сознания вспыхивает образ красотки Олеаны, которая считает Дракон своим… Она его пара, а я? Я игрушка, прихоть!
Морок спадает, резко отталкиваю Шаллерэна, но он удерживает меня за локоть.
Трещит ткань, и в его руке остаётся рукав куртки.
— Какая досада, — сетует он, успокаивающе поглаживая пальцем моё запястье. — Ничего, куплю другую.
— Вы мне не родственник!
— Хорошо, если не желаешь принимать от меня, купит Орельи.
— Хвост от осла она купит! — рычу, закусывая губу и злясь на себя. Нас ведь мог кто-нибудь видеть.
— Я пожертвовал достаточно, чтобы она могла купить хвосты всех ослов в окру́ге.
— Всех? — ошарашенно переспрашиваю.
— Если они нужны пансиону. Но куртки и одежда важнее. Я же не слепец. Видел, что крышу следует перекрыть. И ремонт сделать. Да что угодно! В конце концов, чтобы сироты не мёрзли, и котята не ели одну капусту.
Шаллерэн настолько ошарашивает признанием, что я, позабыв о смущении, спрашиваю:
— Сколько вы пожертвовали?
— Я умею быть щедрым и великодушным. Тебе незачем переживать, Эллария. Если считаешь, что я пожертвовал недостаточно, пожертвую ещё.
— Не надо мне от вас ничего! Уходите и больше не попадайтесь мне. Я сирота, но не игрушка Сиятельного! — рычу, позабыв о рукаве. Его можно пришить, в конце концов. А вот как сшить разбитое сердце?
Разворачиваюсь на пятках, как козочка взбираюсь по сугробу, зачерпывая ботинками снег, и убегаю от Шаллерэн как от огня.
К счастью, он не преследует меня.
  
Глава 7
 
— Эллария, чего так долго? Неужели сложно передать записку? — сварливо брюзжала директриса, кутаясь в шаль.
В пансионе из-за строгой экономии дров всегда прохладно, особенно в холле. И, выходя из кабинета, Орлица накидывает на плечи тёплый платок. Сегодня так же. Почти ничего необычного, если не обращать внимания, что это новая шаль с яркими набивными цветами.
Такую я видела на ярмарке. И стоила она отнюдь не дешево. Залюбовалась на затейливый узор, обрамлявший края, и Орлица разозлилась:
— Чем витрины разглядывать и прохожих, глазами хлопать, лучше бы подумала об обязанностях. В голове одни глупости. Что сказал бакалейщик?
— Ой! — я спрятала руки за спиной, закусив губу. Из-за наглого Дракона я бросилась бежать и совершенно забыла о записке…
— Что ты ещё выкинула, несносная тупица?
 
— Я забыла передать.
— А голову ты не забыла? Как и стыд, совесть? Только посмотрите на неё! Из-за этой безмозглой дурищи ученицы останутся без ужина и мыла!
— Сейчас вернусь и передам, — ответила я глухим, не своим голосом, всеми силами стараясь сохранять выдержку. Так и горело, подначивало ответить Орлице, что ничего страшного не случилось, чтобы бранить меня последними словами. Никто без ужина не останется, как и без мыла.
Пока я шла в бакалейную лавку, прочитала записку. В ней речь шла о специях и душистом мыле с розовым маслом. Понятно, что это не для учениц.
Мы чай пьём без сахара. В каше редко находим кусочек мяса. А уж о дорогущем мыле и не мечтаем даже в самых смелых фантазиях. Умывается самым дешёвым, тёмным. Иногда и вовсе без него в холодной воде.
— Поговори мне, нахалка! Приличным девушкам следует чинно ходить, а не носиться. Но к тебе это не относится. Возвращайся и сделай то, что следовало.
Если я вспылю, то пансион не закончу и диплом не получу. Поэтому, сомкнув зубы, я молча развернулась и отправилась обратно в гардеробную. Пусть куртка без рукава, как-нибудь добегу, не околею.
Однако раздражительная Орлица, оставшаяся без дорогого мыла, разошлась и последовала за мной, громко стуча тростью и продолжая ругаться:
— Лентяйка! Мерзавка!
— Сама такая, — тихо ответила я.
— Что ты сказала?
Девочки с Орлицей не спорят, потому как или боятся её, или жалеют и не хотят расстраивать. Ведь в эту зиму она стала ходить, опираясь на трость из-за больных ног. И кабинет свой протапливает, чтобы ночами не ныли суставы. Однако я считаю, что директриса водит всех за нос и лжёт.
Это она лицемерная, хитрая гадина, а не я.
Небольших доходов и скромных пожертвований пансиону едва хватает на самые необходимые расходы, а Орлица для опоры обзавелась не обыкновенной деревянной тростью, а резной, с искусным серебряным набалдашником в виде совы. И ночью спит в тепле. И ест со специями вдосталь. Не говоря уже о запредельно дорогущем мыле, которым ныне умывается, о появившихся у неё чудесных духах и о многом другом.
Я не слепая и не глупая. Могу делать выводы. Вот только как их оставить при себе?
Слова праведного возмущения так и крутятся на языке. Но нельзя давать волю. Прежде надо продержаться до весны, сдать экзамены, получить диплом. И тогда я буду свободна!
Борясь с порывом, я вошла в гардеробную. Она небольшая, битком заставленная вешалками с верхней одеждой, полками с обувью, ящиками с перчатками, зонтичницами, стойками для шляп…
Медленно лавируя, я подошла к вешалке. Горестно вздохнула и потянулась к своей куртке…
Орлица не уходила. Коршуном встала на пороге гардеробной и пристально следила за каждым моим движением. А когда увидела куртку с оторванным рукавом, её лицо перекосилось от гнева.
— Да что ж такое! — стукнула она тростью по полу, напугав учениц и даже классных дам. — Изорвала добротную вещь! Ты хоть представляешь, сколько она стоит?
— Ткань от старости расходится по швам. Постоянно латаю её, — не выдержала я наглого потока лжи и возразила. Что тут началось…
— Зубы не заговаривай, неряха! Закрой рот и помалкивай!
Тут мне вспомнились слова Дракона о размере его пожертвования. И я не сдержалась.
— Почему я должна помалкивать? Боитесь, что поинтересуюсь, на что вы потратили пожертвование господина Шаллерэна? Кстати, сколько он пожертвовал? — чтобы не показывать страха, я выше задрала подбородок. Через силу распрямила плечи.
— Крохи! Сущие крохи! — Орлица от ярости сомкнула тонкие, морщинистые губы с опущенными уголками. За мгновение от её лица отхлынула кровь, кожа обрела землистый оттенок.
— Что ж, я так и передам Сиятельному, что он пожертвовал сущие крохи.
— Если ты не слышала, он давно покинул Лардум, — растянула она губа в злой ухмылке. — Он ничего не мог тебе сказать. Но если ты его встретишь… — Орлица злобно ухмыльнулась. — То, так и быть, жалуйся.