Град на краю (СИ)

В столовой все разговоры были о Василе. Это злило Кима — в разговорах законника превозносили до небес. По рассказам выходило, что он в одиночку отбился от ордынцев. С одной стороны, слава законников была заслуженной — в Уфе две сотни людей Квадрата сделали так, что закон в Столице не нарушали даже в мелочах. Ким считал, что дело было вовсе не в каких-то особых правоохранительных навыках, а в зашкаливающей жестокости — там, где городская охрана за воровство резала палец, законники отрубали руку. Он помнил, как в армии у них в части обнесли склад с зимней одеждой. Пару дней армейская полиция пыталась разобраться своими силами, но потом позвали дознавателей из Уфы. В часть приехали два неприметных тертых мужика и несколько дней неторопливо опрашивали всех, кто мог что-то знать про налёт. Ещё через два дня появились первые результаты расследования — у дверей медчасти появился запуганный новобранец с отрезанными мочками ушей, и его подельники тут же сдались.
За одним из столов Ким увидел должника. Это был огромный бородач с круглым азиатским лицом — позавчера он отдал Киму унты на починку, но за работу не заплатил. Кореец подумал, что можно попробовать стрясти обещанные четыре копейки.
— Доброго здоровья, — подошёл Ким к бородачу, — как обувка, удобна?
— О, привет! Хорошо сделал, — одобрительно сказал тот, вытягивая ногу, а потом повернулся к своим товарищам по столу, — если нужно одежду зашить или обувь, вот к нему обращайтесь. Хорошо делает, и не смотрите, что однорукий.
С ним была пара работяг — один, с бритой головой и осунувшимся лицом, ел кашу. Явно мордвин: по бородачу было ясно, что с русским он за стол бы не сел. Ким не раз видел таких и в Уфе, и в армии — те разве что ноги о русских не вытирали. Второй был низкий башкир — тот сыто раскинулся на стуле, поедая чёрный хлеб с шматом сала.
— Ещё бы ты заплатил за работу, — проворчал Ким.
Бородач с усмешкой посмотрел на корейца.
— Да ты что, думаешь, я тебя опрокинуть хочу? Сказал же, отдам! У меня накладка вышла. Деньги были, но дело важное подвернулось. Всё туда вложил и тебе не смог отдать. Сейчас тоже не могу — на все копье еды купил. Но завтра после смены всё верну. Выпьешь? Не боись, это бесплатно.
Ким дали стакан с мутным самогоном и кусок ржаного хлеба не больше пальца. Он молча сел на свободный стул.
— А что за дело у тебя было? — спросил мордвин у бородача. — Всё ту тему качаешь, чтобы в бригаду на постоянку устроиться?
— Ага, — ответил бородач, — скоро буду в городе жить, на жирном пайке.
Ким про себя усмехнулся. Очередной ослик, перед которым на палке привязана морковка.
— Пропало бабло твоё, — равнодушно сказал башкир, — думаешь, городские слово сдержат? Нужен ты им.
— Нужен, конечно, — отмахнулся Бородач. — Эти доходяги из городских работать вообще не хотят. Но дело даже не в том, что мы пашем за троих. Главное, что у них тут скоро выборы. Батя двигает тему, чтобы нас гражданами сделали, ведь понимает, что мы за него голоса отдадим.
Ким внимательно слушал, думая, поможет ли это ему. Может, кто-то из тех, кто работает на шахте, сможет попасть в город и сообщить про него коменданту. С другой стороны, у него не было иллюзий, комендант наверняка знает, что Ким в городе. Вот только если он до сих пор тут, у коменданта не было особой власти. Батей называли Расыма, начальника шахт. Судя по разговорам, тот был единственный, кто относился к работягам по-человечески.
— Всё равно не верю, — сказал мордвин, — ни разу не слышал, чтобы они хоть кого-то в город взяли.
— Ну и не верь, не заставляю. Моё же бабло, вот и рискну, — усмехнулся бородач, — А потом ещё ржать над вами буду. Ну, вздрогнули!
Ким залпом выпил — по пищеводу ударила огненная струя. Кореец едва удержал пойло в себе, нервно занюхав, а потом медленно разжевал липкий, чёрный хлеб. От запаха еды у него закружилась голова, и Ким закрыл глаза, чтобы не видеть, как другие едят. Просить еды он тоже не хотел — взять денег в долг стыда нет, но если ты просил в долг еду, значит ты на самом дне.
 
— Слышь, а ты где руку потерял? — спросил башкир.
— На войне, на Западе, — тихо сказал Ким.
Улыбки на лицах у троицы пропали. Они внимательно смотрели на корейца, ожидая продолжения.
— Я воевал в аэромобильной бригаде, — сказал Ким, — потом попал в плен, в лагерь Тубен Кама. Слыхали о таком? Та ещё душегубка, редко кто два месяца там выживал. Ну, мы, кто только в лагерь попал, решили не ждать, а сразу бежать. Нас там на строительство стен выгнали, вот мы и решили сбежать. Понимали, что в лагере шансов нет выжить, уж лучше от пули. Побег не удался, кого-то охрана подстрелила, остальных нашли с собаками. Рука — наказание за побег.
У Кима перехватило горло — у него перед глазами встали картины войны. Он помнил шум ветра, надрывный рёв двигателя, развернутую цепь из машин и его самого в снежной равнине, пытавшегося увидеть засаду казанских боевиков в маскхалатах. Вспомнил ночные разговоры у костра с братьями по оружию, ставших тогда роднее семьи.
— Ну ты извини, — сказал Бородач уважительно, — я тебе деньги точно отдам завтра. Ох, знал бы, что ты ветеран, не подвел бы. Давай, ещё налью.
Он подвинул к Киму хлеба и крикнул, чтобы принесли каши. Кореец благодарно кивнул и начал есть, иногда отодвигая тарелку и благодаря. Это был странный ритуал, принятый тут, на Юге — если тебя угощали, нужно было три раза отодвинуть тарелку, как будто ты не хочешь кушать, и только после уговоров есть дальше. У Кима поднялось настроение — он выиграл сегодняшний день в Сибае. Если он сегодня найдёт работу, значит, выиграет и завтрашний.
Ким провёл шесть лет в снежной кавалерии, прекрасных лет, пока не начал задавать вопросы. Однажды он поделился с Каримом, лучшим другом в отделении, что Уфа — это дьявольски несправедливый город. Карим, который оказался народником, привёл его в ячейку. Кореец прошёл все проверки, и началась его вторая жизнь. У него был талант механика и доступ к трофейному оружию казанских, так что он мог собрать для подполье оружие.
Ему нравилась новая подпольная жизнь. Люди тут были другие, живущие ради куда большего, чем сытое брюхо и теплая конура. Вот только плен разрушил планы.
После возвращения из плена, всё изменилось. Ему больше не доверяли в подполье, вся их ячейка была арестована. Его переправили в Туймазы, а потом в Кумертау — нищий город народников, находящийся в кольце блокады. Он, как и прежде чинил оружие, но куда важнее оказались боевые навыки. Ким начал готовить бойцов-народников, учить их стрельбе, ориентированию, засадам и бою с армейскими частями. Но когда он начал думать, что жизнь наладилась, его ждало назначение в Сибай.
* * *
Заводской гудок заставил дрожать стекла.
Посетители столовки быстрее застучали ложками и потянулись с пустой посудой к прилавку. Бородач помахал Киму на прощание и пошёл с толпой к воротам, ведущими в шахты. Кореец остался один в опустевшем зале — голову туманил хмель, и не хотелось никуда идти. Через несколько минут Клёцка выгнал его из столовой и закрыл за ним двери.
Над стенами города поднималось солнце. Ким постоял на площади, глядя на тех, кто не нашёл работу — они разбрелись по городку. Те, кто был посильнее, отправились к воротам: несколько копеек можно было получить, принеся в город дрова, которыми отапливались бараки. Почему те назывались палкой дров, он узнал от Гамир-абы. Оказалось, что палка дров — это хорошее бревно.
Ким решил пойти к воротам, ведущим во внутренний город, и попытать ещё раз счастья. Он понимал, что шансов особых нет, но решил, что хуже не будет. Ким постучал в дверь — распахнулось решетчатое окошко с незнакомым охранником. Ким разочарованно вздохнул, он надеялся, что там будет Искандер. Тот был единственным охранником, кого он знал в проклятом городе.
— Что нужно? — грубо спросил незнакомый охранник.
— Добрый день, уважаемый. Похоже, вышла накладка. Я механик. Меня пригласили из Кумертау, — сказал Ким уверенно. Он понимал, что это ни капли не убедит настороженного охранника в окошке — каждый второй приехавший в Сибай на заработки врал, что он врач или энергетик.