Наследница чужой жизни (СИ)
− Конечно, − ответила Лиза.
Девятнадцатый век заставлял владеть своими чувствами и лопаться от желания, не позволяя вольностей.
Кору они так и не нашли, зато белоснежный жеребец по кличке Буран, пощипывал травку неподалёку от них и, увидев Петра, приветственно заржал, идя к нему навстречу.
− Я бы посадил Вас на него, но Буран не терпит чужих. К тому же вы взволнованы, и он может понести.
− Меньше всего хотелось бы ещё раз упасть, − Алиса вспомнила кадр из фильма, когда главный герой сажает героиню на своего коня. Неужели и в её жизни настал такой момент? И это будет прилично выглядеть. Она упала, испугалась и …
− Если я поеду с Вами, вы же не позволите, чтобы Буран сбросил меня? – Алиса быстро взглянула на него и тут же отвернулась, изобразив смущение.
Красноречивый взгляд барона оказался лучшим ответом. Он вскочил на Бурана, нагнулся и быстро подхватил Алису, посадив впереди себя.
Алиса, чувствуя себя героиней фильма, наслаждалась теплом его руки, обнимавшей за талию, запахом полевых цветов и уже вовсю пригревавшим солнцем.
Глава 20
- Алиса, - пробормотал Стас, выныривая из снившегося ему кошмара. Холодная вода обжигало всё тело, проникая в каждую его клеточку. Алиса была рядом, такая же холодная и мокрая. - Я погубил тебя, родная, - шептал он замёрзшими губами. – Тебе не нужно было меня спасать.
- Я не могу жить без тебя. Давай уйдём вместе. Вместе не страшно, - ответила Алиса.
Стало ещё холоднее, но Стас держал её в своих объятиях, хотя и чувствовал, как содрогалось всё тело от холода.
- Как он? – спросил хирург у Евгении, склонившейся над Стасом. Проходя мимо, девушка увидела, как он мечется в горячке на узенькой койке. Прошли уже сутки после операции, но Стас так и не пришёл в сознание, а у них в полевом госпитале закончились медикаменты.
- Бредит, - сказала Евгения.
- Я осмотрю его, а ты подготовь всё для следующей операции. Ногу уже не спасти, началась гангрена. Придётся ампутировать.
Раньше Евгения бы сразу понеслась к раненому, чтобы сказать несколько ободряющих слов, а сейчас, несмотря на приказ Михаила Михайловича, только прислонилась к стене. Она понимала, что проводит у Александра непростительно много времени, крадя его у других больных, но ничего не могла с собой поделать. Одна мысль, что Александр может умереть приводила её в такое отчаяние, что она использовала любую свободную минутку побыть с ним. Девушке казалось: пока она с ним, оказывая ему внимание, он не умрёт. Девушка поправляла сбившееся тоненькое одеяло, вытирала мокрый лоб, держала его за руку и, конечно, молилась. Она даже пообещала деве Марии, что если Александр поправится, она скажет ему о Лизе. Но сегодня – Евгения это чётко услышала – он назвал имя «Алисы». Возможно ли, чтобы он называл баронессу Калиновскую Алисой?
Михаил Михайлович заглянул под бинты на груди Стаса и повернулся к Евгении.
- Ты ещё здесь? Женевьева, что с тобой случилось? Опять не спала ночью? Просидела возле него? Ты понимаешь, что уже не справляешься со своими обязанностями?
- Простите, Михаил Михайлович. Я только хотела услышать, как Александр.
- Рана затягивается, а вот температура не спадает. И это очень плохо. Но ни ты, ни я не можем ему помочь. Наш герой либо выкарабкается, либо нет. И это не зависит от того, будешь ли ты рядом. Поняла? Ты нужна другим раненым.
Из глаз Евгении хлынули слёзы. Сказалась бессонная ночь и слишком суровый тон врача, который прежде всегда был ласков с ней. Она быстро повернулась и побежала в операционную.
На операционном столе лежал раненый. Его правая ступня была почти чёрной, пальцы распухли. Выше колена была неумело наложена повязка, пропитавшаяся кровью. Одного взгляда хватило, чтобы понять: гангрена.
- Женевьева, - послышался голос раненого, и Евгения подняла взгляд на его лицо и ахнула. Она никак не ожидала увидеть здесь Гришку. Того самого, кто помог ей вытащить Александра с поля боя. Весёлого Гришку, чьи шутки подбадривали бойцов и раненых.
- Гришенька, как же так?! – вырвалось у девушки. – Ты же ведь ещё и не должен был сегодня идти в наступление. Ты ещё и не поправился.
- Я тоже хотел быть героем! Был уверен, что сегодня мы выбьем турок из Плевны. Но мы захватили только две траншеи, а у редута нас остановили. Многих наших взяли в плен, а меня посчитали убитым. Я тогда сознание потерял. Ну что, Михалыч говорит? Без ноги мне никак нельзя. Слышите, Женевьева? Я ещё на мазурку Вас приглашу, - из его левого глаза вытекла слеза. – Только вот ногу не чувствую.
- Гриша, нужно держаться, - Женевьева изо всех сил сдерживала слёзы. – Мне нужно готовиться к операции, - она отвернулась, но он схватил её за руку. – Женевьева, вы не дайте ногу отнимать. Я лучше сдохну, чем останусь калекой.
- Гриша, жизнь даётся только один раз. Нельзя от неё отказываться. Господь посылает нам испытания, чтобы сделать нас сильнее.
- Женевьева, Женечка, - он поднёс её руку к губам. – Я хотел, чтобы вы мной гордились! Я люблю Вас.
Вошедший Михаил Михайлович прервал неловкую ситуацию. Евгения приготовила чистые инструменты. Плакать не могла. В горле стоял ком. Только что ей первый раз в жизни признались в любви при таких печальных обстоятельствах. Ах, Гришенька. Конечно, она ко многому привыкла за это время и за всех болела душой и сердцем, но когда война задевала близких и родных, это становилось особенно невыносимо. Гриша хотел пригласить её на мазурку. Да, она и не умеет танцевать эту мазурку. Да и он… уже не сможет танцевать. А ведь ему и двадцати лет нет.
В операционную вошла Наталья. Её прямые тёмные волосы были аккуратно зачёсаны назад и собраны в низкий пучок. Приятное лицо с мелкими чертами и слегка курносым носиком выглядело выспавшимся. Голубые глаза смотрели на мир прямо и решительно.
- Женевьева, поспи. Я заменю тебя.
Евгения повернулась к ней:
- Там Гриша на столе. Ампутация, - она уткнулась в плечо Натальи.
- Ах, бедняга, он ещё так молод, - Наталья прикусила губу, обнимая подругу. – Иди, Женечка. Постарайся поспать. Ты еле на ногах держишься.
Евгения и сама понимала, что операцию, да ещё такую тяжёлую, ей будет трудно выстоять. И не хочет она видеть глаз Григория, когда он узнает об ампутации. Хорошо ещё прибыли медикаменты. Не на живую будут делать.
Она обняла Наташу и пошла вдоль рядов с ранеными. Вряд ли удастся заснуть. Хотя бы полежать с закрытыми глазами. Мимо Александра пройти не смогла. Положила руку на лоб. Температура ещё держалась, но лоб был не такой горячий.
Господи, спаси его!
Думала не заснуть, а оказавшись на своей узенькой койке за занавеской, которую они с Наташей считали своей комнатой, сразу провалилась в сон, несмотря на стоны раненых.
Снилось ей, как она сидит возле мачехи, как обычно в уголке бальной залы и смотрит на танцующих. Объявили мазурку. И вдруг к ней подходит Александр. Она отнекивается, говорит, что не умеет, но он смотрит на неё с такой нежностью, что невозможно отказаться. Она знает: стоит начать танцевать, как она опозорится, ведь она не знает ни одной фигуры, но ей так хочется почувствовать прикосновение его руки к своей талии, что она готова на всё. Пусть смеются над ней, но она хоть секундочку побудет в его объятиях.
Пары выстроились, и она стоит с Александром. Он так красив и высок в военной форме и высоких сапогах. Смотрит на неё. Сердце сжимается от страха, это мгновение ещё прекрасно и нет позора. И вот первые аккорды мазурки, и она вдруг, сама того не ожидая, понимает, что умеет танцевать. И она идёт с ним в такт, и ноги сами делают шажки в такт. Хорошо, что под длинным платьем не видно ошибок. Александр останавливается, и она даже не глядя на других, начинает обходить его по кругу. И вот они уже друг против друга в такт отстукивают ногами. Ах, как же хорошо, как весело. Но вдруг Евгения видит Лизу Калиновскую. Уверенно и быстро она двигается к ним. Женя сбивается с ритма, чуть не падает, Александр подхватывает её. Теперь все смотрят на них. Евгения в замешательстве отодвигается от Александра.