Keeping 13 (ЛП)

— Я видела, как он смотрел на тебя в тот день. В школе, когда я приехала забрать тебя. — Она прерывисто всхлипнула. — Я знала, что с ним будут проблемы.
— С ним нет проблем, — убеждала я. — Он хороший человек, мама, замечательный. Ради бога, он тренируется, чтобы стать профессиональным игроком в регби. Он уже играет за свою страну. Он умный, целеустремленный и добрый. Он такой добрый, мама. Он не употребляет наркотики и не валяет дурака, как все остальные в его возрасте. Он не тот монстр, которого ты придумала в своей голове.
— Ты думаешь, я не знаю, каково это — вскружить голову такому парню? — спросила она. — Твой отец был всем этим. Он не был плохим человеком, когда я впервые узнала его. Он был замечательным. Он сам по себе был звездой в "херлинге". Все хотели познакомиться с ним. Его обожали, ты знаешь. Золотой мальчик Баллилаггина.
— Это не одно и то же, — выдавила я, чувствуя, как мое тело становится горячим и охвачено паникой. — Все это не одно и то же.
— Это все одно и то же, — отрывисто ответила она. — А теперь посмотри на меня, Шэннон. — Она бесцельно обвела рукой комнату. — Посмотри, где такие парни заводят таких девушек, как мы. Достаточно одной ошибки. Один промах — и твоя жизнь кончена. На вас будет возложено больше ответственности, чем вы сможете вынести, и он будет винить вас во всем. Он будет винить вас в том, что вы отняли у него будущее. В том, что вы изменили ход его жизни. За то, что сделала его отцом, когда он был еще мальчиком. Повтори мои ошибки, Шэннон, и этот мальчик будет винить тебя, обижаться на тебя и ломать тебя до тех пор, пока от тебя не останется ничего, что могло бы причинить боль.
— Я не ты, — выдавила я. — И он не папа.
— Пока, — печально ответила она. — Пока нет.
— Прекрати болтать.
Мама заартачилась. — Ч-что?
— Ты не имеешь права так поступать со мной, — сказала я, дрожа. — Ты не можешь отпугнуть меня от единственной хорошей вещи в моей жизни.
— Я не пытаюсь напугать тебя, Шэннон. Я пытаюсь помочь тебе, — взмолилась она. — Пытаюсь защитить тебя.
— Да, не от того человека.
— Нет. — Она покачала головой. — От того, что совершишь те же ошибки, что и я.
— Ну, раньше ты спрашивалаа меня, есть ли шанс, что я когда-нибудь прощу тебя? — Глубоко сглотнув, я вцепилась в край матраса, посмотрела маме прямо в глаза и прошептала: — Прогони его, и ответом будет "никогда больше".
  
10
 
ОБВИНЕНИЯ
ДЖОННИ
— Мне жаль, Джонни, — сказал мой отец, когда припарковал машину за нашим домом рядом с моей Audi позже тем вечером. — Я должен был послушаться тебя.
— Я знаю, папа. — Измученный, я отстегнул ремень безопасности и распахнул дверь. Он должен был выслушать меня, но я не мог говорить об этом сейчас. Я боролся со своими чувствами, отчаянно пытаясь, черт возьми, удержать свои эмоции и не потерять их. Это было нелегко, и каждый раз, когда я думал о Шэннон, лежащей в той больнице, когда я думал о тех отметинах на ее теле, я приближался к краю.
Я не мог выбросить ее из головы, в чем, честно говоря, не было ничего нового, но теперь все было по-другому. Я был сбит с толку, все мои чувства были перепутаны и пронизаны нервным отчаянием. Я не хотел оставлять ее там. Будь моя воля, я бы украл ее у этой ужасной гребаной семейки и оставил бы ее только для себя.
Помогая мне выбраться с пассажирского сиденья, папа закрыл за мной дверь и обнял меня за талию. Я был рад его помощи. Моя голова раскалывалась на части, тело устало и болело, и я не думал, что у меня в баке осталась целая куча сока. — Я больше не повторю этой ошибки, сынок.
Благодарный за поддержку, я отказался от использования костылей и вместо этого обнял его правой рукой за плечи, тяжело прислонившись к нему. — Я разбит вдребезги, папа, — признался я сквозь стиснутые зубы, чувствуя раскаленное жжение в бедрах и нижней части живота. — Мое тело разрушено.
 
— Хороший мальчик, — уговаривал папа, беря мои костыли подмышку и провожая меня к двери. — Вот и все, следи за шагом, сынок.
— Я справлюсь, — выдавил я, подавляя крик, пока пытался переступить порог. — Я в порядке.
Когда мы вошли на кухню, мама стояла у плиты в фартуке и с деревянной ложкой в руках. Как только она заметила нас, то уронила ложку в кастрюлю с тушеным мясом, забыв о помешивании, и поспешила ко мне. — Ты в порядке, любимый? — спросила она, обхватив мое лицо руками, карие глаза были теплыми и полны материнской заботы. — Тебе больно? Что насчет Шэннон? Ты видел ее? Это правда? Тебе удалось поговорить с ней…
— Эдель, милая, — вмешался папа, слегка покачав головой. — Не сегодня. Парень едва держится на ногах.
Выражение лица мамы дрогнуло. — О боже. — Ее руки упали по бокам, когда она в ужасе уставилась на нас с папой. — Это правда, не так ли?
— Это правда, любимая, — мрачно подтвердил папа. — Он был прав с самого начала.
Мама прикрыла рот руками. — Ее отец?
Папа натянуто кивнул.
— О, Джон. — Глаза моей матери наполнились слезами. — Бедный ребенок.
— Но дело не только в ней, не так ли? — рявкнул я, ощетинившись от возбуждения. — В этом доме чертов океан детей.
Мама вздрогнула. — И ты думаешь…
— Я больше не знаю, что я думаю. — Проглотив волну гнева из-за полной гребаной несправедливости, что значит быть подростком в этом мире, я отобрал свои костыли у отца и прорычал: — Я понятия не имею, черт возьми. — Протиснувшись мимо них, я заковылял к двери. — Я иду спать.
— Ты хочешь поговорить об этом? — Мама позвала меня вслед. — Джонни?
— Мне нужно немного пространства, — пробормотал я, не оборачиваясь. — Мне нужно время, чтобы переварить этот… дерьмовый шторм.
— Джонни, любимый…
— Эдель, оставь его в покое.
— Но, Джон, он не справится с лестницей сам…
— Эдель, оставь мальчика в покое.
Черепашьим шагом я добрался по коридору до лестницы, не обращая внимания на своих родителей, которые спорили между собой. Мое дыхание было затруднено из-за огромного напряжения, которое потребовалось, чтобы заставить мое тело подчиниться и двигаться.
Когда я наконец добрался до верха лестницы, бросив костыли на трех ступеньках выше, я почувствовал слабость. Копаясь глубоко в накопителе воли внутри себя, я собрал волю в кулак и двинулся дальше. Только когда я оказался в своей спальне и закрыл за собой дверь, я выпустил это наружу.
Шатаясь, я подошел к своей кровати, опустился на край и уронил голову на руки. Сьюки, мой лабрадор, поднялась со своего насеста в ногах моей кровати и бросилась ко мне, сокращая расстояние между нами, явно взволнованная тем, что снова видит меня.
— Как там моя малышка, а? Мама оставила тебя здесь? Хорошая девочка. — Измученный до костей, я почесал ей уши и шею, в то время как мое внимание переключилось на газету, лежащую раскрытой на моем ночном столике. Склонившись над своей собакой, я схватил газету и перевернул ее на страницу, на которой она была открыта.
В ту минуту, когда мой взгляд упал на улыбающееся лицо Шэннон, прижавшейся ко мне, я почувствовал себя так, словно меня ударили кулаком в грудь.
— Я облажался, Сьюки. — Обняв свою собаку, я уткнулся лицом ей в шею. Издав болезненный рык, я сморгнул подступившие слезы, пока мой разум лихорадочно перебирал все плохие воспоминания о Шэннон, которые у меня были, пока я не почувствовал, что вот-вот взорвусь. — Я так сильно облажался, девочка, — признался я, зажмурив глаза, когда резкий всхлип вырвался из моей груди. — Господи.
В дверь моей спальни тихо постучали. — Джонни, я могу войти?
— Нет, — выпалил я, напрягшись. Я был удивлен, что моя мать впервые в жизни действительно спросила моего разрешения. — Просто… просто оставь меня в покое, ма. Пожалуйста.
Последовала долгая пауза, а затем звук удаляющихся шагов заполнил тишину, становясь все тише и тише, прежде чем закружиться вокруг, становясь все громче. Дверь моей спальни распахнулась, и вошла мама. — Прости, любимый, но я не могу этого сделать.