Keeping 13 (ЛП)
Сегодня был самый гордый момент в моей карьере. Я надел эту любимую зеленую майку с номером 13. Я отдал все, что у меня было, своим товарищам по команде, я оставил все это на поле, и в конце восьмидесяти минут последней игры тура мы одержали победу над Фиджи.
Вымотанный до предела, я заставил свое тело подчиниться зову сердца — сердца, которое требовало, чтобы я, черт возьми, оставался на ногах и не рухнул кучей на пол, — когда я вышел из автобуса и направился в отель команды с моей медалью "Человек матча", болтающейся у меня на шее.
Во главе с моими товарищами по команде и с флангов от них я покинул убежище нашего автобуса и оказался в абсолютном хаосе, который царил после ночного международного матча. Будучи самым молодым и наименее опытным человеком в команде, я последовал примеру своих товарищей по команде, держа голову высоко и глядя прямо перед собой, пытаясь выглядеть незатронутым безумием, хотя на самом деле меня трясло внутри.
Стаи фанатов кричали мне в лицо, дергали за одежду, прикасались ко мне, как будто мое тело было гребаной общественной собственностью, когда нас проводили через двери отеля и мы столкнулись в фойе с еще большим количеством орущих, несгибаемых фанатов. Мне в лицо тыкали телефонами и камерами, майками и кусками мятой бумаги. Репортеры выкрикивали мое имя, а затем отвлекались на моего капитана, когда он отвечал на их вопросы. Я проигнорировал прессу, вместо этого обратив свое внимание на фанатов. Улыбаясь фотографиям, я подписывал каждую футболку, буклет матча, плакат и лист бумаги, которые мне бросали, заставляя себя не морщиться, когда бесчисленные пары губ касались моих щек.
— Джонни, ты был великолепен!
— Сегодня я остановлюсь в номере 309.
— Кавана, можно тебя сфотографировать?
— Я буду в баре позже.
— Поздравляю с твоим первым стартовым титулом, парень.
— Боже, он такой чертовски сексуальный!
— Каково это, когда тебя сравнивают с величайшим центром Ирландии?
— О боже мой, он посмотрел на меня!
— Как ребрышки после того позднего подката?
— Мой ребенок любит тебя — ты можешь сфотографироваться с ним?
— Полные восемьдесят минут, две попытки, и "человек матча", как ты себя чувствуешь?
— Посмотри на его размеры в реальной жизни!
— Твоя мать, должно быть, гордится тобой, парень.
— Это ключ от моей комнаты, большой мальчик…
— Ты гордишься собой?
— Я люблю тебя, Джонни Кавана!
Чувствуя себя разбитым и не в своей тарелке, я не сводил глаз с маркера в своей руке, изо всех сил стараясь оставаться профессионалом, когда нацарапывала свое имя на мяче для регби для маленького мальчика.
— Тебе понравилась игра? — Спросил я его, не обращая внимания на группу женщин, пытавшихся приставать ко мне. — Да?
— Ты мой любимый, — ответил он, улыбаясь мне. — Я хочу быть таким, как ты, когда вырасту.
Черт.
— Спасибо, что пришел, — сказал я, останавливаясь, чтобы быстро сфотографироваться с ним и его матерью, прежде чем ускользнуть, не в силах продолжать этот фарс еще минуту. Звезды плясали у меня перед глазами, мешая четко видеть, пока я пробивался сквозь толпы, чтобы добраться до места назначения.
Чтобы добраться до моего отца.
Я видел его перед собой, прислонившегося к столу с газетой в руке, покорно игнорирующего окружающее безумие. Мое сердце бешено колотилось о грудную клетку; смесь адреналина, отчаяния и страха, когда я проталкивался сквозь толпу, игнорируя все и вся на своем пути, чтобы добраться до него. Дыша сквозь панику, я сократил расстояние между нами, позволив своей сумке упасть с плеча, когда добрался до него. — Да, — выдавил я, дрожа, как гребаный ребенок.
Я увидел, как его плечи напряглись при звуке моего голоса. Я услышал тихий вздох, сорвавшийся с его губ. Медленно повернувшись, он посмотрел мне в лицо с выражением неподдельной гордости на лице. — Привет, Джонатан.
— Да, — повторил я, склонив голову, и мой голос прозвучал страдальческим стоном.
— Я здесь, сынок. — Три слова. Три гребаных слова, которые поставили меня на колени. — Я прямо здесь, — прошептал он, обнимая меня.
— Па… — Я уронил голову ему на плечо, прижимаясь к нему, как ребенок. — Забери меня отсюда.
Два часа спустя мы сидели в дальнем углу полупустого ресторана, и мое сердцебиение вернулось к нормальному ритму. Благодарный за то, что мой отец был здесь, со мной, после того как я провел так много времени вдали от всех, кого я знал, я внимательно слушал, как он вкратце рассказывал мне обо всем, что произошло дома с тех пор, как меня не было.
— Шон действительно сейчас произносит все эти слова? — Спросил я, набивая рот стейком. — Полными предложениями?
— Большую часть времени он все еще колеблется, — усмехнулся папа. — Но он пытается. Он продвигается семимильными шагами.
— Ну и дерьмо. — Наколов ломтик картошки, я отправил его в рот и задумчиво прожевал, прежде чем спросить: — И она действительно ходит к этому психологу?
— Она действительно ходит, — подтвердил папа. — Это помогает, Джонни. Она выздоравливает. — Я почувствовал, как мои плечи опустились от облегчения. Шэннон сказала мне, что посещала сеансы, но я не был уверен, говорила ли она мне правду. — Она начинает процветать, сынок. Они все такие.
— Я скучаю по ней. — Уставившись на еду на своей тарелке, я продолжал поглощать ее, пытаясь отвлечься от ужасной боли в груди. — Я скучаю по дому.
— И мы скучаем по тебе, — ответил он. — Но мы также чрезвычайно гордимся тобой.
— Она уходит? — Прохрипел я, заставляя вопрос сорваться с языка. — Шэннон? Ей не слишком грустно?
— Она тоскует по тебе, — честно ответил папа. — Я представляю, как отчаянно она тоскует, но она делает храброе лицо и справляется со своими делами. Она проводит много времени со своими друзьями. Я полагаю, она входит в пору взросления девочки-подростка. — Улыбнувшись, он добавил: — А твоя мама прихорашивается до предела. — Он усмехнулся. — Я никогда в жизни не видел столько розового и блестящего, сынок. Это повсюду. Макияж. Ювелирные изделия. Выпрямители для волос. Туфли. Платья. Клянусь, каждый раз, когда я переступаю порог, прихожая забита еще полудюжиной пакетов с покупками.
— О Господи, — простонал я. — Она обращается с Шэннон как с куклой, не так ли?
— Можно и так сказать, — засмеялся папа.
Поморщившись, я сделал глоток воды из своего стакана, прежде чем спросить: — А как мама?
— Как обычно, — задумчиво произнес папа, бросив на меня понимающий взгляд.
— Она в своей стихии, не так ли?
— О, ей нравится, когда вокруг так много детей, из-за которых можно хлопотать, — согласился он, нежно улыбаясь при этой мысли. — Хотя она скучает по своему малышу. Все дети в мире не смогли бы заполнить дыру, которую ты проделал в ее сердце. Или в моем.
— Держу пари. — Я усмехнулся, хотя это был пустой звук. — Я тоже по ней скучаю.
— Что случилось, Джонни? — затем он спросил, уловив мое настроение.
— Они предложили мне контракт на два года, папа, — прошептал я.
— Во Франции?
— Нет. — я покачал головой. — В Дублине.
Мой отец прерывисто вздохнул и откинулся на спинку стула, забыв о еде. — А деньги?
— Сверх наших ожиданий, учитывая мой возраст и опыт, — пробормотал я. — Такие деньги, которые я не ожидал заработать до двадцати лет.
Его брови взлетели вверх. — План состоял в том, чтобы год или два поиграть за французский клуб, чтобы набраться опыта, прежде чем подписывать контракт с "родиной", — отметил он. — Они, должно быть, думают, что ты готов.
— Да. — Отложив вилку и нож, я повторил его действия и откинулся на спинку стула. — Они должны.
— Они хотят тебя.
— Они хотят.
— А ты? — Он склонил голову набок, изучая меня умными глазами. — Чего ты хочешь?