Колхозное строительство 6 (СИ)
Тут как совпало. В 1963 году должен был Косыгин прилететь, и Кунаев его собирался на озеро везти, именно в тот день. Сель зародился высоко в горах 7 июля. В горное озеро Жарсай стекали талые воды с ледника. Когда оно переполнилось водой, то прорвало естественную гранитную перемычку. На нижнее озеро пошёл гигантский поток грязи и камней. На своём пути этот «чёрный дракон» вбирал в себя каменные осыпи, подхватывал гигантские валуны, вырывал с корнями вековые ели. В конце концов вся эта масса обрушилась в озеро Иссык. Удар был такой силы, что оно выплеснулось из берегов, а катера и лодки с людьми волны разбили о берег. Очевидцы рассказывали, после каждого селевого вала озеро аж кипело. Начался размыв естественной плотины, и через несколько часов оба озера, верхнее и нижнее, перестали существовать. Затем сель прорвался в Иссыкскую долину. Пионерский лагерь успели эвакуировать — а поток тем временем ворвался на улицы, развалил множество домов, водозаборные сооружения ГЭС. Даже погреба знаменитого винзавода не уцелели. По тревоге подняли ближайшую войсковую часть, солдаты спасли около двух тысяч человек. Голодных измученных людей находили в горах даже спустя несколько дней. В основном это были грибники, которые в момент прохождения селя забрались выше озера. Уцелевших выводили через горы проводники. Официально тогда в печати объявили, что погибло сто человек. А вот в народе говорили, жертв было гораздо больше — от двух до трёх тысяч.
— А Косыгин?
— Не знаю. Не поехал. Помогал, наверное, спасателей организовывать. Солдат тогда много нагнали.
— А если повторится? — как-то неуютно стало.
— Шесть миллионов кубов выдержат, — мотнул головой начальник «Главалмаатастроя».
— Как-то вы не с той интонацией это сказали.
— Лучше бы повыше. Это звучит грозно — шесть миллионов. А вода?
— Понял вас, — опять деньги просить у Косыгина и Шелепина! Проклянут.
Событие пятьдесят третье
В маршрутке старушка долго смотрит на жующего жвачку парня, потом наклоняется и говорит:
— Зря, сынок, ты это мне все рассказываешь. Я глухая.
Старики-разбойники вернулись.
Вот если на человека наорёшь, то один в ступор встанет, второй обидится и сделает назло — и лишь третий пойдёт делать дело. Не наш метод. Слишком мал процент. Взял Пётр бумагу, взял цветные карандаши и нарисовал серпастый-молоткастый советский паспорт, по образцу российского. И попросил Гарбузова сделать на Гознаке для этих господ первые вот такие паспорта. Денег пообещал, раз не хватает их у министерства финансов.
— Упёртый ты. Вот даже порычать хочется. Раз первые сделаем, то и дальше нужно ведь — а это постановление требуется. Тьфу на тебя! Всё. Не звони мне больше. Развод, — попыхтел. — Ладно, сделаю. Косыгину сам звони.
Позвонил. Вот аксакалы сидят, хвастают уже малиновыми корочками. Могут ведь! В смысле, не аксакалы хвастать, а люди в Москве работать. Пендаль небось от Косыгина получили.
— Хочется чего-то этакого. Звали тут уже всех нас консультировать, лекции читать. Поможем, чем сможем, конечно — но… сколько там нам осталось? А аппетит к жизни знаете, как разыгрался? После такого-то приключения! Вот Михал Михалычу хоть уже за восемьдесят, но он из нас самый бойкий. Да и чего удивляться — гусар, он и в старости гусар! И ведь знаете, что? Познакомился в Москве с дамой! В синема её водил!
Старики-разбойники вернулись из паломничества по родным краям распалённые, каждый будто скинул десяток лет. Ну, то есть, вернулись не все — Струков завис в Минавиапроме, хотя в свете последних новостей — ещё кто его знает, что его там на самом деле держит в столице! Корвина с трудом вырвали из лап алма-атинских торпедостроителей — так теперь затребовали в Ленинград, в институт имени Крылова. Качинского, одного из первопроходцев русской морской авиации, заграбастала академия ВВС. Бенсен вовсе никуда не ездил. Только на два дня в столицу — так и сидел безвылазно в отданном ему здании бывшего АТП на отшибе. Ну как сидел? Над окраиной Алма-Аты в небе то и дело зависала смешная стрекоза — и не скажешь ведь, что из кой-чего и палок, обидится изобретатель, но как ещё-то сказать? Все при деле, только Сикорский и Северский заявились засвидетельствовать Петру своё почтение.
— В синема, говорите?.. А что, это мысль. Я ведь, может, слышали, — человек многих сомнительных и противоречивых талантов. Даже был как-то министром культуры. Так давайте поможем моему бывшему ведомству, и заодно здорово порадуем наш народ. Денег вам на счастливую старость заработаем. Как вы смотрите на такое предложение: создать большой интересный фильм, даже многосерийный, про историю русской авиации?
— Вот тебе раз. Чего угодно ожидал, но не такого, — удивлённо зашевелил усами Сикорский. — Но отчего ж я? Никогда никакого отношения к синематографу не имел…
— Вы не бойтесь только! Режиссёров, сценаристов, финансы, всё, что нужно, обеспечим. Я на днях киностудию личную из Франции перевожу. Ваша задача — рассказать всё, как было. В подробностях. От и до. Тут уж, извините, кроме вас никто не справится. А Александр Николаевич вот поможет по военной части.
— Эх, — потянулся почесать потерянную полвека назад в боях над Балтикой ногу Северский, отдёрнул руку, выпрямился. — Чудеса какие-то выдумываете. Мы в Советской России — и будем снимать эпопею про Императорский Воздушный Флот?
— Обязательно будем. У нас ещё перед войной перестали почём зря громить родную историю. Да и вы ведь, Александр Николаевич, не за фамилию Романовых кровь на фронте проливали. За Россию.
— Это… верно.
— А вам, Игорь Иванович, заодно поручим построить действующие реплики «Ильи Муромца», истребителя С-XVI, — Сикорский, похоже, забыл, как дышать. Из глаз старика хлынули слёзы.
Пётр помнил фильм «Поэма о крыльях», снятый в СССР где-то под конец семидесятых, когда обоих его героев — Сикорского и Туполева — уже не было в живых. Картина была проходной, но эрзац «Ильи Муромца» для него соорудили, и он даже был способен немного подпрыгивать над взлётной полосой. Какого чёрта? Пускай сам создатель построит настоящий! Будем запускать на военных парадах, катать народ на праздниках. Режиссёр Митта чего там сейчас делает? «Экипаж» ведь не снимает ещё, так пусть займётся этим проектом. Сделаем натуральные, рабочие самолёты, купим камеры лёгкие импортные — не придётся игрушечную модельку в кадре таскать, людей смешить. Можно ещё того англичанина добыть, который «Воздушные приключения» снял. Настоящий хит, три года как вышел, а в СССР до сих пор крутят. Хрен знает, как зовут мужика, но, говорят, сам был в войну то ли лётчиком, то ли механиком. Олдема надо напрячь. Он там всех знает, по описанию уха человека найдёт.
— А чтоб догматики наши не сильно возмущались, позовём вам в товарищи академика Туполева, втроём будете творить. Знаете Андрея Николаевича?
— Как не знать! Я его в Америке принимал в тридцатых, помогал лицензии закупать, — воодушевился Северский. — Да и до Германской в Воздухоплавательном кружке встречались. А ведь у меня-то, кстати, опыт в синематографе есть! Мы с Уолтом Диснеем вместе делали картину по той самой книге, из которой американцы потом доктрину свою вывели. Я там и снимался даже.
— Ну вот видите, как здорово. И в этой ещё сниметесь. Если вы думаете, что мы из вашего геройского побега шедевр пропаганды не сделаем — так это вы сильно ошибаетесь! Заключительная серия будет такая: «Русские летят домой». А картину назовём… — Пётр расплылся в улыбке, — «Крылья Родины».
Глава 23
Событие пятьдесят четвёртое
Захватывающие погони, умопомрачительные перестрелки, очаровательные девушки — смотрите женский биатлон на спортивном канале!
— Я знаю каратэ, кун-фу, дзюдо, тай-кван-до, и ещё двенадцать китайских слов…
Бога вот рисуют стареньким, с седой бородой и седыми же растрёпанными волосами. Это который главный. Бог-отец. Наверное — да сто процентов, что врут. Хотя вот на Руси летоисчисление было от сотворения мира, тысяч семь годков прошло. Учёные вообще 13 миллиардов дают. Точно старенький. Но ведь бог! Зачем ему старческие болячки? Геморрой, артрит, простатит, ветры всякие, зубы опять же не все. Нет! Бог, он должен выглядеть как молодой Шварценеггер. Трицепсы всякие и дельты, и никакого простатита. Зачем тогда старым рисуют? А не побреется чего? Да даже и не надо ему. Он ведь всемогущ — дал команду бороде расти в другую сторону, и всё: чистая физиономия, как колено у Моники Беллуччи. А волосы всклокоченные и седые. Что он, краску для волос наколдовать не может? Бедная фантазия была у Иосифа — или кто там его видел и описал.