Колхозное строительство 6 (СИ)

— Фантастика какая-то! — отмахнулась обеими руками.
— Да чтоб мне провалиться на этом месте! — встретились в доме № 20 на набережной Чёрной речки. Хреново у нас будущие министры живут. 
— Где вас найти, если решусь?
— Чего меня искать? Вот он я.
— Весёлый вы человек. А, была, не была! Квартиру-то дадите? Или в общежитие?
— Дом построим, горничную найдём. Собаку с кошкой подарим. 
— Собаку? Тогда ладно. Если собаку. 
Специально в Ленинград сгонял на «Сессне» с Гагариным. Великое всё же дело самолёт. Два часа — и по Невскому идёшь. Два часа на уговоры знамени новой республики, и два часа назад. Вот теперь ещё час — и дома. Послезавтра ведь рано утром отбывать в ссылку, хоть и почётную, а ещё куча дел. Нужно и премьера найти, и Первого Секретаря. 
Интермеццо 4
Говорю, что не пью — все пытаются напоить.
Говорю, что на диете — все пытаются накормить.
Говорю, что нет денег — то ли тихо говорю, то ли хреново слышат, но не суют и не навязывают.
Георгий Карпович Цинёв стоял у входа в палату Брежнева и не решался войти. Чазов постоял рядом и отошёл к окну. Евгений Иванович сообщил, что изменений нет. Пациент в искусственной коме. Брежнев лежал не в кремлёвской больнице. Его сразу же перевезли в институт Кардиологии АМН СССР. 
Стоял, думал. Брежнев был другом. Был защитником в этом гадюшнике, что зовётся «Власть». Семичастный, когда только заступил на должность главы КГБ, хотел сместить его, но Леонид Ильич доходчиво тогда объяснил «комсомольцу», что не по Сеньке шапка.
Теперь вот друга и защитника нет. Нет уже несколько дней. Приходится крутиться самому. Разные вещи — принимать решения, когда чувствуешь за спиной стену, и как сейчас — в чистом поле, и рядом некому спину прикрыть. А вокруг куча собак. Шавки, болонки, кабысдохи разные, но вон отдельно кучкуются овчарки. Чуть в сторонке — волкодавы. А кроме того — по одному, по два стоят и скалят зубы бульдоги. Есть и экзотические собачки — вот как тот ньюфаундленд, он же водолаз. Холёный, здоровый. И не боится никого. Что ему! Плюнул и уехал за границу — где там таких красавцев выводят? В Канаде? Ну, в Канаду или во Францию. Везде с такой-то шерстью примут. А он тут пытается сельское хозяйство спасти. Порода такая — спасать утопающих. Тёмная собака, чёрная, как и личность этого министра. Теперь вот даже члена Политбюро. И самое интересное, что не рвётся туда, наверх. Сами пихаем! И двух лет нет, как в Москву его Брежнев перетянул, а уже вон куда занесло. И это в сорок лет. Сопляк. 
Георгий Карпович отошёл к окну. Там, за чисто вымытым стеклом, был осенний лес. Зелёная хвоя сосен и елей, голые ветки берёз, осин, ясеней. Так вон, отдельно несколько жёлтых листков сохранилось. Пора бы уже и снегу выпасть — но нет. Обиделось небо на людей. Министр сетовал, что озимые вымерзнут. 
Правильно ли он поступил неделю назад, что поддался на уговоры Шелепина? Теперь уже поздно думать. Тогда надо было. Думал. О том, что в аэропорту Алма-Аты застрелен Кунаев Динмухамед Ахмедович, Циневу сообщили в восемь утра. Пока выяснял подробности — звонок из Кремля. Брежнев сам позвонил, только ему хотел докладывать. 
— Что известно?
— В семь…
— Подожди, давай сюда выезжай. Здесь доложишь, — трубка мерзко забибикала.
Приехал, а там гонки с препятствиями. Все бегают, кричат — Брежневу плохо. Охрана никого не пускает. Прошёл — хоть его пустили. Брежнев на кушетке бледный лежит и дышит часто, но будто через силу.
— Что, Чазова вызвали? — обернулся к Черненко.
— Конечно. Сейчас будет. Нитроглицерин вон врач дал, сказал отойти всем и не беспокоить. 
Отошёл, а потом и в коридор вышел. Потом приехал Евгений Иванович и сказал, что обширный инфаркт — нужно срочно везти Брежнева к нему в институт. Там оборудование. 
— Надо — везите.
Забегали тараканы. Или шавки? Только увезли, как появился Косыгин, поговорил с Черненко и ушёл. 
И вот тут к нему подошёл Шелепин.
— Пойдём поговорим, Георгий Карпович.
Чего не поговорить-то. Начальник бывший. Ничего плохого о нём Цинев сказать не мог — ну, разве что сильно нахраписто лез по головам наверх. Там одно место — и оно занято. Нет, команду собирал, силёнки копил. И всё ж против такого зубра-интригана, как Леонид Ильич, слабоват. Пара лет — и нет команды, всю Брежнев разогнал. Когда по одному, а вот в последний раз — так сразу целое кубло вычистил. Пока шли, генерал-полковник понял, что сейчас нужно будет делать выбор. 
 
— Присаживайся, Георгий Карпович, — Шелепин сел не на место во главе большого стола, а сбоку на стул и показал место рядом. 
— Здесь пишут. Пойдём в коридор, а лучше до Царь-пушки прогуляемся.
— Твои же пишут?
— Мало ли.
— Хорошо. Пойдём к Царь-пушке.
Опять дорога, и опять время подумать. Ещё не дойдя до шедевра литейца Чохова, понял, что выход один: поставить на Шелепина. Косыгин эту партию играть не будет. У него свои игры. А здесь — Подгорный и Кириленко с одной стороны, Шелепин с другой. И что Подгорный, что Кириленко, что Полянский — они все ведомые. Были Брежнев с Сусловым — тянулись за ними, и тогда этот строй дубов грудью было не прошибить. Теперь нет. Чазов разговаривать не стал, но глаза прикрыл и головой мотнул: мол, ничего хорошего. Это уже второй инфаркт. 
Ну, послушаем, что скажет «Железный Шурик».
— Тебя — членом Политбюро. Семичастного — вместо Шелеста. С Гречко я пять минут назад переговорил. 
— Косыгин? Он по идее главный. 
— К нему сейчас и пойдём. Маршала захватим и Воронова. 
Пришли.
— Звонил Чазов. Брежнева ввели в искусственную кому. Даже если выживет — партией, понятно, управлять не сможет. В лучшем случае — сидеть в кресле в Завидово. Или в Крыму. 
— Что думаете предпринять, Алексей Николаевич? — Шелепин неопределённо развёл руками, показывая, что в Кремле. Или в стране. Косыгин, как человек практический, решил трактовать вопрос конкретнее.
— Вернуть Маленкова, это раз. Байбакова Николая Константиновича — вместо зарвавшегося Кириленко. Это два. Фурцеву с Полянским гнать на все четыре стороны. Шелеста на пенсию. Пельше тоже. Гришин пусть работает. Подгорный? Тоже остаётся. Генеральным — вижу, хочешь, аж от Чазова новостей не дожидаясь, прискакал. Вот сам и садись в эту крапиву голым задом. Мне того даром не надо — у меня работа есть, её делать надо. И не лезь ко мне с политикой партии, я сам решу, кто у меня в народном хозяйстве коммунист, а кто контра. Всё. 
— Семичастного вместо Шелеста? — гнул своё «Шурик».
— Бог с ним. Кого на освободившиеся места в Политбюро?
— Цинева, Семичастного. 
— Согласен. Стоп! Кунаев. Что там? — повернулся к Циневу.
— Снайпер из-за забора аэропорта. Сразу насмерть. Ушёл, винтовку бросил. Наша, — коротко доложил Георгий Карпович.
— Туда кого?
— Не думали.
— Я знаю, кого. Есть один товарищ, что надавал тебе недавно на Политбюро по сусальнику.
— Тишков! Молокосос этот! Да его в Африку. В Танзании вон посол умер от малярии. 
— Его — в Казахстан и в Политбюро. Это моё условие.
— Не справится!
— Этот — точно справится. Взвоют там все, — поддержал Косыгина Цинев.
Вставил пять копеек и Воронов.
— Конечно, у него морда лица не походит на кунаевскую. Но работоспособности хоть отбавляй.
— Да он капиталист махровый! — не сдавался Шелепин.
— Вот и хорошо! Может, подымет, наконец, Целину. А то у коммунистов пока получается тяп-ляп.
— Чёрт с ним. И в Политбюро?
— Конечно.
  
Глава 6
 
Событие двенадцатое
Папа Римский решительно осудил применение пыток и заявил, что виновные в них попадут в ад, где их будут жарить на раскалённой сковороде.
 
Умирает Папа Римский и просит: «Моё последнее желание — хотелось бы повидать Фантомаса». Говорят: «Ну где же мы вам возьмём?» «Нет, я желаю». «Ну подождите. Может быть, вы праведника какого-нибудь хотите?» «Нет, я хочу Фантомаса». Ему приводят Фантомаса и подслушивают за дверью, что будет. И доносится тихий голос: «Да, Петька, раскидала нас с тобой судьба…»