Микки-7
— Это их дом, Восьмой. Если бы один из ползунов забрался в купол, мы бы тоже мигом его обнаружили.
Молчание затягивается, и я уже начинаю думать, что связь оборвалась.
— Думаешь, они знают, для чего мы здесь?
* * *Проходит десять минут. Я стою на перекрестке, пытаясь решить, двинуться мне по наклонному спиральному лазу вверх или вниз, когда мигает экран коммуникатора. В левом верхнем углу поля зрения застывает неподвижный кадр. Это вид сверху на широкую глубокую пещеру.
Каждый квадратный метр ее дна покрыт ползунами.
Теми, что поменьше: это они утянули под снег Дугана и прогрызли пол главного шлюза.
Их там, наверное, тысячи.
Десятки тысяч.
— Седьмой! Седьмой, ты это видишь?
— Вижу, — говорю я. — Восьмой, послушай… — начинаю я и умолкаю.
Что тут скажешь? Я вспоминаю паука, которого выпустил в бабушкином саду много лет назад. А если бы он снова забрался в дом, стал бы я его снова спасать или просто задавил бы, и дело с концом?
А если бы я обнаружил целое гнездо, десятки и сотни пауков, и понял, что они решили основать у нас колонию?
— Восьмой!
Он не отвечает.
— Восьмой? Ты еще там?
И тогда я понимаю, что Восьмой уже мертв.
Что теперь? Я понятия не имею, в какой стороне он был и на каком расстоянии от гнезда ползунов нахожусь я сам.
Не знаю, успел ли он запустить бомбу, прежде чем его схватили.
Туннели представляют собой замкнутый лабиринт. Я могу находиться за много километров от того места, где умер Восьмой, или оно окажется за следующим поворотом.
Можно попытаться найти его.
Или взорвать заряд и покончить с этим.
Я закрываю глаза, берусь за шнур, активирующий бомбу, но не решаюсь дернуть.
Мысленным взором я вижу костер: он горит задом наперед, всасывая дым и превращая пепел в дрова.
Потом я вижу шелкопряда. Однако он больше не улыбается. Глаза сощурены, рот сжался в тонкую жесткую линию.
И тут передо мной раскрывается окно чата.
<Микки-8>: Поним… ешь?
Я открываю глаза.
Что-то движется в темноте.
Оно заполняет собой почти весь туннель.
<Микки-8>: Ты меня понимаешь?
Я моргаю, провожу языком по зубам и судорожно сглатываю. Руку я держу на спусковом шнурке.
<Микки-8>: Да, я тебя понимаю.
<Микки-8>: Ты Первый?
А вот теперь не понимаю. Ползун приближается. Обе пары жвал широко раззявлены. Это ведь угрожающая поза — или нет? Я непроизвольно делаю шаг назад и крепче сжимаю шнур.
<Микки-8>: Ты Первый?
Я мотаю головой. Идиотизм: даже если бы ползун понимал человеческий язык тела, у него, вероятно, нет глаз.
<Микки-8>: Мы уничтожили твоего Второго. Ты исходник?
Исходник? Второй?
Он говорит о Восьмом.
Теперь я могу дернуть шнурок.
Могу, но не дергаю.
Вместо этого я совершаю прыжок веры.
<Микки-8>: Да, я исходник.
Голова ползуна опускается к полу туннеля, и челюсти медленно закрываются, сначала внутренняя, затем внешняя.
<Микки-8>: Я тоже Первый. Поговорим?
И мы начинаем говорить.
25
Среди сотен миров, составляющих Альянс, есть лишь один, где людям и местным разумным существам удается мирно сосуществовать. Это одинокая карликовая планета, вращающаяся вокруг газового гиганта, который, в свою очередь, вращается вокруг звезды спектрального класса M в дальнем конце спиральной галактики, на расстоянии почти в двадцать световых лет от ближайшей колонии. Миссия, которая привела туда наших людей, была самым длинным в истории человечества благополучно завершившимся межзвездным прыжком. Поселенцы назвали планету Лонгшот [11].
Но это еще не вся история.
Аборигены Лонгшота — головоногие моллюски, обитающие на деревьях. Я смотрел видеоролики, на которых они прыгали с ветки на ветку, меняя на лету цвет и настолько умело сливаясь с окружающей средой, что как следует разглядеть их можно было только в инфракрасном спектре. Основная масса коренного населения сосредоточена на центральных плоскогорьях единственного континента планеты. К моменту прилета корабля с колонистами там были высоко развиты науки и искусства, однако в плане достижений материальной культуры моллюски находились примерно на той же стадии развития, что и люди до появления сельского хозяйства. Было высказано много предположений, почему все сложилось именно так. Вот вам лучшее объяснение из всех, что я читал: единственная причина, по которой мы научились делать копья, строить дома, летательные аппараты и космические корабли, заключается в том, что люди не умеют быть просто животными.
А вот коренным жителям Лонгшота быть обычными животными удавалось прекрасно. Они полностью освоили окружающую среду, обойдясь без всяких орудий. Высадку колонистов они просто-напросто проигнорировали, потому что плацдарм находился на берегу, в сотнях миль от их гор. А колонисты, в свою очередь, проигнорировали туземцев, поскольку те были застенчивы и жили очень кучно, к тому же оказались почти невидимками, так что в течение первых двадцати лет после основания колонии люди и понятия не имели, что на планете живет кто-то еще.
Историки не слишком распространяются на тему, почему на Лонгшоте встреча двух разумных рас закончилась иначе, чем все остальные. Но у меня есть своя теория: к тому времени, когда люди и моллюски наконец столкнулись друг с другом, колонисты уже неплохо обжились на планете и перестали беспрерывно ждать подвоха и чего-то бояться.
Время. Время — вот ключ ко всему.
Нам просто нужно время.
26
Уже во второй раз по причинам, которых я по-прежнему не понимаю и, вероятно, никогда не пойму, я выбираюсь живым из туннелей ползунов под низкое зимнее солнце.
По меркам Нифльхейма, стоит прекрасное утро. Небо ярко-охристое с легкими мазками синевы; солнце превратило снежную равнину между горами и куполом в сверкающее поле бриллиантов. Я делаю глубокий вдох, подтягиваю рюкзак и иду.
Снегу навалило по колено, отдельные сугробы доходят до пояса, и даже в ребризере я не могу вытянуть из атмосферы Нифльхейма столько кислорода, сколько требуют мои усталые мышцы. Поэтому, пока я преодолеваю по глубокому снегу оставшийся километр до периметра, у меня есть масса времени, чтобы разыграть в уме, каким образом все обставить. Сначала я думаю сообщить о своем возвращении. Я даже открываю окно чата, но потом соображаю, что лишь спровоцирую Маршалла на попытку меня остановить. Если он отдаст приказ, сбросят ли Нэша или Берто плазменную бомбу мне на голову?
Нэша не стала бы. Я в этом совершенно уверен. А вот Берто…
К тому же я не знаю, что произойдет с упакованной смертью у меня за спиной, если мой приятель не решится ослушаться приказа.
Наверное, для всех будет лучше, если мы никогда этого не узнаем.
Я прокладываю маршрут так, чтобы выйти как можно точнее посередине между двумя вышками. Я бы хотел подобраться к куполу вплотную, прежде чем меня заметят, но, поскольку колония находится в состоянии повышенной готовности из-за возможного вторжения ползунов, надеяться на удачу не стоит. Так и получается: я все еще нахожусь в ста метрах от ограждения, когда оживают две ближайшие вышки. Вспыхивают прожекторы вокруг их оснований, сверху выдвигаются огнеметы и, вращаясь, берут меня на прицел.
— Не стреляйте! — предупреждаю я по общему каналу связи, хватаясь правой рукой за спусковой шнур. — Пожалуйста. Не вынуждайте меня взорвать бомбу. Я этого не хочу.
Огнеметы не задвигаются обратно, но и не стреляют. Спустя тридцать секунд, которые для меня растягиваются на добрые часы, в ухе раздается голос Маршалла:
— Снимите рюкзак, Барнс. Осторожно поставьте его на снег и отойдите.
Рука на шнурке начинает дрожать, и мне приходится подавить смешок, изо всех сил рвущийся наружу.