Микки-7
— Давай отвлечемся от предыдущего разговора, — предлагает она. — Вообще-то я хотела поблагодарить тебя, Микки. Спасибо тебе. Понимаю, вечер вчера выдался странный, но все же…
— Ничего странного, — говорю я. — Я тебя понимаю.
Она отводит взгляд.
— Да. Я просто… нуждалась в человеческом участии, понимаешь?
Я не нахожусь с ответом, поэтому беру ее за руку. Она кладет другую руку поверх моей, всего на секунду, и сразу же отстраняется.
— Кстати, — говорит она, — а ты работаешь сегодня вечером?
Я не хочу отвечать, но и особой причины лгать у меня тоже нет.
— Нет, думаю, я по-прежнему буду свободен.
Кошка наклоняется, опираясь о стол, встает и подхватывает поднос.
— Правда? Но ты же и сейчас свободен от дежурства. Какой у тебя вообще график?
— Ну, понимаешь, — мнусь я, — после бака мне делают скидку на состояние здоровья.
— Ничего себе, — ухмыляется Кошка. — Да у тебя кругом сплошные выгоды, а?
Не могу сказать, улыбается ли она, когда относит поднос к контейнеру для сбора мусора.
— Как бы там ни было, — говорит она, — свяжись со мной часиков в десять, если будешь свободен. Может, придумаем, чем себя развлечь.
После того как Кошка уходит, я достаю планшет и набираю в поиске «использование расходников в первооткрывательских колониях». Раньше я считал, что это стандартная практика, но на самом деле технология стала полностью жизнеспособной только в последние двести с чем-то лет, и даже в этот период многие миссии не брали расходников. С практической точки зрения это выглядит безумием. Когда от вас до ближайшей населенной планеты, где можно пополнить ресурсы, не менее шести световых лет, а в вашем распоряжении лишь ограниченное число взрослых людей и куча эмбрионов, которым расти как минимум двадцать лет, прежде чем они на что-то сгодятся, возможность создавать новых колонистов по запросу должна выглядеть чрезвычайно привлекательно.
Но и аргументов против, как выясняется, предостаточно. Помимо религиозных, которые первыми приходят на ум, пусть для меня они и сомнительны, существуют и определенные этические ограничения: нехорошо выдернуть кого-то с улицы, да пусть даже из тюрьмы, и заставить снова и снова умирать за других. Очевидно, добровольное согласие многое меняет, но каковы шансы, что кто-то вызовется сам?
Возможно, мне следовало прочитать эти материалы, прежде чем отдать Гвен свою ДНК. Не уверен, что они заставили бы меня передумать — пыточная машинка послужила мощным мотиватором, — но я мог бы, по крайней мере, завербоваться на более выгодных для себя условиях.
Когда я дочитываю выборку, время близится к полудню и кафетерий постепенно начинает заполняться людьми. Мой желудок снова пуст и урчит от голода, поэтому смотреть, как товарищи-колонисты загружают свои подносы, выше моих сил. Я моргаю и вызываю продуктовую карточку. До конца дня у меня осталось четыреста пятьдесят килокалорий.
Поправочка: у нас с Восьмым осталось четыреста пятьдесят килокалорий. Если я собираюсь придерживаться уговора, мой клон может претендовать на три сотни из четырехсот пятидесяти.
Но я почти готов нарушить слово.
В конце концов, что такого ужасного произойдет, если я единолично съем паек? Вряд ли Восьмой побежит жаловаться командованию.
С другой стороны, я и сам точно в таком же положении. Сообщи я о неразберихе с клонированием два дня назад, наверное, именно меня оставили бы в живых. Но теперь я почти уверен: стоит Маршаллу все узнать — и мы оба отправимся прямиком в рециклер.
Кроме того, Восьмой вчера грозился убить меня во сне. Наверное, проще будет придерживаться соглашения.
Мне все еще доступны сто пятьдесят килокалорий, но прямо сейчас я не могу себя заставить проглотить еще одну чашку жидкого навоза, поэтому решаю вернуться в отсек и поспать, чтобы сэкономить силы.
На главной лестнице я сталкиваюсь с мужчиной и женщиной в форме биологического отдела, которые громко о чем-то спорят, размахивая руками. Мне почти удается проскочить мимо них, как вдруг мужчина окликает меня:
— Эй, Барнс!
Я оборачиваюсь, пытаясь вспомнить его имя. Гаррет? Гаррисон?
— Привет, — говорю я. — Что нового?
— Ваша смена еще не закончилась, — заявляет он. — Куда это вы собрались?
Ой-ой-ой.
— Забыл кое-что взять, — вру я. — Вернусь через пять минут.
Биолог хмурится.
— Чтобы были на месте через три минуты. Сегодня будем испытывать на помидорах новый бактериофаг. Это может быть опасно. Нам понадобится ваша помощь с распылением.
— Конечно, — говорю я. — Приступлю немедленно.
Они возвращаются к своему спору. Поколебавшись, я отворачиваюсь и бегу наверх, перепрыгивая через две ступеньки.
После этого происшествия сна нет ни в одном глазу. Когда я прибегаю к себе в отсек, сердце выпрыгивает из груди, и мне требуется почти час, чтобы снова успокоиться и уснуть. Погрузившись наконец в забытье, я снова попадаю в сон про шелкопряда. К счастью, на этот раз ничего необычного: он со мной не говорит, а только отращивает гигантские челюсти и хваталки и гонится за мной по лесу. Довольно скоро лес исчезает, и я снова оказываюсь в туннелях, бегу вслепую, спотыкаясь об острые камни, а топот сотен крошечных лапок за спиной делается все ближе и ближе.
Я просыпаюсь от звука захлопнувшейся двери. Восьмой вернулся: видимо, уже наигрался в фермера.
— Привет, — говорю я, выныривая из кошмара и немного приходя в себя. Сердце успокаивается и бьется почти ровно. — Как помидоры?
Он удрученно мотает головой.
— Честно? Не очень. Большая часть кустов погибает, а те, что пытаются плодоносить, дают помидоры, похожие на крупный красный изюм. Мартин думает, что какой-то микроорганизм или следы газа в атмосфере мешают фотосинтезу. Однако ничего конкретного он не обнаружил, так что пока сплошные домыслы. Нам известно только одно: по непонятной причине наши помидоры болеют. — Он через голову стягивает рубашку и вытирает ею пот со лба. — Правда, мне потребовалась вся сила воли, чтобы не начать набивать ими рот.
— Да уж, — вздыхаю я, — сочувствую. Спасибо, что сдержался. Если в качестве дисциплинарного воздействия нас лишат еще хоть части рациона, мы оба сдохнем с голоду.
Он смеется безрадостным смехом.
— Уверен, что рано или поздно это все равно произойдет, дружище. Сегодня утром я израсходовал две трети рациона за завтраком, но сейчас до того голоден, что готов съесть собственную руку. — Он плюхается на кровать. — Подвинься, а?
Я послушно двигаюсь, Восьмой снимает ботинки и со вздохом заваливается рядом.
— Кстати, — говорит он, — ты знаешь девчонку из службы безопасности по имени Чен?
Только не это.
— Ну да, немного, — мямлю я. — А что?
— Не знаю. Я столкнулся с ней по дороге сюда у главного шлюза. Она сказала, чтобы я не забыл ей звякнуть. — Он поворачивает голову и смотрит на меня: — Мы ведь не изменяем с ней Нэше? Если все-таки изменяем, то должен тебе сказать, что это очень плохая идея.
— Что ты, мы не такие, — уверяю я и, в общем-то, не вру. — Поверь, я не меньше тебя заинтересован, чтобы все мои части тела оставались при мне.
— Хорошо, — отвечает он. — Рад это слышать. Честно говоря, даже если забыть о Нэше, Чен сама по себе какая-то странная. Заявила, что рука у меня выглядит великолепно, и ужасно смутилась, когда я ответил, что не понимаю, о чем она, черт возьми, говорит.
Он бросает взгляд на левую руку, лежащую у меня на животе. Запястье туго забинтовано, но из-под повязки все равно торчит фиолетовый синяк, стекающий к основанию большого пальца.
Повязка Восьмого висит на спинке стула возле письменного стола.
— Ой, блин, — говорит он. — Извини, я совсем забыл.
18
Забыл!
Спасибо тебе большое, гаденыш.
Если вы не верующий унитарианской церкви и не историк Альянса, вы, вероятно, сейчас задаете себе вопрос: а почему я вообще дергаюсь? Что такого страшного в мультиклонах? Ведь на первый взгляд идея создать сразу несколько копий расходника кажется вполне здравой, правда? Например, вдруг так случится, что возникнет смертельно опасная миссия, для которой понадобятся двое? Вы же не станете рисковать простым смертным ради выполнения подобного задания?