Хвост, плавники, чешуя – вот мои документы! (СИ)

— Там есть певица, — по всей видимости, та самая, которая помогла восстановить трактир, — поет так, что хочется слушать ее целыми днями, репертуар не повторяется. Каждый раз что-то новое, необычное.
— А как кормят? — меня волновало другое. Голос и песни хорошо, но главное это то, за чем ходят в трактир. А это еда. Тритон меня успокоил:
— Еда вкусная, не дорогая, да и расположение удобное. Так что пошли, заодно поговорим, а то я тебя пять веков не видел, только слышал, расскажешь обо всем, — я не спорил. Пять веков в уединении, а еще и в трауре, оплакиваю ту, которая меня почти убила, то еще удовольствие. Шрам до сих пор ноет. Непроизвольно коснулся ребра, именно туда был вонзен кинжал, повредил легкое и сломал кость. Но мне не легкое повредили, а сердце. Ведь я его открыл, впустил и за это поплатился. Шрам служит напоминанием, что впредь нельзя никому верить и пускать в сердце.
Заведение в которое привел меня тритон и правда пользовалось популярностью. Свободных мест практически нет, народ все пребывает, суетятся подавальщицы, слышны с кухни крики и мат. Нас увидели кентавр и дракон, помахали нам рукой и пригласили к себе за стол. Мы пошли, а по дороге осматривали обновленный зал. Как сказал Сальмир, стало просторнее и светлее, столы переставили, стойку для заказов развернули и сократили, а еще поставили сцену. Раньше певица сидела около стойки, а теперь для нее отдельный постамент. Мы сели, тут же подбежала девушка в форме, юбка до колен, рубашка в клетку, передник в рюшках, руки в черных перчатках, в руках блокнот и кусочек уголька, так писать удобнее. И руки благодаря перчаткам не пачкаются. Когда был сделан заказ, вышла дама в преклонном возрасте, попросила внимания и сказала:
— Господа и дамы, — поклонилась пожилая дама, ее волосы покрыты седой паутиной, заделаны в прическу, траурное черное платье, вуаль на лице, перчатки, — для вас как это бывало раньше, выступит наша леди, не сочтите за грубость, она не ответит, лишь споет, — а я смотрел на дракона, кентавра и тритона. В их глазах радость, восторг, они с нетерпением ждали начала. Они не просто знали девушку, а были близки с ней, поддерживал ее аплодисментами, — наша Тассия, — и на сцену вышла та самая девушка, налетевшая на меня в переулке. В белом костюме, необычного кроя. Широкие штаны в пол, длинная толи кофта, толи платье, с высоким горлом, вышивкой и разрезами по бокам до талии, на руках длинные белые ленты, концы которых лежат на полу. Короткие по плечи черные волосы, бездонные кари глаза. Весь ее сценический образ смотрится достойно. Хотелось бы услышать пение.
Девушка поклонилась и песня началась. Я не слышал текст, в моих ушах ее голос. И воспоминания прошлого. Что я совершил и чего не совершил и о чем жалею. И конечно все то, что хотелось забыть и не забывается. Ее голос поднимает бурю в моей душе, заставляет сердце биться чаще, словно волны бьются о высокие скалы, с целью выйти и разрушить эту каменную преграду на своем пути. И все в этом зале оказались в той же ситуации, смотрели на нее, слушали голос, но были совершенно в другом месте. Ее голос уводил их далеко отсюда. И когда закончилась песня, все словно вернулись с небес на землю, резко и болезненно. Но при этом в душе не гнев и злоба, а радость и восторг. Хотелось продолжения.
— Чтоб меня! — крикнул кентавр, — ты как всегда потрясающа Тасиия! — вытирая рукавом слезы, с ним были согласен и тритон и дракон. В глазах последнего я видел прошлое, знал что он пережил и что его до сих пор грызет и корежит. Но он лишь кивнул, натянул улыбку, а я спросил про девушку:
— Кто она?
— А кто поет, но не говорит? — спросил дракон. Казалось и нет тех слез в глаза, лишь улыбка и веселье. А я тут же понял, кто она и почему не говорит, но при этом потрясающе поет. Ведь только одни из народа этого мира поют, но не говорят:
— Мурена?
— Да, — я удивился, они обычно нелюдимы, лишний раз не показываются на глаза, а тут не только не скрывается, но и открыто о себе заявляет. Странно, как и то, что стражи с ней в хороших отношениях. У мурен своеобразный рацион, они не против перекусить человеческой плотью, а если не едят, то точно травят. Об этом сказал и получил ответ: — она не такая, — сказал дракон, — не знаем почему, но она не переносить вида мертвого тела, ее начинает тошнить, яда в ее зубах так же нет, проверяли. Обследовали, и все тесты показали, девушка ни разу не вкушала человеческой плоти и ни разу не травила, так как нет яда. Она чиста перед законом. Ее в этом городе почти все любят, — уточнил, кто не любит и по какой причине, — кто-то за голос и способности, ведь многие пытались уничтожить дело этого заведения, кто-то из зависти, а кто-то от ненависти к ней или тем, кто рядом с ней. Кто-то просто потому, что она мурена. Предвзятое отношение. Но она не обижается, наоборот, старается лишний раз не провоцировать таких личностей.
 
— Были прецеденты?
— Были. И все разрешилось в ее пользу, как говорят, что ни делается, все к лучшему, — тут же сник кентавр, — когда она появилась в нашем городе, там связано с контрабандой морских жителей, ее в качестве наполнителя в суп хотели употребить, но наш доблестный Сальмир спас девушку. Ее проверили, думали куда податься, я предложи свой дом, она не отказалась работать, написала что может многое. Привел ее к себе в дом, матушке в помощь, но она была выгнана из моего дома. Мать была не против, а вот отец, он ее в тот же день на ночь глядя выставил, сказав, что ей подобные не меняются, они подлые, лживые твари, которым самое место в расщелинах на дне моря или в каких-нибудь катакомбах. Так что пошла Тассия по городу, пока не пришла сюда. До ее появления это заведение готово было под снос, но она пришла, пару раз спела, публику полюбила ее голос, еду тетушки и постепенно трактир вернул былое величие. Его даже назвали в честь Тасии «Мурена», — я видел вывеску, на ней открывшая пасть рыба, в окружении тарелок с едой и напитками. Красивая и яркая вывеска.
— Как говорит тетушка, Тасси сама ее рисовала, — талант, его не отнять. А если она и правда чисто перед законом, честь ей и хвала.
— А еще ее любят дети, — тут я напрягся, — не делайте такое лицо, — сказал мне дракон, — она потрясающая девушка, учит детей письму, чтению, рисует с ними, из бумаги фигурки складывает, а ее косички просто нечто. Даже взрослые девушки просят ее сделать прическу. Особенно невесты, там такие сложные плетения, а если и украшений добавить, смотрится не хуже, чем у придворных дам.
— И с ней разрешают общаться детям? Не возможно. При любых положительных отношениях со стороны взрослых, подпускать к мурене детей, опасно, — какая бы она безопасная не была, мурена остается муреной. Репутация ничем не выведется, будь ты хоть трижды оправдан и чист перед зконом, они опасны, даже голосом, на что мне сказал тритон:
— А кто сказал про детей с родителями или о детях из благородных семей? Она помогает сиротам и брошенным, уличным детям. К ней приходят все беспризорники, наши и пришлые. За помощью и знаниями, благодаря ее обществу и учениям, они не воруют, работают, на кусок хлеба хватает, а кто читать и писать может, еще лучше живет. Вот к ней и ходят. Она хочет дом для сирот открыть. Но нет средств и места, где разместить всех наших бродяжек. Ходит к ним в бараки и учит их там. Иногда и здесь, когда посетителей не так много. Дети тянуться к ней.
— И отсутствие голоса не помеха, — сказал кентавр, — видел как она учит читать, пение ей и в этом помогает, — улыбка и слова: — она поет, они подпевают и учатся.
— Интересная девушка, — слушал и не мог поверить в то, что такие люди правда бывают. Чистые, открытые, добрые, не ищущие корысти и выгоды. Я таких людей прежде не встречал, лишь одного, но его постигла участь не завидная, печальная. Не хотел бы я такой участи той, кто так похожа на того самого человека. Она как раз идет к нам, а ко мне с виноватым видом, поклоном и написанным текстом, — я не буду читать, и так понял, — отмахнулся, а она улыбнулась. Кентавр и дракон обнимали ее, а тритон отдал документ со словами: