Одержимый ею (СИ)
Блядь, Пахом, ты же никогда себе не простишь, если потеряешь ее!
Собственнически загребаю желанную и сладкую девочку, обвивая её руками и ногами.
Моя! Никому не дам! Никуда не пущу!
Или мы вместе, или…
Никаких «или»!
Значит, нужно искать варианты. Думай, ты же башковитый! Что мешает жить и быть счастливым? Корона жмёт, верно?
Давай раскинем карты. Что нужно, чтобы её снять? Сходняк.
«Деды» мутить не станут, а вот Лютый, Князь и Баграт будут возбухать. Они хоть и хотели бы в «королях» видеть Тёмку, но из чистого духа противоречия начнут тыкать мне палки в колёса.
Стало быть, моя задача этих петушар убрать с дороги. Желательно, без шуму и пыли и вообще так, чтобы мной и не пахло.
Мысли скачут, и вспоминается ещё один эпизод, который нехило встряхнул меня. Опять Тёмка, засранец, довел мою девочку до слез! Правда, приходится признать, что в этот раз он прав. Но мне все же не нравится его идея.
Инга должна быть только моей!
И поскольку мне всё равно не спится, продолжаю вертеть варианты. Так, вышло, что спецуру на меня натравил Князь. Надо кинуть эту кость Лютому осторожненько и наслать спецов на него. Мол, Князь под себя всё подгребает. И вот, когда сцепятся Лютый с Князем, маякнуть Баграту: надо беспредел заканчивать. Скорее всего, эти три шакала пожрут друг друга!
Ай да Пахом! Ай да сукин сын!
Когда в городе не останется авторитетных мудил, «деды» прислушаются к моей рекомендации и перевесят с меня корону на братца. Темка будет счастлив, бакланище. А я получу Ингу и оладушки!
Только жить я в этом городе не останусь. По-хорошему, надо уехать. Уехать в те края, где никто не знаком с товарищем по имени Валерий Пахомов! Женюсь на Инге, и увезу чету Пахомовых в безопасные места. Только вот, чем заниматься в освободившееся время на старости-то лет? Старичок Пахом, вот умора — респектабельный, уважаемый гражданин. Уссаться можно! Ну, во-первых, получу диплом заочно, попробую выбить себе степень, чтобы Инга могла мной гордиться! Чем не план, Пахомыч?
Вот бы у нас родился ребеночек! Эх, у меня никогда не было детей, естественно. Даже племянников — Темка слишком баклан, чтобы привлечь хорошую девушку. Ингу он обрабатывал ее для своих целей. Лучше бы нашел бабу, женился да детишек наплодил. Хоть какой-то смысл в жизни, а не папины деньги за игорным столом проматывать!
Блядь, а как же Темкка, если мы уедем? Пропадет же, баклан…
У меня щемит сердце и сладко ноет в солнечном сплетении, когда представляю нашу жизнь с Ингой: как мы ходим за покупками, растим нашего малыша, она оладушки мне печет — приворожила она меня этими оладушками…
… Едва только проснувшись, Инга вскакивает и начинает метаться, собираясь. Не понимаю я этих женщин. Открытие выставки — в шесть вечера. Зачем же заранее выносить мозг себе и окружающим?
Но Инга мельтешит, паникует и драконит меня одним своим видом — бегать в трусиках и лифчике перед мужиком, который голоден до неё — опасно. Приходится ловить и показывать насколько…
После оргазма она притихает, успокаивается и позволяет мне насладиться ощущением её гибкого тонкого тела в объятиях.
Потом приезжает модельер, и моя девочка упархивает наводить окончательный марафет.
В общем, без десяти шесть нервничаю уже я, разгуливая по гостиной. Да что там можно делать? Столько времени было!
И вот она окликает меня, я оборачиваюсь и замираю…По лестнице ко мне шествует юная богиня.
Инга сейчас так хороша, что я понимаю — поторопился, когда выбрал ей это платье. Такую прелесть не то, что в люди выводить, из дома во двор выпускать нельзя!
В паранджу и под замок!
Только моя!
Чудовище внутри рвёт цепи, ревёт и беснуется. Требует остаться дома и продолжить то, чем занимались днём.
Но я обещал Инге, а значит, выдержу эту пытку.
А ещё мне страстно хочется нарисовать её. Такую вот. Охренительную. Лучшую на земле.
Но Инга подхватывает свою пародию на сумочку, больше похожую на немного увеличенный кошелек, и тянет меня на выход.
Меня потряхивает, как старшеклассника перед выпускным. У меня не было выпускного. Но сейчас я представляю, что это он, и я иду на него с первой красавицей школы.
Инга бросает на меня лукавые взгляды, вполне осознавая, как хороша. И закусывает губку. А вот это она зря…
Как только оказываемся в машине — впиваюсь в её губы. Она задыхается, льнёт ко мне…подливает масла в огонь…
Отстраняюсь и, удерживая её голову, шепчу:
— Будешь дальше так себя вести — останемся дома! У меня есть мысли на этот вечер поинтереснее твоей выставки.
А она лишь невинно хлопает ресницами, шалунья.
Ох, и дохлопается кто-то!
Открытие Инга проводит идеально. Я заслушиваюсь её плавной речью, любуюсь тем, как чётко она переключает слайды и даёт пояснения к ним. Горжусь своей девочкой! Пусть она не разбирается в этих грёбанных импрессионистах, чувствуется, что диплом получила не зря.
После презентации из лекционного зала мы перемещаемся в выставочный. И Инга, на правах хозяйки вечера, встречает всех прибывших, отвечает на вопросы, ослепительно улыбается.
А я, как дурак, стою рядом с самой роскошной женщиной на этом вечере и метаю убийственные взгляды вокруг. Я готов превратиться в Зевса и швырять молнии в самцов, которые беспардонно облизывают похотливыми взглядами мою женщину.
Зачем она так вырядилась? Этого она хотела – чтобы толпа орангутангов потом дрочили, вспоминая ее?
Пахом, окстись! Ты сам купил ей это платье!
Но член уже дымиться, требуя сиюминутного вторжения в Ингу.
Я оглядываю зал, судорожно ища подсобку или любой укромный закуток.
Иначе я сейчас при всех нагну эту прелестницу и взыщу по полной!
Но едва замечаю нужную дверку, явно ведущую в какое-то хранилище, как лысеющий толстяк в дорогом итальянском костюме, сально блестя глазенками меж пухлых щек, семенит к моей Инге с похотливой улыбочкой.
— Инга Юрьевна, богиня! Я счастлив, что именно вы уделили ваше драгоценнейшее внимание моей коллекции! — он нахально целует Инге ладонь, едва не облизывая ее, презрительно мазнув по мне взглядом.
Ну, да, я не облачен в брендовые иностранные шмотки, ибо предпочитаю не кормить итальянскую мафию, я патриот российского бандитизма, зато, в отличие от него, у меня брендовое тело, что стоит куда дороже и труднее купить.
Но за этот хуевый жадный блеск свинячьих глазок я бы тебе, боров, гнилую тыкву бы проломил, уебок конченный!
Инга тоже хороша! Лыбится ему, словно ей приятно его слюнявое касание. Может, она еще и ноги перед ним раздвинет?
От гадливости меня передернуло, и я поймал удивленный взгляд Инги. Неужели она не понимает, что со мной творится? Не видит, насколько все эти люди близки к тому, чтобы распрощаться с жизнью? Я зол, черт побери! Даже не так, я в ярости! Окажись я сейчас в Клетке, и было бы много трупов! Однажды такое уже было, тогда отец решил устроить проверку моему совершеннолетию. Меня запихнули в Клетку сразу против нескольких бойцов. Бой до смерти. Сколько их было? Я не помню сейчас уже, но из Клетки я вышел сам, в отличие от них.
Всё, сил больше нет, облапываю Ингу за талию и увлекаю к заветной двери. Её начальница, эта старая грымза, презрительно смотрит нам вслед.
Не завидуйте, Октябрина Власовна, ваше время прогулок в подсобки миновало лет тридцать назад!
Втискиваю Ингу в стену, жадно целую, задираю юбку этого бесенячего платья… и… что-то не так.
Что-то на краю зрения…
И тут понимаю — картина. Жемчужина коллекции. Её приберегли на закрытие, чтобы главная сенсация осталась в памяти местных до конца их дней. И она останется. Потому что это — Вильям Кантер «Одержимость»[1].
Старый монах, с перекошенным похотью лицом, поблёскивая лысиной, преследует девушку с каштановыми волосами в фиолетовом платье. Её отчаяние и его грязное желание изображены так ярко, что хочется забраться внутрь полотна и загородить собой прелестницу.