Одержимый ею (СИ)

И тянется к тарелке, где горкой сложены оладушки.
— Ну уж нет, — говорю я. — Знаю я вас, помощников, пока донесёте — от моей готовки ничего не останется.
— Вы очень суровы, Инга Юрьевна, — беззлобно паясничает Пахомов. — Надеюсь, сметану и варенье вы мне доверите?
Окидываю его строгим взглядом.
— Попробую.
— И совершенно напрасно, — ухмыляется он, — я тот ещё сластёна.
Только вот произносит он это столь двусмысленно, что у меня щёки опаляет жаром.
Но с тем, чтобы донести варенье и сметану до столика на террасе, он всё-таки справляется.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍
Затем, оставив меня и верную Айгуль сервировать стол, уходит, чтобы усадить брата в инвалидное кресло.
Проводив широкую спину Пахомова взглядом, Айгуль качает головой, ловко при этом расставляя тарелки.
— Не моё это дело, Инга Юрьевна, — поёт служанка, — но зря вы так с ним.
— С кем и как? — непонимающе уточняю я.
— С Валерием Евгеньевичем. Играете. Он же любит вас. Так любит!
— Это не так, — убеждаю скорее себя, чем её, потому что от этих слов в сердце в груди начинается биться пичужкой.
Айгуль не отвечает, лишь качает головой.
Вскоре появляются и Валерий с Артёмом. Мой муж уже много дней не был на солнце, и сейчас щурится, становясь таким домашним, симпатичным и милым парнем. Почти как тот, в которого я без памяти влюбилась три недели назад.
Мы завтракаем в непринуждённой, истинно семейной обстановке. Артём шутит, Валерий ему подыгрывает. И я действительно вижу перед собой братьев, для которых ближе друг друга никого нет…
…а после завтрака Валерий (я больше не могу называть его по фамилии), ловит меня в коридоре, возвращающуюся с кухни.
Вжимает в стену, перехватывает запястья и впивается мне в губы голодным поцелуем.
Я отвечаю не менее жадно.
Он — моя потребность. Разорвётся поцелуй — оборвётся жизнь.
Валерий отстраняется, когда нам обоим перестаёт хватать воздуха.
— Зачем ты приручаешь меня? — хрипит он, упираясь лбом в мой лоб. — Я ведь могу привыкнуть. А тебе потом отвечать за того, кого приручила.
Вздыхаю, кладу руки ему на плечи, опускаю голову на грудь.
— Значит, отвечу.
— Смелая девочка, — грустно улыбается он. — Я ведь потом могу не отпустить.
И я прикусываю себе язык, чтобы не закричать: «Не отпускай!»
У меня получается сдержать и слёзы безысходности.
В отличие от него у меня с трудом получается выносить отчаяние…
Моё чудовище, мы оба бьёмся в стену, и выхода нет…
ВАЛЕРИЙ
Утром Тугарин заваливается в кабинет и пугает меня докладом:
— Босс… Тут такое дело… — с некоторых пор я сильно не люблю эту фразу в его исполнении, напрягаюсь и готовлюсь слушать: — Вы сказали патрулировать коридоры и следить за состоянием Инги Юрьевны…
— Ну? — тороплю я, заталкивая поглубже, мать его, дурное предчувствие.
— Она плакала ночью… сегодня… и стонала… — мнётся Тугарин. Он — башковитый, знает, что за дурные вести в нашем мире могут и башку снять.
Но я не буду. Потому что, кажется, догадываюсь о причине плохого самочувствия нашей дражайшей Инги Юрьевны.
 Лыблюсь самодовольно и отправляю Тугарина:
— Спасибо за бдительность капнет на счёт.
Он расплывается в радостной улыбке. Увидел бы её кто посторонний — неделю бы икал от страха.
Тугарин уходит, а я предаюсь приятным воспоминаниям.
О, как сладко стонала вчера моя куколка, как выгибалась в моих руках! Такого наслаждения я никогда не получал. Казалось, кончу, просто таращась на её невинные прелести.
Теперь я ни одной шлюхи не коснусь. Не хочется больше суррогата.
Но ведь Инга — не моя. И делать её по-настоящему своей было бы нечестно. Права у меня такого нет.
Она заслуживает нормальной жизни, нормальной семьи, когда она будет ждать мужа с работы, воспитывать детей, возить их в гости к бабушке с дедушкой.
А не пугливо оглядываться — не затаился ли где-то киллер, желающий пришить её.
Такая судьба — не для Инги.
Я, конечно, последний мерзавец и гад, но даже никогда не смогу обречь её на подобное.
Нужно скорее разрулить эту ситуацию с долгами и…отпустить её.
Помочь развестись с Тёмочкой.
Спасти её от себя.
Блядь, да что ж у меня, как у молокососа обдолбанного, руки трусятся?
Другого выхода нет. Во всяком случае, я его пока не вижу.
Ну а пока она здесь — хочу дарить ей только позитивные эмоции. Помнить она будет всё равно, так устроен человек. Так пусть же в памяти останется хоть что-то хорошее. А не только кровавая бойня в день свадьбы и жесткий трах со шлюхой, похожей на неё.
Пожалуй, за то, что она подарила мне вчера, что позволила касаться, ласкать, стоит её отблагодарить.
Только вот чем? Что нравится девкам? Шмотки, цацки?
Инга не такая.
Я бы мир бросил к её ногам. Но мой мир так гадок, что вряд ли придётся ей по вкусу.
Тогда что?  Цветы — вспыхивает в мозгу. Конечно, надо заказать шикарные розы. И сыпать ей их под ноги.
Она заслужила.
В голове всплывает дурацкая песенка: «Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви».
Да, розы непременно должны быть алые. Как кровь моего сердца, которое выстукивает её имя.
Ради такой цели даже сам спускаюсь вниз, в подвал: здесь у нас не только тренировочный зал, но и наше бандитское логово. Мужская берлога, где ребята проводят время, ожидая распоряжений.
Сегодняшнее моё задание слишком деликатно и заставляет их скрести мощные затылки.
Тугарин на правах моего личного помощника отвечает за всех:
— Сделаем, босс. Не волнуйся.
А мне есть отчего поволноваться — я поручаю им скупить во всех магазинах красные розы на длинном стебле и привезти в особняк так, чтобы никто не увидел.
— В подвал выгрузить незаметно. Поняли? — они кивают. — Выполняйте.
Парни уныло тащатся к задней двери, ведущей в гаражи, а я поднимаюсь наверх.
Путь лежит мимо кухни.
Не знаю, почему решаю заглянуть? Наверное, чуйка срабатывает.
Подхожу и замираю в дверях.
На кухне, как и в моей голове, безраздельно царит Инга.
Она выглядит так, словно соскочила с экрана телевизора — из какого-то душевного американского сериала про идеальную семью: в весело разлетающейся юбке, нарядном переднике, тоненькая, воздушная и улыбчивая. Инга буквально пританцовывает у плиты с лопаточкой, которой проворно переворачивает некрупные «лепешки» золотистых оладушек. Образцовая женушка хлопочет на кухне для своего мужа.
Не для меня…
Но как же хочется окунуться в мечту! Поверить в иллюзию…
Я в силках её красоты. В ловушке нежности. Пропадаю и не хочу выбираться. Она манит, привлекает и кружит голову. Словно Венерина Мухоловка ведет какую-то свою игру.
— Доброе утро, Валерий Евгеньевич! — радостно щебечет она, наконец заметив меня на пороге кухни.
Только радость ее неуместна. Я — не ее муж, и мне приходится себе об этом напоминать: подхожу близко, ловлю ее руку и целую символ ее принадлежности другому.
Не моя, и мне стоит никогда об этом не забывать.
Но как же хочется наклониться и поцеловать изящную шейку. Инга сегодня собрала волосы в пучок и из-за этого её шея выглядит особенно трогательно-беззащитной.
Я глотаю слюну: и от вида девушки, и от запаха оладьей.
Мне сложно припомнить, когда я ел домашнюю стряпню. Возможно, только в мечтах.
Поэтому отказать себе в семейных посиделках на террасе за чаем с оладушками я просто не в силах.
Слава уж не знаю каким силам, но Артём поддерживает мою безумную идею. Тёмка бы удивился, если бы узнал, что для меня он — очень важен и дорог.
Я с детских лет привык защищать младшенького, и даже брал на себя вину, когда он косячил. Всё надеялся, заслужу его расположение, обрету брата.