Забытые богом
В селе Илья обшарил все дома, числом восемь, и нашел много полезного. От гриппа, от простуды, жаропонижающее, отхаркивающее, от бессонницы и запора, от кашля и изжоги. Стариковские избы ассортиментом не уступали иным аптекам. Спокойствие вернулось и продержалось ровно до того момента, когда Илья с полным мешком лекарств вернулся домой. Вера распечатывала упаковки, жадно впивалась глазами в инструкции и разочарованно откладывала в сторону. Илья подбирал мятые бумажки, разглаживал, читал.
«…имеются противопоказания к применению при беременности…»
«…научные сведения о возможности применения препарата в период беременности отсутствуют или противоречивы…»
«…применение возможно только по строгим показаниям врача».
И невидимые холодные пальцы, едва-едва ослабив хватку, снова сжимали его сердце. В мешке не нашлось ничего подходящего.
В целом мешке.
Ничего.
Уговорить Веру… Ну да, он попробовал. После чего молча пошел в гараж деда Антона: выгонять допотопный «Буран», единственный транспорт, способный доехать до города и не застрять. Нет, конечно, можно было поискать в соседних селах, в одном из них когда-то работал фельдшерский пункт, но Илья слышал, как шуршит убегающее сквозь пальцы время, поэтому сразу поехал в Слободской. Пусть маленький, а все же город, с поликлиниками и аптеками. Всего-то километрах в пятидесяти. Если снегоход не развалится по пути, если хватит горючего, если не выдаст бог и не съест свинья, можно обернуться до темноты.
Веру оставлял с тяжелым сердцем. Порознь, впервые за… Впрочем, сегодня они многое делали, думали и ощущали впервые. Будто жить заново учились. Скорлупа их частного рая треснула под ледяными клыками Большого Белого Зверя, и в проломы потянуло смертоносной стужей.
В Слободском Илья никогда не останавливался надолго. Всегда на бегу, всегда проездом из Кирова. Раньше – проведать бабушку с дедом. Потом одного деда. А в этом году – впервые повез в опустевшее родное гнездо любимую, не зная, как все обернется. В Слободском они закупались мелкими благами цивилизации перед тем, как окончательно окунуться в мир без водопровода, центрального отопления и мягкой туалетной бумаги. Илья никогда не покупал здесь лекарств – не было нужды, – но аптеку нашел безошибочно. От моста ехал прямо, покуда не наткнулся на улицу Ленина. Там и свернул, рокотом «Бурана» подняв в воздух большую стаю ворон. Аптека нашлась быстро – присыпанная снегом вывеска с большим красным крестом.
Входить пришлось через витрину, дверь завалило основательно. Звон разбитого стекла разлетелся по притихшим улицам тревожной сигнализацией. Где-то в низких тучах вновь сердито закаркали потревоженные вороны. Внутри было немногим теплее, чем на улице, зато гораздо спокойнее. Витрины заросли инеем, будто диковинным белым мхом. Здесь даже пахло, как на улице, хрустящим на зубах морозом. За прилавком разлился небольшой каток, уходящий истоками к порванному радиатору. Оскальзываясь, Илья прошелся вдоль полок, задумчиво разглядывая незнакомые этикетки.
Надо было поторапливаться, темнело быстрее, чем он ожидал, но, как назло, навалилась чудовищная апатия. Напряженная поездка стоила Илье немалого мотка нервов и наверняка прибавила седых волос на макушке. После давящего открытого пространства хотелось пересидеть в безопасности хоть полчасика. Тишина замкнутого помещения не пугала, даже наоборот. Снаружи Илью мучило что-то, какая-то фобия, названия которой он не знал. От скрипа собственных шагов, многократно отраженных мертвым городом, хотелось кричать и бежать что есть мочи, не разбирая дороги. В аптеке это жуткое вселенское одиночество ужималось до размера небольшой комнаты. А с этим Илья мог справиться.
У кассового аппарата он плюхнулся в кресло, с наслаждением откинувшись на мягкую спинку. И застыл. Блуждающий взгляд споткнулся. Небольшое зеркало отразило неясное движение за спиной. Легкий белый силуэт в глубине служебных помещений. Отчего-то Илья сразу понял: женский. Бледный призрак раскачивался, то пропадая из вида, то вновь возвращаясь. И все это – без единого звука. Лишь где-то на улице самозабвенно переругивалось воронье.
В голове в такт пульсу бухало: не одни, не одни, мы не одни. Но ни радости, ни облегчения эта мысль не приносила. Только удушающий ужас, парализующий волю. Негнущиеся пальцы мелко дрожали, не в силах совладать с простенькой застежкой ножен. Минуты шли, а Илья все царапал и царапал непослушную кнопку, безоружный, беззащитный, еле живой от страха. Призрак так и маячил в отражении, не приближаясь, но и не прячась. Его монотонное раскачивание гипнотизировало, но Илья боялся отвести взгляд. Все казалось ему: стоит отвернуться, и тут же на шее сомкнутся ледяные ладони. Так и смотрел, не мигая.
В какой-то момент Илье стало казаться, что сидит он тут уже вечность, медленно обрастая льдом от пяток до макушки. Ноги примерзли к полу, руки – к подлокотникам. Глаза остановились, вместо крови – застывающая шурпа из колотых льдинок. Илья понял, что умрет вот так, убаюканный собственным страхом, без борьбы, без сопротивления, и Верка…
Верка!
Илья вылетел из кресла пушечным ядром, сжатый, твердый, смертоносный. Скрюченные пальцы рванули рукоять ножа, с мясом выдирая проклятую кнопку. Зазвенело, загрохотало так, что Илье почудилось, будто он и впрямь пробил ледяной панцирь, хотя на деле разлетелась задетая витринная стойка. Горло болезненно обожгло криком. Перебарывая ужас, по-бычьи склонив голову, он бросился в атаку, на непонятное, белое, жуткое, невесомо парящее в полуметре от пола.
Лихого нападения не вышло. Через два шага ноги разъехались на льду, и Илья, нелепо размахивая руками, не вбежал – въехал в подсобку на скользких подошвах. Призрак влепился в его перекошенное лицо, мягко обнял за шею, ослепил. Илья растянулся на полу. Пуховик смягчил удар, серьезно досталось разве что локтям, но вставать Илья не торопился. Было мучительно стыдно за собственную глупость и трусость, за чертову нерешительность. Он ведь едва не умер от страха!
Уличные тени удлинялись. Вороны давно перестали возмущаться и вернулись на свои места. За полсотни километров от Слободского Вера провалилась в тяжелый, наполненный кошмарами, горячечный сон. Илья лежал, накрытый пыльным аптекарским халатом, как мальчишка, что прячется от чудищ под одеялом, и погнутая металлическая вешалка упиралась ему в подбородок.
* * *Трижды с обочины под гусеницы выпрыгивали зайцы. Не замирали, ослепленные фарой, а именно кидались, с обреченностью и целеустремленностью камикадзе. Их предсмертный визг перекрывал даже рокот мотора, ознобом продирая спину Ильи. Помешать движению они не могли, но нервов подпортили изрядно. Еловый лес сдвинулся, сомкнул колючие стены. Ущербная луна нависла, растянулась по небу недоброй усмешкой, желтой, как звериные зубы. Лицо ломило от холода, а пальцы примерзли к рулю, и поминутно хотелось бросить взгляд через плечо, чтобы убедиться, что бегущий по пятам мрак не подобрался слишком близко.
Когда клубы морозного воздуха соткались в двухметровую горбатую фигуру, увенчанную рогами-лопатами, Илья не выдержал и с криком направил снегоход на обочину. На его удачу, доехать до деревьев не позволили густые кусты. Снегоход воткнулся в них и заглох, а Илья, не докрутив двойное сальто, приземлился на спину, мягко и почти безболезненно. Вскочил сразу же, перебрасывая ружье со спины на грудь. Смахнул с бровей налипший снег, проморгался, приноравливаясь к лунному свету. Успел заметить, как удирает, высоко вскидывая тонкие ноги, громадный силуэт. Затрещали кусты, и все стихло. Лишь ветер в ушах да далекий волчий вой. Илья поежился.
Реанимировать верный «Буран» не удалось. По счастью, наст держал даже с туго набитым рюкзаком. Ружье Илья нес в руках; с предохранителя снял, палец на спусковом крючке. Так было чуточку спокойнее. Минут через двадцать он вышел к мосту, и синий указатель поведал ему, что здесь протекает «р. Ужоговица». Илья сцепил застучавшие зубы и перешел на легкую трусцу. До Веры оставалось чуть меньше двадцати километров.