Фол последней надежды (СИ)

Я говорю:
— Стефаня, это…очень здорово, спасибо. С удовольствием останусь. Но я хотел бы попросить вас не говорить об этом моим родителям. Им я скажу, что буду у друга. Хорошо?
Легенда, конечно, откровенно плохонькая. Но от неожиданности я не смог придумать ничего лучше. Скользнув по мне проницательным взглядом, она безразлично отвечает:
— Ну, раз ты просишь, конечно, не стану. Договор. Постелю тебе в зале на диване, годится?
Я киваю:
— Да хоть на полу.
Стефаня ставит кружку в раковину и идет в коридор.
И Геля вдруг выпаливает:
— А можно я тоже останусь?
Ее бабушка тормозит в коридоре, очень медленно поворачивается, видимо, выдерживая паузу для раздумий.
А потом говорит:
— Конечно. Только будешь спать со мной. И отцу сама скажешь об этом.
  
Глава 60
 
Я открываю глаза и сначала впадаю в панику. Резко сажусь на постели и оглядываюсь, пока меня трясет крупной дрожью. Стены незнакомы, диван, потолок со старой люстрой. Из груди вырывается громкий стон, а дыхание срывается.
— Тихо-тихо, Ванечка, — бормочет Геля где-то рядом, обнимая меня за шею.
Я подаюсь телом на звук, пытаясь унять тремор. Суббота крепко держит, гладит меня ладонями по спине, то одной, то другой.
С каждым ее движением я успокаиваюсь. Она шепчет что-то, тон мягкий, слова ласковые, ее руки нежные.
Я бормочу:
— Геля?
— Это я. Я тут, рядом, Вань.
Перестаю наконец трястись и понимаю, что сижу на диване в объятиях хрупкой девочки. Мне сразу же становится стыдно за эту слабость. Но Геля транслирует такое безграничное принятие, что меня скоро отпускает. Я чуть подаюсь назад и говорю хрипло:
— Извини, сон плохой приснился.
Вру, конечно. Мне вообще ничего не снилось. Но я не могу признаться в том, что как ребенок испугался того, что проснулся в незнакомом месте.
Она улыбается:
— Ничего. Все хорошо.
Я смотрю на нее чуть внимательнее. Геля сидит в какой-то нелепой пижаме в полоску, которая велика ей минимум на два размера. Светлые волосы взлохмачены, на лице ни грамма косметики, и поэтому я отчетливо вижу синяки под глазами. У нее ведь тоже были не самые классные дни. Поджав ноги под себя, она сидит на пятках и выглядит как маленькая птичка.
— Стефаня уже встала, жарит блинчики. Еще рано, но она всегда так поднимается.
Едва дождавшись окончания фразы, я обхватываю Гелю руками и валю к себе на постель. Она смеется, возится, сопротивляется. Я помогаю себе ногами, обездвиживая ее, и говорю:
— Попалась! Девочка моя любимая.
С последними словами мы оба замираем. Я в шоке от того, что сказал, она в шоке от того, что услышала. Вернул бы это признание назад, но мы не в кино.
Откашливаюсь и делаю самое простое, что мне доступно. Притворяюсь, что ничего не было.
Говорю:
— Тогда умоюсь и пойду есть блинчики. Да?
Геля отвечает быстро:
— Да.
И вместо того, чтобы поговорить, я трусливо сбегаю. Сам сказал и сам напугался. Идиотская ситуация. Иду в ванную, прихватив свои вещи. Быстро принимаю душ, чищу зубы пальцем, одеваясь во вчерашнее. Ощущение все равно какое-то…несвежее. Но здесь мне хотя бы спокойно.
Вчера мы долго сидели с Гелей на кухне, в деталях разбирали мой разговор с отцом. Вспоминали мою футбольную карьеру, все трансферные движения в нашей команде, пытались понять, говорил ли он искренне или наврал, просто чтобы задеть.
Мы с ней ни к чему не пришли, потому что Суббота слишком хорошая и никак не могла принять то, что мой отец говнюк. А сам я уверен в том, что это правда. Он действительно мог такое сделать.
Мокрыми пальцами я укладываю волосы, имитируя легкий беспорядок надо лбом. Выхожу и уступаю ванную Геле, избегая ее взгляда. Кажется, она делает то же самое. Глупо. Мы же вместе. Разве не логично признаться в любви?
Когда сажусь за стол, Стефаня приземляет передо мной тарелку с блинчиками. На столе уже стоит варенье, сметана и сгущенка.
Я улыбаюсь:
— Выбор, как в ресторане.
— Это меня муж научил. Он любил, чтобы стол ломился. А я, как одна осталась, так и не смогла перестроиться.
 
Я замираю на полпути с блином ко рту. Она говорит об этом легко, но от ее тона так тонко веет болью, что я ощущаю ее как свою. В этот момент мне даже становится неловко за то, как я воспринял свои проблемы. У меня-то все живы.
Стефаня, конечно, замечает мою реакцию.
Говорит:
— Это было давно, Ванечка. Люди уходят, когда настает их время. Это естественное течение жизни.
— Но это не значит, что душа не может болеть, — отвечаю.
Стефаня кивает и отходит к окну. Смотрит на улицу, молча курит. А потом поворачивается и говорит в своей беспечной манере:
— Геля сказала, у тебя скоро важная игра?
— Надеюсь, что так.
— Я посмотрела твои транзиты.
— Мои что?
Она закатывает глаза:
— Твои транзиты, дорогой.
— Вы про астрологию? — допираю наконец. — И что там?
— Все очень хорошо! Марс соединение марс, марс соединение солнце. Знаешь, что это значит?
Стараясь, чтобы моя улыбка оставалась сдержанной, я качаю головой:
— Понятия не имею.
— Марс — планета соревнования и битвы. В соединении с солнцем дает осознание собственной силы, напористость, невероятный подъем сил и энергии. Будь аккуратен с агрессией, но в целом у тебя очень хорошие шансы.
— Звучит неплохо, — говорю я.
И тут звонит дверной звонок. Я мгновенно настораживаюсь. Откладываю блинчик и смотрю на Стефаню. Она с непроницаемым лицом идет в прихожую.
Геля выскакивает из ванной с мокрой головой и шипит:
— Кто это? Стефаня? Скажи, что просто соседка!
Но она молчит, и я уже понимаю, что пришли по мою душу. Обычно эта старушка не из молчаливых.
Перевожу взгляд на тарелку и беру блинчик. Какая уже разница. И я с удовольствием жую, пододвигая к себе сметану. Стану жирным футболистом. А что? Тоже выход. Тогда у меня будет хотя бы какое-то оправдание.
К голосам в коридоре я даже не прислушиваюсь. Я и так понимаю, кто тот единственный человек, который мог за мной прийти.
— Доброе утро, — говорит мама, присаживаясь напротив меня.
Геля стоит в коридоре, опустив руки вдоль тела. С ее мокрых волос на полосатую пижаму капает вода. Суббота говорит с полным разочарованием в голосе:
— Стефань, ты же обещала!
Ее бабушка чуть медлит, но говорит:
— Я тоже мать, Ангелок. И прекрасно помню, что самое ужасное — это потерять своего ребенка. Даже на пару часов.
Что она имеет в виду, мы все понимаем. И, кажется, все вместе испытываем стыд. Мы с Гелей, судя по ее блестящим глазам, так точно.
— Я очень вам признательна, — говорит мама, — это действительно очень больно. Ты злишься, Ваня, но, прошу заметить, что я дождалась утра. Мы можем сейчас поговорить?
Она сидит напротив с прямой спиной. Блестящие волосы лежат, как всегда, идеально. Она тепло улыбается Геле и говорит:
— Родная моя, оставите нас вдвоем?
— Ваня? — спрашивает Геля, и я киваю.
Тогда они уходят и прикрывают за собой дверь. Мама кладет сумочку на соседний стул, откидывает волосы на спину и оглядывает кухню. Улыбается и говорит:
— Тут очень уютно.
Я молчу. Макаю следующий блин в варенье и заталкиваю в рот. Разговаривать смысла не вижу.
— Вань. Я попробую коротко, а ты постарайся понять, хорошо? Твой отец, он непростой. Если бы ты знал, как он себя вел, когда мы встречались, был бы в шоке, честное слово. Сейчас для этого, наверное, есть какой-то особый термин, но тогда мои подружки его маньяком считали. Он помешан на контроле, но это все из любви. Сложно для понимания, возможно, но как есть. Когда ты был маленьким, он на тебя по два маяка вешал, чтобы знать твое местоположение. Вадик с ума сходил, когда ты в школу шел или на занятия.
Я хмыкаю и отвожу взгляд. Класс. Офигенное оправдание для неадекватного поведения.
Мама откашливается, сбиваясь. Говорит: