Фол последней надежды (СИ)
Мне бы успокоиться, но чувство вины, с которым я и так живу, вдруг становится слишком огромным для моей души. Поэтому я просто позволяю себе плакать.
Какое-то время мы так и сидим. Я понемногу успокаиваюсь и греюсь от прикосновений моих любимых мальчиков.
— Все нормально, — говорю чуть позже, — извините, что-то я сорвалась.
Отстраняюсь, утираюсь слезы, улыбаюсь им, стараясь выглядеть стойкой. Отпиваю свой чай, который уже порядком остыл. Разве я так уж долго плакала?
— Энж, можно вопрос?
— Богдан, может, сейчас не время для вопросов? — обманчиво мягко спрашивает Ваня.
Я трясу головой, зажмурившись. Сама себе напоминаю мокрую собаку, которая пытается стряхнуть с тела все лишнее. Потом открываю глаза и снова берусь за кружку.
Говорю:
— Все в порядке, правда. Что за вопрос?
— Зачем вы вообще туда поехали?
Я криво улыбаюсь. Левый уголок губ саркастично ползет вверх, а правый упрямо остается на месте. Медлю с ответом.
Говорю, глядя на Ваню:
— У подружки своей спроси.
— У какой подружки?
— Честно, мне сначала очень хотелось поехать, но Аринка меня отговорила. А потом Зайцева отметила меня примерно на сотне своих видео.
— Каких? — озадаченно интересуется брат.
— Бо, ну ты же не тупой. Или тебе описать детально? Зайди лучше к ней в профиль и посмотри.
Они оба хватаются за телефоны, сосредоточенно изучая соц сети.
— Тут ничего нет.
— В смысле?
Я выхватываю телефон из рук брата и понимаю, что в профиле Алены действительно нет ничего. Ни одной фотографии, ни самого завалящего видео. Стараясь сдержать волну отвращения, я говорю:
— Класс. Напугалась, бедняжка. Или перестраховалась. Придется вам довольствоваться скринами.
Открываю в своем смартфоне нужные изображения и бросаю на стол.
Говорю:
— Я заскринила не все. Только то, что сильнее всего взбесило.
Ваня листает фотки, сокрушенно опускает голову вниз. Мотает ей из стороны в сторону, говорит:
— Какая же тупая провокация.
— А ты бы не повелся? Остался бы дома? — пока говорю, понимаю, что возмущение, которое я собиралась закопать, радостно вылезает наружу.
— Не знаю.
— О, здорово. А ты, Бо? Сидел бы дома под сериальчик?
— Энж, хорош.
— Нет, это не мне хорош. Это вы должны понимать, что мы с Ариной попали в замес из-за вас. То есть…Короче, я не хочу никого обвинять, но если бы вы рассказали изначально, в чем прикол, и зачем вы едете, то мы с большей вероятностью остались бы дома.
Подхватываю Альберта, зажав его подмышкой, и встаю из-за стола. Взмахиваю ладонью, разрезая воздух, и продолжаю:
— Знаете, что еще произошло, когда мы приехали? Алена подошла, любезно объяснила правила тусовки, а потом сказала, что ее туда пригласил Ваня. А потом поцеловала его на моих глазах. Может быть, я и поступила глупо, но у меня для этого были все условия.
Я разворачиваюсь и ухожу с кухни. По незнакомой квартире двигаюсь почти на ощупь, свет не включаю. Миную зал, где на диване крепко спит Арина, и захожу в спальню. Ложусь на бок, не откидывая покрывала, кота пристраиваю рядом с собой. Пусть эти мои любимые мужчины идут в одно известное место. Я виновата, я это принимаю. Но и они тут не самые классные!
Чешу Альберту шею и сама успокаиваюсь, чувствуя его мурчание животом. Можно забрать его домой? Этот кот слишком терапевтичный. Я слышу приглушенное бормотание с кухни, звяканье кружек. По привычке стараюсь вслушиваться, но слова от меня ускользают. Злость уступает место усталости, и я засыпаю. А потом резко возвращаюсь в реальность, когда слышу над собой родной голос:
— Геля, можно я лягу с тобой?
Глава 53
— А где Бо? — спрашиваю, приподнимаясь на локте.
Шарю рукой по покрывалу вокруг себя, как будто в действительности могу найти там брата. Натыкаюсь на кота и слышу его недовольный вздох.
Ваня говорит:
— Он с Ариной сидит. Позвать?
— Нет, все в порядке. Ложись.
Меня немного трясет, как бывает обычно, когда выныриваешь из глубокого сна. Лоб покрыт испариной, и снилось мне, кажется, что-то неприятное. Так что я даже рада, что Ваня меня разбудил. Укладываюсь обратно в постель и пару раз провожу рукой по шерсти Альберта от ушей до хвоста. Он тоже успокаивается и устраивается поудобнее. Громов отходит в сторону и, кажется, достает что-то из шкафа. Потом возвращается и накрывает меня каким-то мягким пледом. Сам ложится рядом, но не под одеяло, а сверху. Целует в плечо и кладет на него свою ладонь. Вроде бы почти объятия, но какие-то деревянные. Жест какой-то странный и непривычно целомудренный. Я успела привыкнуть к другому. Ваня очень честный в своих реакциях, и когда он хочет обнимать меня или целовать, то делает это с полной отдачей.
Я ворочаюсь, а потом все-таки спрашиваю:
— Что-то не так?
— Все нормально.
Но по тону понимаю, что это не правда. Чувствую, что Ваня о чем-то умалчивает, но пока не могу понять, в чем дело.
Прикрываю глаза в надежде на сон, но он не идет. Меня гнетет тревога. На ощупь чешу кота, треплю его за уши, трогаю за нос — он все терпит. И совсем он не похож на сволочь, как говорил Громов. Хотя, конечно, я заметила, какими высокомерными взглядами Альберт одаривал и моего брата, и Ваню.
По дыханию и по напряженной руке на моем плече я понимаю, что Громов тоже еще не спит. И я решаюсь уточнить.
Шепчу ему:
— Ты нервничаешь? Злишься?
Ваня глубоко вздыхает, и его теплое дыхание касается моей щеки. Приятно. Все еще сильно волнующе. И очень страшно, что в какой-то момент я могу этого лишиться.
Он говорит:
— Нет, ты была права. Скорее это ты должна злиться на меня. Все в порядке, Гель, спи.
Но мое упрямство уже тащит меня вперед, как локомотив.
— Неправда. В чем дело? — спрашиваю я.
Ваня за моей спиной снова вздыхает. Мышцы его грудной клетки и пресса напрягаются. Кажется, он вот-вот заговорит, и я не хочу спугнуть этот порыв. Замираю в ожидании, и внутри все тоже как-то затихает.
И он начинает говорить мягко и медленно, как будто подбирая слова:
— Котенок, ты тоже пила эту дрянь. Знаю, что не много, но все же было. Я очень хочу сейчас быть рядом с тобой, но не хочу провоцировать, что ли. Поэтому просто закрывай глазки, будем спать. Это был сложный день.
Этого я совсем не ожидала услышать. Он боится меня? Ему противно? Я молчу и пялюсь в темноту. Горячая слеза скатывается из правого глаза, бежит через переносицу, пересекает щеку и ныряет под мочку уха. Сосредотачиваюсь на этой траектории, чтобы не расплакаться в очередной раз. Мне снова становится иррационально стыдно за все, что происходило этим вечером.
Стараясь не шмыгать, аккуратно вытираю нос пальцами. Почему-то не хочу, чтобы Ваня понял, как я расстроена, но он все равно замечает. Тянет меня за плечо и заставляет повернуться на спину. Я отворачиваюсь и сердито вытираю мокрую щеку.
Ваня берет меня за подбородок и поворачивает голову обратно. Смотрю ему в глаза и думаю о том, что даже в темноте досконально помню их цвет.
— Почему ты плачешь?
— Нипочему, — говорю бесцветно, но обида все равно звенит в голосе.
— Геля, — одним только моим именем он и просит, и укоряет.
— Тебе противно?
— Чего?
— Противно от меня?
— Гель, ты дурочка? Ты что такое говоришь? Я, может, как-то не так объяснил, что имею ввиду.
— Ты сказал, что не хочешь провоцировать.
— Да. Ты Арину видела? Ее…ну, скажем, настойчивый флирт с Богданом?
Я киваю:
— Видела.
— Это действие такое у этой фигни. Снимает социальные блоки, раскрепощает. В том числе сексуально. Понимаешь?
В этот момент я безумно рада тому, что в комнате темно, потому что я чувствую, как ужасающе быстро краснею.
Бормочу невнятно:
— Я этого не знала.
Ваня наклоняется и целует меня в переносицу. Улыбается. Проводит костяшками пальцев по моей щеке и, я боюсь, чувствует, какая она горячая от смущения.