О-3-18 (СИ)

Детектив подхватывает с земли арматуру. Поддевает ею люк, без особых усилий сдвигает тяжелый пласт металла. Заглядывает внутрь.
Там есть свет. Если есть свет… значит, наводка верна. Время спускаться.
Шайль напоследок вдыхает смрадный воздух О-3. Хотя за последние дни он стал чуть мягче.
Спуск проходит без проблем. Скобы надежно вбиты в камень, а света хватает, чтобы не оступиться. Вскоре детектив спрыгивает вниз. Озирается. Встречает недоумевающие взгляды волколюдов. До них два метра. Парень и девушка. Последняя прижата к стене. В их глазах плещется страсть, не успевшая смениться удивлением.
— Какого хе…
Вопрос тонет в грохоте выстрела. Волколюда бросает на камень. Его самка не визжит — хватается за здоровенный боевой нож. Шайль даже не успевает перевести руку, как получает опрокидывающий удар.
— Получай, гнида!
Шайль рычит от боли, одной рукой удерживает кисть противника, другой прислоняет «Левиафана» к телу. Достаточно одного выстрела.
Девчонка содрогается, стену орошает кровью. Короткий удар рукоятью в лицо. Волколюдка заваливается в сторону, оставляя нож в боку Шайль.
— Скотина… — хрипит детектив, выдергивая широкое лезвие.
От боли мутится в глазах. Удар был метким, и будь Шайль человеком, на этом все и кончилось бы. Печени кранты.
Тело цепенеет. Кровь горячим потоком пропитывает футболку. Детектив торопливо вонзает клыки в еще живую жертву.
— Не вздумай… — хрипит самка.
Она пытается обратиться, но толку мало: Шайль выгрызает куски из глотки, подтягивает тело к себе, прикрываясь от опасностей. Вовремя.
Эхо разносит чужие крики по тоннелям. Слышен торопливый бег. Ругань. Шайль отчаянно глотает кусок за куском. В этом нет жажды или удовольствия — лишь тяга к жизни.
— … мать!
Крик смешивается с выстрелами. Добыча Шайль получает несколько пуль, вздрагивает, разбрызгивает кровь. Детектив прячется за мертвым щитом, вжимается в стену, вскидывает револьвер.
Курок исправно бьет по капсюлям. Крупнокалиберные пули выедают куски бетона, брызжут осколками металла и камня. Стрелявший прячется в укрытие.
Шайль не слышит, о чем они кричат. Звон в ушах мешает. Тело все еще слабое от раны. Нужно вставать.
В одной руке нож, в другой — револьвер. Детектив вскакивает на дрожащие ноги, не спуская глаз с угла, за которым прячется еще одна жертва.
Прыжок через канал с помоями получается не очень удачным: Шайль с трудом долетает до противоположного края, почти соскальзывает. Пуля рассекает плечо, разрывая ткани куртки и тела. Еще один выстрел со стороны Шайль. Детектив вспрыгивает, вжимается во влажную стену, направляя револьвер вдоль нее. Торопливо вышагивает, стараясь держать мушку в нужном месте.
Замирает перед поворотом. Враг там. Мимолетная нерешительность овладевает телом, и Шайль приходится закусить губу. Выставить нож перед собой, задрать ствол револьвера.
Выдох сливается с шагом. Волколюд метит прикладом в лицо, удар проходит вскользь, оставляя на виске ссадину. Лезвие ножа влезает под челюсть. Шайль оставляет клинок в ране — хватает противника, прижимает к себе, вгрызаясь в шею с удобной стороны. Рвет, глотает, давится кровью и жестким мясом, пятится обратно за угол. Винтовка мешается, повиснув лямкой на плечах умирающего.
Тело обмякает под ногами Шайль. Она утирает губы, сплевывает. Осторожно выглядывает: там пока никого. Только пустой тоннель, освещаемый кристаллами.
«Левиафан» ныряет в кобуру. Отобрав у мертвеца «Шпалу» и горсть патронов к ней, Шайль торопливо заряжает винтовку. Выдыхает.
Во рту чужой вкус, чужой запах. Грудь болит, но теперь уже не болью смертельной раны — а досаждающим нытьем плоти. Орган сросся быстро. Даже безмордые способны хорошо регенерировать, если есть мясо.
Шайль выходит из-за укрытия, бредет под сырыми сводами, упирая приклад в плечо. Мелькнувшая тень — «Шпала» содрогается в руке, детектив передергивает затвор, донаводится.
Волколюд спрятался за одним из ящиков. Рассмотреть оружие не удалось, но времени осторожничать у Шайль нет. Она продолжает идти, держа укрытие на прицеле.
 
Ей нужно действовать так быстро, как возможно. Канал нечистот разделяет ее и цель, но прыгать еще раз — самоубийство. Саднящее плечо напоминает об этом.
Шайль нервничает. Делает выстрел, готовит винтовку к следующему. Сидящий за ящиками не показывается. Детектив с раздражением стреляет снова, отступает в одну из ниш, уходя с линии огня. Пока патроны входят в «Шпалу», Шайль восстанавливает в голове картинку тоннеля. Она видела, откуда прибежал противник. Она знает, где он сидит. Она его убьет.
Нужно просто сойти с ума. Попрощаться с жизнью и идти навстречу смерти. Шайль выходит из укрытия, поворачивается боком — если выстрел будет, то пусть придется хотя бы на защитные пластины в куртке.
Девушка отключает эмоции. Отключает мысли. Она двигается, зная, что каждый шаг может стать последним.
Волколюд высовывается из-за ящика. Два стрелка встречаются. Шайль быстрее, и все же получает заряд картечи. Бедро взрывается болью. Девушка скрежещет клыками, передергивает затвор и на всякий случай стреляет в упавшее тело еще раз.
Торопливо ковыляет дальше. Рана несмертельная, нужно добраться до следующей жертвы…
Шайль никогда не нравились перестрелки. Это глупая мальчишеская игра, в которой побеждает какая-то таинственная тактика. Иногда и рефлексы, и скорость. Но детектив чувствует, что последнего недостаточно, чтобы выйти «сухой из воды».
Одежда пропитывается кровью. Еще одна стычка — и рука Шайль слабеет. Шальная пуля разорвала мышцы, но у детектива нет времени. Она стреляет, бежит, игнорируя боль, отнимает жизнь, побеждая лишь за счет подготовки.
«Шпала» опустела. Трофейный дробовик, двустволка «Очкарик», продержался два выстрела. Шайль вновь сжимает «Левиафан М-3». Заляпана кровью, истощена. Девушка путается, она не понимает, что делает здесь, в этом непонятном вонючем месте. И все равно стреляет.
— Жми суку! Не давай ей высунуться! — орет кто-то, но Шайль не слышит.
Она даже не понимает, что по ней пытаются вести огонь на подавление: детектив рвется навстречу пулям, уже не обращая внимания на раны. Револьвер увесисто дергается в руке. Стрельба перестала быть прицельной, превратившись в хаотичное уничтожение всего, что попадется под мушку.
— Умрите наконец! — рычит Шайль.
Девушка не понимает, что тело работает на пределе. Она лишь чувствует, что стала сильнее, быстрее… Она чувствует удачу. И потому бросается ногами вперед, вминая тело волколюда в кирпичную стену. Парень пытается схватить ярко-красные кроссовки, навести слишком длинный дробовик, но несколько быстрых выстрелов делают из его груди набор дырок.
Шайль грызет, поедает, снова и снова отталкивая любящие объятия смерти. Она чувствует себя карателем и старается больше ни о чем не задумываться.
«Левиафан» скоро опустел. Волколюды перестали верить в силу перестрелок. Теперь на Шайль выпрыгивают звери. Но в ближнем бою детектив ведет себя уверенно.
Показался козырь. «Соловей». Он длинной очередью раскрошил волчью морду, приблизившуюся слишком близко. Шайль вырвала клыками кусок плоти, проглотив вместе с шерстью.
— Пиздец!
Они в отчаянии. А Шайль впервые по-настоящему остро ощутила, что дает военная подготовка волколюду. Между ней и нормальными сородичами оказался разрыв. Слишком большой, чтобы девушку можно было легко прикончить. Но дело не только в этом.
Удача. Пули ни разу не задели сердце. Не попали в голову. Шайль давала им возможность, подставлялась, но жертвы этим не воспользовались. Отчасти детективу было досадно.
Она спасла Освобождение, встретившись с мэром. Город теперь всяко выживет. Но Шайль не чувствовала, что должна выжить вместе с ним. Девушка зарыдала, когда последний волколюд рухнул перед ней на камни. Его голова разбита о стену. «Соловей» пуст. «Левиафан» тоже. И Шайль вместе с ними.