Ты (СИ)
— Лёнь, что у вас с голосом? Вы не болеете? — обеспокоенно спросила она.
— Д-да н-нет... Норм... — "Бряк!" — раздалось в туалете, и я чуть не умерла от испуга. Голос пресёкся: горло будто сдавила невидимая рука.
— Лёня? — тревожилась на том конце линии Ксения. — Что с вами? Вам нехорошо?
— Гм, кхм, — откашлялась я. — Да так, просто поперхнулась... Всё в порядке.
Сердце стучало, как у маленькой птахи — триста ударов в минуту. Я открыла дверь туалета, и к моим ногам упала швабра. Она стояла за унитазом, прислонённая к стене, но отчего-то ей вздумалось свалиться — правда, не до конца: ручкой она упёрлась в дверь, застряв наискосок. А когда я открыла дверь, опора исчезла.
— Фу ты, Господи...
— Лёнь? Да что там у вас происходит? — недоумевала Ксения.
— Кажется, у меня завёлся барабашка, — с нервным смешком сказала я.
А потом меня накрыло. Я хохотала и хохотала без остановки, до боли под ложечкой, до застревания воздуха в лёгких, до полного посинения. Сознание спряталось в аварийную капсулу, понимая, что это истерика, но ничего сделать не могло. Я соскользнула на пол и продолжала содрогаться от этого удушающего хохота.
— Так, ждите, я сейчас к вам приеду, — решительно сказала Ксения.
Я так и просидела на полу до самого её прихода и еле смогла подняться, когда раздался сигнал домофона. В нёбо вонзились невидимые иглы не съеденного мной кактуса, вытягиваясь и прорастая в мозг кристаллами боли...
... — Лёнь, я думаю, это просто какой-то глюк. Но даже если допустить такую безумную мысль, что это она... Подумайте сами: Яна ведь любила вас. Зачем ей пугать любимую девушку или желать ей зла? Вам незачем бояться.
Кухня, стол, две чашки чая. За окном — мрак. Напротив меня — чёрный жакет, белая водолазка и внимательные глаза Ксении. Она не назвала меня сумасшедшей, хотя доказательств твоего звонка я предъявить не смогла: во входящих твой номер почему-то не отобразился. Но в телефонной книге он ещё сохранился, и Ксения уверенной рукой набрала его (у меня не хватило духу). Ответ был: "Данный вид связи недоступен для абонента". Интересный юмор, подумалось мне. А какой тогда доступен? Спиритический сеанс?
— Не бойтесь, Лёнечка. Я рядом. Всё хорошо.
Тёплые руки Ксении легли сверху на мои. Уютные мурашки пробежали по плечам, вдоль спины и вырастили мне воображаемый кошачий хвост.
— Я сейчас к вам ехала — снег шёл. Интересно, всё ещё идёт? — Ксения подошла к окну. — Идёт...
Мы оделись и вышли на балкон, я открыла створки и вдохнула холодный, пахнущий зимой воздух. Что-то предновогоднее витало в нём, хотя до праздника оставалось больше месяца. Свою чашку я взяла с собой и маленькими глотками допивала быстро остывающий чай.
Этот Новый год мне предстояло встречать без тебя...
Нет, это не слезинка упала в чай, это снежинка влетела, а следом — ещё целая стайка её сестёр. Крошечными холодными поцелуями они таяли на моём лице. Я люблю зимние вечера, особенно когда так задумчиво и неторопливо падает снег, но без тебя мне очень холодно...
Ксения стояла рядом и не трогала меня и пальцем — смотрела на снегопад в свете уличных фонарей, а меня словно обнял кто-то невидимый. По холодным щекам покатились горячие слёзы, но не тоскливые, а светлые, как новогодняя гирлянда. Фонари запутались острыми лучами в моих мокрых ресницах, а в сердце пульсировала тёплая боль — малюсенькая, величиной с боб, область. Там жили "Слепые души". Даже если я нажму "очистить корзину", из этой спасательной капсулы они никуда не денутся. От себя не убежишь.
Ксения рассматривала книги на полке, потом с улыбкой взяла утёнка, а я, не присаживаясь в кресло, склонилась над столом, зашла в корзину, выделила заголовок файла с романом и нажала "восстановить".
— Смешной... А это — его сестричка?
— Подружка. Он у меня с детства, а её мне Яна подарила.
Когда Ксения уехала, я взяла эту парочку с собой в постель. Желания сжаться в комок уже не было, ночная темнота больше не таила в себе угрозы, а окутывала теплом. Дом снова стал домом. А ещё в моём сердце грустным котёнком скреблось желание обнять Александру, прижаться к ней и не отпускать. Никого дороже и роднее её у меня не осталось.
Всё-таки хорошо, что я нажала "восстановить".
23. Ангел-хранитель
С тёмного неба падали ясные, суетливые искорки-снежинки: Новый год разбросал по городу миллионы огней, окутал улицы мандариновым духом и пропитал ёлочной морозной колкостью. Я жутко замёрзла на балконе, но не признавалась в этом женщине в роскошной шубе из чёрно-седого меха, по которому струилась плащом, мерцая рубиновыми завитками, великолепная густая шевелюра. Дым уже второй подряд сигареты частично улетал в зимнее пространство ночи, а частично попадал мне в горло, заставляя покашливать.
— А-а, вон как всё сложно... Мда. А я думала — ты Ксюхина новая девушка. Вы с ней, кстати, хорошо смотритесь.
Мою курящую собеседницу звали Эля. Она была давней знакомой Ксении и пришла на новогоднюю вечеринку со своей подругой — щуплой стриженой девушкой в мешковатых штанах, на вид — пацан пацаном. Это был союз очень разных людей, причём во всём — от возраста и внешности до уровня доходов.
Иногда так бывает: совершенно незнакомому человеку раскрываешь свою душу, как не раскрываешь и близким. Обе слегка "подогретые" вином и шампанским, мы разговорились как-то неожиданно легко, будто знали друг друга уже много лет. Наверно, было в моей случайной собеседнице что-то располагающее... Даже не знаю, что именно — может быть, ласковая искорка в глазах, прячущаяся в уголках губ добродушно-ироничная улыбка, тембр голоса — низкий, с приятной хрипотцой, царапающей, как нагретый песок летнего пляжа. Решительно стряхнув пепел вниз с балкона, Эля сказала:
— Я думаю так: если ты чувствуешь, что человек тебе — родной, что тебя тянет к нему как магнитом и, как ты говоришь, даже дышать больно в разлуке, то какого хрена ты мучаешь себя и его? М?
Пытаясь оградить себя от холодного дыхания зимней ночи, я потуже запахнула дублёнку, в которой я ходила уже пятый год. Рядом с царственно-роскошной шубой Эли она смотрелась весьма убогонько. Но ночь, утешая, накинула на мои плечи чёрный бархатный плащ, расшитый блёстками звёзд и городских огней — это было самое богатое одеяние, какое можно только измыслить.
— Просто с гибели Яны прошло ещё слишком мало времени, — призналась я с глухой болью в душе. — Четыре с половиной месяца — это ничтожно мало... Я хочу подождать хотя бы год, прежде чем задумаюсь о каких-то новых отношениях. Да и не знаю, честно говоря, буду ли вообще задумываться. Я просто не могу...
Эля выпустила дым длинной струёй, философски прищурив тяжёлые от толстого слоя туши ресницы.
— А зачем это всё? Думаешь, она хотела бы, чтобы ты вот так хоронила себя заживо? Носила вечный траур? Пойми ты, дурочка... Ты плачешь здесь — её душа плачет ТАМ. Вы всё ещё связаны, и твои страдания заставляют страдать и её. Пойми, она хочет тебе счастья, а не этого монашества в миру... Год... — Эля хмыкнула, щёлкнув по сигарете. — Выдумала тоже. Целый год самоистязания... Думаешь, твоя Яна этому сильно обрадуется? Стань ты наконец счастливой, чтобы она была спокойна за тебя!..
Она попала в мою болевую точку. Ведь с мамой я уже постигла эту науку — отпускать ушедших близких, почему же так трудно повторить это с тобой?.. Словно в первый раз... Огни города поплыли перед глазами в солёном тумане.