Ты (СИ)

                 — Спасибо, Саш...
                 Цветы перекочевали в мои объятия. Влажные от дождя лепестки прохладно защекотали мне подбородок, а Александра явно собиралась с силами, чтобы разуться. Кое-как пристроив огромную охапку на узкую тумбочку, я присела и расстегнула шикарные сапоги твоей сестры, перемазанные осенней грязью. Я достаточно насмотрелась на выпивающего отца, чтобы на всю оставшуюся жизнь заработать стойкую нелюбовь к пьяным, а потому видеть в лапах "зелёного змия" почти не пьющую Александру мне было вдвойне неприятно.
                 — Как ты доехала-то вообще? — спросила я.
                 Она небрежно и с какой-то усталой злостью сбросила сапог с одной ноги, попыталась проделать то же самое со вторым, но не получилось. Я помогла, стараясь не испачкать руки. Видно, Александра шла, не очень-то разбирая, куда ступает.
                 — На такси, Лёнечка... Я же не самоубийца, чтоб в таком состоянии — за руль... А машина — на стоянке, ничего с ней до утра не случится. Хм... А у нас гости?
                 Только сейчас Александра заметила на вешалке куртку Ксении. Хмурясь, она стащила кашне, бросила его на полку и, не снимая полупальто, направилась в комнату. Вся её усталость в один момент куда-то девалась: плечи расправились, походка стала угрожающе мягкой, как у тигра, подкрадывающегося к жертве. Я, готовясь к не очень хорошему развитию событий, устремилась следом.
                 — Добрый вечер, — вежливо улыбнулась Ксения, поднимаясь с дивана. — Простите за вторжение, я зашла только поздравить Лёню с днём рождения. А то она тут совсем одна сидит, грустит...
                 Глаза Александры, недобро блестя холодной амальгамой, прищурились. Похоже, сегодня она не собиралась быть учтивой: пресловутый "змий" снял в её сознании все барьеры и рамки приличий.
                 — Опять? Какого хрена ты лезешь к ней? — процедила она, приподняв верхнюю губу в агрессивном оскале. — Ты не понимаешь, что тебе тут нечего ловить? Не-че-го!
                 — Саш... Не надо, ладно? — попыталась я успокоить её. Голос мой прозвучал испуганно и жалко.
                 Взгляд Ксении тоже похолодел и скрестился со взглядом Александры, как клинок.
                 — Во-первых, никто ни к кому не лезет. А во-вторых, пусть Лёня сама решает, с кем и для чего ей общаться. Она свободный взрослый человек.
                 Александра плюхнулась на диван, запрокинув голову и закрыв глаза. Руки она раскинула в стороны по спинке.
                 — Да ради Бога. Я её свободы ничуть не ущемляю... Пусть общается с кем угодно... только не здесь. Это всё-таки моя квартира, и я имею право приглашать сюда только тех, кого хочу видеть. Ты в их число не входишь. — Александра наклонила голову вперёд, сверля Ксению тяжёлым взглядом исподлобья. — По-хорошему прошу: покинь помещение.
                 — Понимаю, я на чужой территории, — проговорила Ксения, поблёскивая колючими искорками в глубине зрачков. — И, соответственно, условия диктовать не имею права. Поэтому могу только попросить: не огорчайте и не пугайте Лёню. Всё-таки сегодня у неё день рождения.
                 — Спасибо, я в курсе, — хмыкнула Александра. — Я желаю ей только всего самого лучшего. И никак иначе.
                 — Хорошо, если так, — сказала Ксения. — Хоть в чём-то мы с вами солидарны.
                 Взгляд Александры тем временем остановился на картине. Пару секунд он был бесстрастным, но потом вспыхнул ледяным огнём гнева.
                 — А это что за мазня?
                 — Это мой подарок, — ответила Ксения спокойно. — Но я не считаю это мазнёй. Это работа очень талантливого художника.
                 Александра поднялась на ноги. Слегка покачнувшись, она шагнула к креслу с картиной.
                 — А я считаю это пошлостью, — сказала она, презрительно кривя губы. — Изображать Лёню в таком виде — насмешка и оскорбление. Она — ангел, а не шлюха. И я никому не позволю делать из неё деваху из "Плэйбоя"... Картинку для дрочки.
 
                 Схватив картину, Александра швырнула её о стену с такой силой, что рама треснула и сломалась, а от стены отвалился кусочек декоративной штукатурки. Не успела я ахнуть, как кулак Ксении просвистел в воздухе и ударил Александру по лицу. Не устояв на ногах, она упала на журнальный столик — слава Богу, не стеклянный, а из дерева.
                 — Вы что делаете?! — закричала я.
                 Удар только разозлил Александру. Потрогав разбитую губу, она вскочила с поразительной для своего состояния быстротой... Её ответный удар, а точнее, бросок был намного сильнее и профессиональнее: отлетая, Ксения перевернула кресло. Впрочем, уже через пару секунд она поднялась, растрёпанная, с яростно сверкающими глазами и сжатыми губами, готовая снова броситься в драку. Александра, бледная и на вид совсем трезвая, с кровоподтёком на губе, уже готовилась отражать атаку. Обе они были высокими и сильными, в хорошей физической форме — под стать друг другу, так что, можно сказать, я имела счастье наблюдать бой чемпионов.
                 — Прекратите! Перестаньте сейчас же! — что было сил завопила я, вставая между ними. Сердце зашлось в сумасшедшем галопе, колени тряслись, а в кишках будто засела глыба льда. — Ведёте себя, как... самцы в брачный период! Только оленьих рогов не хватает... Так вот, если хотите знать, вам обеим нечего ловить! Для меня никого не существует, кроме Яны! Так что махать кулаками тут бессмысленно. Всё, брэйк!
                 Вклиниваясь между ними, я не давала им снова броситься друг на друга. Ксения первая взяла себя в руки.
                 — Лёнь, простите меня. Простите, что испортила вам день рождения, — всё ещё возбуждённо дыша, но уже успокаиваясь, сказала она. — Мне следует уйти. Проводите меня, пожалуйста.
                 В прихожей она обулась, надела куртку и на пару секунд крепко сжала мои похолодевшие и трясущиеся пальцы.
                 — Всего вам самого прекрасного, Лёнечка. Ещё раз простите за эти разборки. Надеюсь, ещё увидимся.
                 Дверь за ней закрылась, а я сползла по стене прихожей. Сидя на корточках и стискивая руками голову, я кожей ладоней чувствовала бешеный пульс висков. В мозг всверливался тонкий комариный писк.
                 Встать получилось с трудом: в коленях ещё ощущалась слабость, меня пошатывало. Я остановилась в дверях гостиной, держась за косяк. Александра сидела на диване, наклонившись вперёд и вцепившись себе в волосы. Не сказав ни слова, я вымыла посуду, поставила розы в вазу с водой, потом обтёрла влажной губкой грязные сапоги Александры. Всё это я делала, словно двигаясь под огромной толщей воды — медленно и лениво. Возбуждение и испуг уступали место заторможенности и тоске. Не хотелось ни разговаривать, ни плакать, ни даже дышать. Хотелось лечь и уснуть. Навсегда.
                 Пальто Александры свисало с подлокотника поставленного на место кресла, а сама она сидела на диване уже без галстука и со стаканом чего-то жёлтого — на первый взгляд, апельсинового сока. Сделав глоток, она поморщилась и зашипела, и я сделала вывод, что соком закрашена водка: спирт защипал разбитую губу. Я достала из аптечки перекись водорода, смочила ватку, отколола в морозилке кубик льда. Присев перед Александрой на корточки, сказала:
                 — Дай-ка, обработаю... Убери стакан и открой рот.
                 Сначала я приложила к губе лёд на тридцать секунд, потом промокнула ранку перекисью. Защипало, Александра сморщилась, но стойко вытерпела.
                 — Прости меня, ангел, — пробормотала она, глядя на меня из-под устало полуопущенных век. — Ничего не могу с собой поделать... Все эти красотки, которых ты со мной видела — ничто. Пустое место. Единственная женщина, которая мне когда-либо была и будет нужна — ты. Но мне ничего от тебя не надо. Просто будь... Будь здорова, счастлива. Улыбайся. Пусть не со мной — с кем хочешь. Будь... Живи. Вот и всё.