Иные (СИ)
Он смотрел на перепуганных сервентов. Хоть бы деньги потратили на что-нибудь приличное! Только зачем на приличное? На это хозяин и так даст. Зато на наркоту — никогда!
— Пойдемте. Катя, вставай. Ник, ты мне тоже нужен.
— Товаби! Я не могу, без этого! Я привыкла!
Катя отчаянно смотрела на господина. В глазах у нее стояли слезы.
— Неправда. Хотя я могу заблокировать.
— Не надо.
— Значит, сама справишься. Зачем, ты вообще это делаешь?
— Жить тошно!
Христиан привел сервентов к двери комнаты для наказаний и достал ключи.
— Очень помогает ощутить вкус к жизни, особенно после выхода отсюда. Катя заходи.
Она вошла в сумерки каморки и села на жесткую кровать.
— Хлеб и вода. Больше ничего.
— На сколько это?
— Не знаю. Через пару дней проведу сканирование. Посмотрим по результату.
— Можно мне читать?
— Нет. Никаких книг.
Никки умоляюще смотрел на Христиана.
— Товаби! Зачем так?
— От этого не умирают, — ответил тот и повернул ключ, запирая дверь. — Никки, пойдем.
Ника он запер в обычной комнате на другом конце дома на тех же условиях. Через два дня сделал Кате сканирование. Почти без улучшений. Одна злость. А Никки уже можно было выпускать. И курить ему не нравилось, и пил за компанию, и прощение попросил. Но, узнав, что Катю не выпускают, сказал, что не выйдет и есть ничего не будет, кроме хлеба и воды.
— Твое дело, — сказал Христиан и запер дверь. А вечером приказал слуге принести узнику ужин. Ник поставил тарелки на стол у себя в головах и заснул, не притронувшись к еде. Герой хренов! Homo passionaris! Красиво, но бессмысленно!
Катя оказалась крепким орешком. Через неделю после начала заточения Христиан провел еще одно сканирование. Злость сменилась ненавистью пополам с отчаяньем. Тоже неконструктивно.
— Плохо! — только сказал он и запер дверь. Плохо было еще и то, что Катя, и так не слишком упитанная, за семь дней потеряла минимум семь килограммов, по килограмму в день, и выглядела очень худой. Продолжение наказания могло быть вредным для ее здоровья. Но в руководстве о наказаниях homo passionaris говорилось, что наказывать нужно только до полного раскаяния. Иначе бесполезно. Если это становиться опасным для здоровья, лучше потом восстановить функции организма, чем смягчить наказание. Христиан решил последовать совету и дожать.
Дожимать пришлось еще неделю. К концу этого срока у Кати в голове возникло твердое желание сюда больше не попадать, и Христиан решил, что пока этого достаточно. Хоть что-то! И Катя была выпущена на свободу. Правда, из комнаты ее пришлось выводить за руку. У девушки отчаянно кружилась голова. А потом несколько дней откармливать салатиками вместе с Ником, согласившемся, наконец, покинуть место добровольного заточения.
Но мир в доме наступил. Очень худой, но мир. Нет, не гармония. Какая уж тут гармония, если Катя обижается на товаби за отсидку, Ник — за Катю, а товаби недоволен обоими сервентами, которых приходится держать в повиновении подобными способами. В гармоничной семье сервенты должны любить своего господина и слушаться его во всем, а господин — заботиться о сервентах. Свою часть обязанностей Христиан выполнял. Чего нельзя сказать о низших. У Ника с Катей всегда было все необходимое. Сыты (по крайней мере, до комнаты для наказаний и после нее), одеты, ходят в колледж, обеспечены всем для учебы. А они! В общем, худой мир хотелось упрочить.
Возможность для этого вскоре появилась и самым неожиданным образом. В одном из городских магазинчиков Катя присмотрела очень красивый браслет. Золотой с изумрудами. Поделилась открытием с Ником. Ник сказал Христиану. Сама не решилась просить у товаби. Парламентера выслала. Товаби начал переговоры. Собственно, условие было одно. Год без нареканий — будет браслет. Поторговались. Сошлись на шести месяцах. В первый раз Катя выдержала три. До комнаты для наказаний дело не дошло, только до кухни, и новые шесть месяцев начали считать с этого момента. Так дело растянулось на год, но браслет был честно заработан, и теперь Катя носила его, не снимая. На мир в доме это оказало благотворное влияние, и Христиан подбил Ника внушить Кате мысль попросить что-нибудь еще на тех же условиях. Придумали страшное. Жуткую наглость! Полную свободу передвижения в карточку.
— Нет! — сказал Христиан.
Поторговались. Выработали формулировку: «та страна, где мы находимся в данный момент». То есть, если товаби отпускает, скажем, во Францию на месяц, то можно целый месяц безнаказанно колесить по всей Франции, и в карточке написано «Франция. С такого-то по такое-то число», Христиан на это согласился. Все равно, если бы они сбежали, он мог бы просто объявить розыск, и их можно было бы легко найти по карточке. При этом совершенно неважно, что там написано. Такая свобода передвижения тоже была честно заработана, причем без срывов. Последнее обстоятельство особенно порадовало товаби, и он уже решил свалить все неприятности на переходный возраст. Сервенты взрослели и, вроде бы, становились серьезнее. Но выпрашивать поблажки за хорошее поведение уже вошло у них в привычку. Следующим предметом мечтаний оказалась защита от сканирования. Нет, не от товаби, конечно. От других Высших и Иных. Христиану эта мысль сначала очень не понравилась. Это смахивало на нарушение гармонии в обществе. Сознание низших всегда должно быть открыто для Высших и Иных. Но, в конце концов, защиту можно и снести. Для этого двое Высших одновременно должны начать сканирование. Правда, это болезненная процедура. Но скорее всего до этого не дойдет. Сканирование всегда может сделать товаби. К тому же Христиан намеревался привлечь сервентов к одному секретному проекту, и для этого защита от сканирования была совсем не лишней. Так что Христиан согласился, но на более жестких условиях — два года безукоризненного поведения. Выдержали. Мир в семье явно упрочивался. Более того, сегодняшняя выходка Кати с опрокидыванием соуса была первым серьезным нарушением за последние несколько лет.
Высший вошел на кухню. Сервенты сидели перед огромной горой посуды и переживали по поводу. Слуги давно ушли, закончив свою работу и оставив эту ее часть специально для деваби.
— Кис, может, я вымою? — явно не в первый раз предлагал Ник.
— Не надо. Товаби на тебя наедет. Я сейчас.
Но «сейчас» так и не наступало и, видимо, уже давно.
Когда Христиан вошел, Катя подняла голову.
— Я не выдержала, товаби. Этот Иной так на нас смотрел, словно мы животные, и всем своим видом показывал, как ему отвратительно сидеть с нами за одним столом!
«А кто же вы еще?» — подумал про себя Высший и направился к посуде. Вообще, самоуничижение — крайне неправильная линия поведения. Неразумно использовать существо, способное писать книги, для подметания полов. Но иногда таким способом можно добиться самых неожиданных результатов. И он начал мыть посуду.
Сервенты смотрели на него широко открытыми глазами. Не бывает! Небо упало на землю! Мир перевернулся! Христиан не успел домыть тарелку, когда Катя встала и всхлипывая присоединилась к работе.
— Вы, что же думаете, товаби, у меня совсем совести нет, что я позволю Высшему мыть за меня посуду!?
Ну, нашли управу! Христиан вымыл руки, уничтожил на них бактерии и сел рядом с Ником.
— Так, homoshkodlivikus, хватит хныкать, — обратился он к Кате, когда гора грязной посуды существенно уменьшилась. — Завтра нам предстоит работа. Домывай, домывай, homo huliganus! Завтра вылетаем в горы, ребята. Приготовьте на всякий случай альпинистское снаряжение.
Вертолет низко летел над горами. В долинах уже появились проталины, покрытые яркой весенней зеленью, по склонам серебристыми змеями сбегали ручьи, но на вершинах еще белел снег. Христиан полулежал в кресле, прикрыв глаза, стараясь вслушиваться в информационное пространство. Мысль или эмоциональный всплеск. Высший? Иной? Человек?
Сервенты смотрели в иллюминаторы и бурно обсуждали увиденные красоты.