Иные (СИ)
От вас сбежал, от Высших, от Иных. От себя не получилось. С того случая запала мне в голову мысль записать мои последние песни, те, что пришли в лесу, уже в Канаде. Целый диск накопился. Скажешь, слушателей захотелось. Славы захотелось. Не вынес отсутствия внимания общественности! Нет, Игорь. Не то! Не к славе я бежал в деревню из пяти домов. На Сейби было куда больше славы. Я хотел только свободы! Но тут я понял, что мои песни нужны. Не мне — людям! И я решил, что мой долг — записать этот чертов диск.
Нашел студию. Парень там был Луис Стоун. Честно говоря, довольно посредственный музыкант. Я решился и спел для него. Он, конечно, узнал мой голос. У него была целая коллекция моих дисков. «Теперь ты меня выдашь?» — спросил я. «Тебя — никогда!» «Тебя ваби будет допрашивать. Это может плохо кончиться.» «Да моему ваби до меня дела нет. Хожу раз в год на сканирование, как на работу. Он даже не смотрит почти. И отпускает, куда угодно. Мотаюсь по всей стране. У меня очень хороший господин. Хорошего господина не должно быть заметно!» Да, а у меня в последнее время был уж слишком заметный господин. Сверх всякой меры!
«Нет, давай я лучше уеду, пока не поздно». «Плюнь! Будем писать диск». «Тогда, может быть, ты подпишешь его своим именем?» «Ну уж нет! Константин Поплавский — он и есть Константин Поплавский, даже, если диск не подписывать. Тебя ни с кем не спутаешь». «Ладно, тогда без подписи». «Договорились. Как назовешь?» «Homoliberalis. Человек Свободный». «Здорово!» И записали. Ты, наверное, его слышал. Кстати, Игорь, ты не знаешь, что с ним сталось, с Луисом Стоуном? Теперь неважно, что я называю его имя. Все равно у меня скачали всю информацию. Глубокое сканирование, блин!
— Луису Стоуну остановили сердце. Почти месяц назад, — тихо сказал Игорь.
— Кто?
— Его ваби.
— Добрый господин!
— Луис очень волновался после твоего отъезда. Это заметили…
— Понятно. Значит, опять я виноват. Ладно, я его ненадолго бросил одного в раю. Все равно, хороший диск записали! Потом… Потом ты все знаешь. Почти. Меня выследили. Отряд мой разгромили. Оставшиеся в живых собрались на острове на болоте. Все были ранены. И я понял, что они будут умирать у меня на глазах, один за другим. Тогда я решил обменять свою жизнь на их жизни, как девять лет назад Высшие предпочли мою жизнь жизням нескольких сотен homo naturalis. Теперь у меня было не так много сторонников, зато я сам делал выбор. И я его сделал. Обратная рокировка! Ты ведь считаешь, что я поступил неправильно, да? Конечно, моя жизнь ценнее жизней каких-то homo naturalis. Я — homo passionaris. Еще не Иной, но уже на полступеньки повыше обычного человека. Ты, действительно, так считаешь?
— Да, Костя. Ты поступил неразумно даже с твоей точки зрения. Если бы ты выбрал свою жизнь, ты мог бы собрать новый отряд и продолжать борьбу, если в этом была твоя цель. Или жить на свободе и скрываться от нас еще многие годы, если ты хотел этого.
— Я хотел двух вещей: умереть достойно и не играть по вашим правилам! Ах, Игорь! Как жаль, что мы не встретились с тобою раньше, когда ты еще был настоящим!
— Я и сейчас настоящий.
— Нет! Ты Высший. Ладно, я устал. После последнего Тимкиного сканирования у меня что-то часто болит голова. Ты проводишь меня завтра?
— Да, разумеется.
— «Разумеется»! Во сколько это случится?
— Серж сказал, в два. Тебя во столько арестовали. Ровно трое суток.
— Какой он пунктуальный! Хорошо. Забегай без пятнадцати. Пока.
Наступило завтра с ярким весенним солнцем и еще двумя распустившимися багровыми розами. Когда Игорь входил в сад, Костя, улыбаясь, смотрел на них.
— Знаешь, Игорь, почему я живу? — спросил он. — Нет, не потому, что это разумно. Я живу, потому что хочу жить! Уже без пятнадцати?
— Да.
— Спасибо, что сохранили мои розы. Передай Тиму мою благодарность. Да, да, конечно. Не мои. Розы Тима. Низшие не имеют права ничем владеть. Мы — квартиранты на этой Земле. Только вносим арендную плату страданиями да покорностью. А если задержал взнос — извините, освободите помещение! Игорь, вон там бутон. На том кусте. Нельзя подождать, когда он распустится? Я так хотел узнать, какого он цвета!
Игорь отрицательно покачал головой.
— Ну, нельзя, так нельзя. Тимка бы разрешил… Игорь, ты иди сюда. Сядь рядом. Дай мне руку. Сколько там на твоих?
— Костя, ты лучше не думай об этом.
— Сколько осталось?
— Пять минут.
— Так много…
Вдруг Костя покачнулся и схватился за край скамейки. Вопросительно взглянул на Игоря.
— Что? — спросил Высший.
— Слабость какая-то и легкость. Значит так и действует морфий?
— Приляг ко мне на плечо и закрой глаза.
— Сколько времени?
— Ровно.
Высший встал со скамейки, а человек остался лежать, бессильно откинувшись на спинку и закрыв глаза, словно спасаясь от полуденного солнца. Потом пришли другие люди и отнесли тело в маленькую белую комнату, где Сергей сделал вскрытие. Ничего нового не обнаружили. Homo naturalis.
Костю похоронили на городском кладбище, и вначале низшие забрасывали могилу цветами и даже скинулись на памятник. Очень безвкусный. Разбившаяся связанная птица. Игоря на могилу не допускали, как убийцу брата. Нас с Тимом тоже держали на расстоянии. Мы этому не противились, зная, что впереди у нас еще много времени. И не ошиблись. Лет через пять низшие забыли своего кумира. У homo naturalis короткая память. Могила пустовала. Только Игорь и Тим теперь навещали Костю. И я, когда бывал на Сейби. Это не слишком разумно — посещать могилы. Мертвым не нужны наши визиты. Но, возможно, они нужны нам.
Здесь надо заметить, что Игорь не убивал своего брата. Он только проводил его. Это сделал Тим. Так, как просил Костя, сымитировав симптомы отравления морфием. Но это неважно. Если бы Игорь был его товаби, как хотел с детства, он бы убил Костю, и никакие родственные связи не были бы тому препятствием. Поэтому Игорь никогда не отрицал своей вины, хотя и не подтверждал ее. Высшему безразлично мнение homo naturalis.
Костин диск «Homo liberalis» попытались изъять, но без особого успеха. Низшие прятали его, как могли. Но не останавливать же за это сердце, в конце концов! К тому же остались другие диски. Костина музыка пережила не только его, но и, как ни странно, память о нем самом. Знаменитый музыкант в забытой могиле. Его музыка существовала как-то сама по себе. Его диски копировали и переписывали, почти не интересуясь автором. Но я думаю, что и сейчас, в этот момент, кто-нибудь из низших ставит Костин диск и погружается в транс, забыв обо всем и выйдя из-под нашей власти.
После второго Костиного восстания все представители подвида homo passionaris были сочтены крайне опасными, и активно обсуждался вопрос об их тотальном уничтожении. Тим чудом спас свой «экспериментальный материал». Но это было, пожалуй, единственное, что осталось. В остальных резервациях их ликвидировали. Так что современные homo passionaris, играющие в обществе столь заметную роль, в основном потомки Тимкиных «подопытных кроликов».
Вот уже двести лет никто больше не говорит ни о какой политике тотального уничтожения. Мы, наконец, поняли, что homo naturalis, Иные и Высшие — лишь три части целого, осколки, не могущие существовать друг без друга, необходимые друг другу, как части одного тела. И homo passionaris среди них малая, но очень важная часть.
Я поднял голову от магнитной карточки. Рядом со мной стоял Алеша, мой слуга, и протягивал мне кружку.
— Ваше молоко, ваби.
5. Выбор
Иной с отвращением смотрел на эту парочку. Высокий широкоплечий парень. Блондин. И светловолосая девица с короткой стрижкой. Одеты оба вызывающе, несдержанно. Джинсы, джинсовые куртки нараспашку, цветные. У него — голубая под джинсы, у нее — бирюзовая. Рубашки навыпуск с расстегнутым воротом. У девицы на руке тяжелый золотой браслет с изумрудами. Балует господин! На куртках — нашивки. У нее — красная полоска ткани слева на груди, у него — красная с тонкой белой полосой. Наполовину Высший. Этого еще не хватало! На голове — лента для волос. У него — красная с белой полосой, у нее — красная. Нет, нашивки, ленты, это положено. Но рубашки навыпуск! Но цветные джинсовки! Глаза бы не видели!