Близнецoвoе Пламя (СИ)

Дверь в гостиную отворилась, Таяна прошла на улицу мимо Мэл, удостоив её секундным взглядом и лёгкой улыбкой. Херувимка успела только открыть рот и потянуться к ней рукой. Мэл пыталась настроиться на удаляющиеся шаги предводительницы, но всё перекрывалось причитаниями торговца: «Отказ будет для меня большим оскорблением! Послушайте, я уже тридцать лет вожу караваны…»
Дверь хлопнула. Эйша скользнула глазами по херувимке, втянула щёки и привалилась к дверному проёму, скрестив руки на груди.
— Эйша, — голос Мэл на удивление не сорвался.
Воительница нехотя отвлеклась от наблюдения за Таяной и отрядом.
— Если на вас нападут горцы — бросайте меня.
Эйша лишь фыркнула, отлепилась от стены и небрежной походкой направилась к остальным.
***
Тонкие штаны и туника совсем не защищали от утреннего морозца. Гипс быстро охладился снаружи дома и, соприкасаясь с голой кожей, прошибал дрожью. Во дворе шли последние приготовления к отбытию: караванщик выстраивал повозки, осёдланных лигров держали за повод, а свободные звери ждали отправления, лёжа в лучах рассвета. Семь женщин отважились идти через Тенистый Перешеек, включая Таяну и Эйшу. Фигуры бедуинок в рыжих накидках мельтешили туда-сюда, бегая за забытыми вещами, выполняя поручения, прощаясь.
— Ждёшь, пока ноги онемеют? — Таяна накрыла херувимку покрывалом.
Над телом сразу же появилась пелена тепла, и зажатые мышцы расслабились.
— А можешь до конца надвинуть? — Мэл кивнула на пальцы ног, которые торчали из-под гипса.
Таяна, сдерживая улыбку, выполнила её просьбу.
— До Перешейка чуть больше дня пути…— она наблюдала за тем, как из-за горизонта приподнимается солнце. — Ты всегда делаешь то, что тебе говорят?
Мэл потупила взгляд и обратилась к воспоминаниям: как дома она выполняла абсурдные предписания лекарей, безропотно переписывала для отца тексты после школы, надевала то, что выберет мать…
— Почему ты спрашиваешь?
— Тебя повезут через одну из самых опасных горных троп в столицу Садижи, а ты ничего даже не сказала.
Мэл со вздохом отвернулась: Таяна видела её насквозь не только магией жизни. Можно было сбежать из Теоса, но сбежать от себя пока не получалось. Вдруг Мэл просияла.
— Но никто не говорил мне уйти из дома. Это было моё решение. Я тоже хочу знать больше о своих видениях. Ну или хотя бы смогу написать родителям, что Верховная Целительница не считает меня сумасшедшей.
Таяна усмехнулась.
— Давай покрою тебе голову, чтобы не напекло.
Последним делом херувимку переложили в одну из повозок. Караван тронулся в путь.
Колёса поскрипывали, слегка покачивало, почти убаюкивающе, и Мэл даже смогла подремать, пока не наступила жара. Кое-где виднелись редкие красные барханы, но чаще — сухая земля и колючие зелёные растения самых разных форм. Херувимка с открытым ртом провожала каждую новую колючку — к её счастью, под платком этого никто не видел.
Как только лучи солнца смягчились — путницы встали и начали собирать шатёр наперегонки с ночью. Мэл рассматривала припыленные силуэты гор вдалеке: их частокол выглядел зловещей громадой против крошечной точки шатра. Хотелось к чему-нибудь притулиться, чтобы не чувствовать себя такой маленькой, но на мили вокруг можно было найти разве что кактусы.
Никаких расслабленных бесед у костра не было, как и ароматных напитков, и полных казанов горячей еды: Эйша просто раздала всем лепешки-кармашки, а остальные поскребли по сусекам и добавили кто мягкий сыр с травами, кто пасту из нута, кто фруктовое варенье.
Мэл держала свою питу — та мелко тряслась в её руках. «Это от холода. Уже ведь почти стемнело», — она натянула улыбку. Повертела лепешку в руке, укусила. Мягкое тесто никак не хотело жеваться, да и аппетита особого не было.
Укладывались спать уже в полной темноте — только зеленоватые звёздочки светлячков изредка забредали в шатёр. У Мэл слипались веки, но в голове мысли носились перепуганным косяком рыб.
— Таяна? Ты спишь? — сбоку от Мэл послышалось невнятное бурчание. — Можешь усыпить меня, пожалуйста?
 
Она надавила Мэл на шею, и та провалилась в долгожданный сон.
***
Мэл растолкали ещё затемно и вынесли на пустынный холод. Бедуинки резво складывали шатёр, отмахиваясь от насекомых, пока херувимка на повозке ела безвкусный завтрак, зевая и протирая глаза: поднять — это ещё не разбудить. На небесных весах луна начала перевешивать солнце, поднимая его из-за горизонта. Пока в повозки запрягали ослов, Эйша расхаживала туда-сюда за спиной Таяны.
— Внимание! — крикнула Старшая воительница.
Все подняли головы.
— Спасибо, — поблагодарила Таяна. — Напоминаю, как переходить Тенистый Перешеек, — она расправила плечи и сложила руки за спиной. — Двигаемся только в колонне по одному, караван идёт в середине, свободных лигров не пускайте вперёд. Нельзя шуметь, разговаривать, обгонять… Перед крутыми поворотами обязательно останавливайтесь, — она нахмурилась. — Если на нас нападут, воительницы — рассредоточьтесь, чтобы джиё не могли прицелиться. Караван, вас не тронут, пока не расправятся с нами. Не спешивайтесь, пока это возможно. Коснётесь земли — и вас в ней замуруют. — Мэл слышала, как она хрустит пальцами у себя за спиной. — Помните, что они не спустятся вниз, пока лигры боеспособны. Теперь вспомним сигналы…
Мэл наблюдала, как Таяна объясняет значения жестов, но даже не пыталась их запомнить — слова и образы влетали в её голову и тут же вылетали, виски будто сдавливало. По ногам пробежали мурашки, отнюдь не от холода. Рассказ Таяны об участи пленных эхом раздавался в пустой голове. Тошнота подступала к горлу.
«Я не смогу ни дать сдачи, ни убежать, ни даже улететь, если меня схватят» — она глубоко вдохнула и выдохнула облачко пара. Шмыгнула носом. Она была беспомощней лигрёнка.
В повозку Мэл впрягли последнего осла. На этот раз его глаза были закрыты шорами. Впереди слышались шаги лигров, но очередь ещё не дошла до их упряжки. Извозчик свистнул соседу по каравану.
— Глянь — страус, — он ткнул в следы на песке, уцелевшие среди множества лигриных.
Вокруг шатров ночью постоянно кто-то вился, но Мэл за всё время видела разве что тушканчиков, лисов да ящериц.
— Да ну… это какая-то цапля-переросток.
Оба ухмыльнулись и щёлкнули поводьями.
Колонна въезжала не на горную тропу, а в саму ночь: лишь верхушки зубцов с одной стороны освещало солнце, а с другой сиял только их контур. Мэл смотрела на сиреневое небо и могла видеть солнечные мосты, перекинутые через перешеек. Внизу же свернулась клубочком тень. Дорожка то расширялась, то сужалась так, что края повозки цепляли скалы. Мэл поняла, почему они ехали молча — эхо от каждого упавшего камешка, скрипа колёс, топотания копыт разлеталось почти оглушающе. И она старалась дышать тише.
Она не пискнула, когда их повозка ехала одним колесом над ямой с кольями, и даже когда свободный лигр запутался в сетке с шипами, что царапали его шкуру до крови. И Мэл не поняла, когда прилетел первый арбалетный болт — только заметила, что бедуинки помчались за поворот, заряжая луки.
Ослы бежали вперед, повинуясь стадному инстинкту. Извозчик тянул на себя со всей силы. Мэл мотало в повозке, она ухватилась рукой за коробки. Эхо, сотрясшее всё ущелье, заложило уши. Сзади вздымалась каменная плита, два свободных лигра застыли в прыжке. Мэл зажмурилась от пыли. Свистели стрелы. Она осмелилась распахнуть глаза. Странное эхо было от другой каменной плиты — впереди. Их отрезали. Три бедуинки, два лигра и одна повозка.
Воительницы кружились в танце, каменные шипы выстреливали из земли. Мэл во все глаза следила за ними, за бедуинскими стрелами, за горцами. Они перезаряжали ручные арбалеты на вершине левого склона.
Скалистый выступ вырвался, от него разлетелась каменная крошка. Лигр взревел, поднимаясь в свечку. Мэл всхлипнула: камень стесал ему бок до мяса. Всадница тут же выстрелила — и попала арбалетчику в грудь. Лигр увернулся от удара, припадая на лапу.