Близнецoвoе Пламя (СИ)

========== Пролог ==========
Послеобеденное солнце заливало парящий в воздухе остров. Высокая трава шла волнами от малейшего ветерка. Разновозрастная компания херувимов металась в воздухе, как рой пчёл. Они играли в салки. Мэл вела в очередной раз. Лоб уже покрылся потом и волосинки неприятно липли к влажной коже. Мэл рванула в сторону. Не хватило буквально чуть-чуть, чтобы осалить мальчишку.
— Не догонишь, не догонишь! — дразнился тот с высока, переворачиваясь в воздухе на четырёх крыльях.
Обдало прохладой. Прозрачный океан окружал со всех сторон, заботливо поддерживая на поверхности. Оклик. Человекоподобное существо с малиновой кожей и округлым лицом тянуло навстречу перепончатые руки. Большие желтые глаза искрились озорством. Вдох. Вода загребалась с трудом, но затем выталкивала вперед, приближая к цели. Существо заливисто рассмеялось, обнажая острые зубы, и устремилось вниз. Всплеск. Малиновый хвост с раздвоенным плавником влажно бликанул на солнце и скрылся из виду. Брызги защипали глаза, во рту привкус соли.
— Эй, ты будешь водить? — раздражённый голос вернул обратно. — Если не хочешь салить — так и скажи, а не виси молча.
— Прости, я… только что видела…
— Что видела? — в детских голосах слышалось и недоверие, и интерес.
Все забыли про игру и подлетели ближе, желая узнать, что же такое произошло прямо у них перед носом, а они не заметили.
— Океан. Я плавала с какой-то девочкой, и у неё был рыбий хвост.
Секундная заминка. Детский смех мелкими камешками посыпался со всех сторон.
— Могла бы придумать что-то получше. — Ага, кое-кто перегрелся на солнце. — Ладно, давайте теперь в прятки.
Ребята отлетели в сторону и начали выбирать ведущего. «Почему надо мной смеялись? Это же правда, я же видела…»
— Как ты? — Омниа, одноклассник Мэл, осторожно взял её за локоть.
— Всё хорошо… наверно.
— Пойдем отсюда, — сказал он, наклонившись ближе, — пускай развлекаются без нас.
***
— Она выглядит слишком нормальной.
Любопытные носы детишек выглядывали из-за угла дома в белой штукатурке.
— А что ты ожидал от сумасшедшей?
Пальцы примяли рыхлый чернозём. «Растите большими и сильными, Легионеры Салаты» — рука схватила лейку, и крохотный дождик пролился в кадку. — «И почему мама не разрешает говорить с ними вслух?»
Дети вышли на солнечную мостовую. Девочка тащила за руку брата-двойняшку, тот дулся и поглядывал за плечо, а рядом семенил малыш с одуванчиковым пухом на голове. Они выстроились в линию перед входом в лавку на углу виллы, где был разбит огород. Мальчишка выпалил:
— Наша мама говорит, что ты всё выдумываешь и у тебя не бывает никаких видений.
— А ещё твоя мама говорит, что, если ты будешь глотать оливковые косточки — у тебя в животе вырастет дерево.
Пальцы ущипнули мягкий бочок. Мальчишка пискнул и подскочил, его сестра хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Дальше он спорить не стал: видимо, в его животе и правда не досчитывалось пары деревьев.
— Мэл, — девочка перекатывалась с носков на пятки, — может, у тебя были новые видения?
— Нет, — соломенную прядь заправили за ухо, губы сошлись в прямую черту.
— Тогда просто расскажи, что ты уже видела.
— Хорошо. — Ребёнка-одуванчика оторвали от луковых перьев, он оказался не таким уж лёгким, — далеко-далеко, посреди океана…
— Вот вы где! — раздалось сверху.
Запыхавшаяся херувимка приземлилась на другой стороне улицы в белой штукатурке. Сияющие очертания четырёх крыльев у неё за спиной померкли. Она направлялась к ним. Сандалии хлёстко шлёпали по мощёной дороге. Малыш слез с рук и спрятался за друзьями.
— Мам, я…
— Молчи! — женщина вцепилась одногодкам в плечи и потащила их за собой, — Ладно вы двое, а мелкого зачем притащили к этой сумасшедшей?
— Извините.
Херувимка остановилась и нехотя развернулась. На лбу у неё блестел золотой обруч из трёх ромбов: на боковых — вертикальные полосы, а внутри центрального дважды повторялся контур.
— Извините, Магистр, могу я задать вам вопрос?
 
Молчание.
— Почему Вы считаете меня сумасшедшей?
— Не я одна так думаю, — сказала дама, — у Вас случаются помутнения сознания, которые Вы выдаёте за действительность и навязываете достойным херувимам. Только никаких подтверждений Вашим словам нет! — выплюнула она.
Кровь прилила в голову, а ладони горячели.
— Скажите мне: Вы верите в Демиурга?
— Да, разумеется, — женщина была так удивлена, будто её спросили, верит ли она в то, что небо голубое. — Всем народам известно, что Демиург создал наш мир и всю жизнь в нём.
— Вы когда-либо видели Демиурга своими глазами?
— Нет, ведь он являлся нам много лет назад. Но… Пришествие Демиурга описано очевидцами в летописях. Это факт, — она кивнула, будто соглашаясь с тем, что сама сказала.
— Если я запишу свои видения в кодекс и проставлю даты — они тоже, получается, будут летописью. А раз Демиурга застали лишь наши далёкие предки и с тех пор он не появлялся — что, если это тоже было помутнение? Всеобщее.
Лицо соперницы наливалось румянцем, ноздри раздувались.
— Какая наглость! — взвилась она. — Демиург — помутнение. Ещё что скажи!
— Переход на личности в дискуссии равнозначен поражению.
Лейку подняли с каменного пола, и вода снова полилась на землю в горшках. Скандалистка стихла и удалялась, подталкивая детей в спины. Взгляд приковался к их спинам. Малыш-одуванчик обернулся и помахал пухлой ручкой. Рука в садовой перчатке помахала в ответ.
***
В столовой уже заждались: над котелком в белой нише не витал пар, только остатки каши скучали на дне. Отец водрузил на край стола работу одного из своих студентов и читал рукопись в свете от окна. Его золотой обруч сиял в лучах заката. «Даже триплет не снял». Третья низкая кушетка пустовала.
— Мэл, ты думала, что наденешь завтра? — спросила матушка.
Мурашки сбежали по спине.
— Голубое платье, на запАх.
Мать нахмурилась.
— Лучше надень новое, красное, которое я недавно закончила.
«Этот цвет делает из меня бледную мышь. Но личной швее Императрицы ведь всегда виднее».
— Хорошо, мам.
— Ты приняла лекарства? — вспомнила она.
Стакан так и не донесли до рта. «Врать уже слишком поздно, да и херувимы не врут». Голова качнулась из стороны в сторону.
— Почему?
— Потому что я от них сонная, — стакан крутили в руках, — и потому что я не больна.
— Мэл, — сказала мать снисходительным тоном, — если бы ты была здорова, тебя не настигали бы видения посреди дня. Это ненормально. У меня нет видений, у твоего отца нет видений — ни у кого больше во всём Теосе их нет.
— Это всё ещё не значит, что я полоумная.
Костяшки пальцев, стискивающих стакан, побелели.
— Послушай, — голос матери стал приторно-ласковым, — но они, — она указала пальцем в окно, — считают тебя такой. И пока они так думают — ты не поступишь в Академию, не найдёшь хорошую работу, никто не возьмёт тебя замуж. Ты будешь изгоем в обществе.
Глаза защипало.
— То есть их слова важнее, чем то, что я вам говорю? Я, ваша родная дочь.
Отец, откашливаясь, отложил свиток.
— Дорогая дочь, мы говорили тебе молчать о своих помутнениях — никто бы и не вспомнил об этом через год-другой. Но ты продолжала рассказывать о них первому встречному. Не находишь, что ты сама виновата в этом?
Горло сжалось.
— Я не виновата в том, что мне никто не верит. Зачем, — слёзы выступили на глаза, — зачем тогда вы учите нас говорить правду, если потом не верите в неё?
Послышались шаги служанки. Отец принялся сворачивать хрустящий свиток, мать — наполнять соком полупустой стакан.
Казалось, худенькое тело весит непомерно много и придавливает к земле. Во рту пересохло, но рука была слишком тяжелой и слабой, чтобы поднять её и сделать глоток. Слова родителей ядовитым эхом продолжали звучать в голове, принося за собой другие — когда-то услышанные, ранившие и запомнившиеся. Этот поток затапливал сознание. Из него не выбраться, его не остановить.