Любовь на уме (ЛП)

Это красиво. Это изящно. Это…
Неправильно.
Все неправильно.
Я хмурюсь, присматриваясь к узору из отверстий во внутренней оболочке. — Это для вывода нейростимуляции?
Инженер, работающий на станции шлема, бросает на меня растерянный взгляд. — Это доктор Кенигсвассер, Ламар, — объясняет Гай. — Нейробиолог из NIH.
— Та, которая упала в обморок?
Я знала, что это будет преследовать меня, потому что это всегда так. В школе у меня было прозвище «Би с пахучими солями». Черт бы побрал мою бесполезную вегетативную нервную систему. — Единственная и неповторимая. — Я улыбаюсь. — Это окончательное расположение выходных отверстий?
— Должно быть. А что?
Я наклоняюсь ближе. — Это не сработает. — Наступает короткое молчание, и я изучаю остальную часть решетки.
— Почему вы так говорите? — спрашивает Гай.
— Они слишком близко — отверстия, я имею в виду. Похоже, вы использовали систему International 10–20, которая отлично подходит для записи данных о мозге, но для нейростимуляции… — Я прикусила губу. — Вот, например. Эта область будет стимулировать угловую извилину, так?
— Может быть? Дай-ка я проверю… — Ламар пытается заглянуть в схему, но мне не нужно подтверждение. Мозг — единственное место, где я никогда не теряюсь. — Верхняя часть — стимуляция на нужной частоте приведет к повышению осознанности. А это именно то, чего мы хотим, верно? Но стимуляция нижней части может вызвать галлюцинации. Люди ощущают, что за ними следует тень, чувствуют, что находятся в двух местах одновременно, и тому подобное. Подумайте о последствиях, если кто-то окажется в космосе, когда это произойдет. — Я постукиваю ногтем по внутренней оболочке. — Выходы должны быть дальше друг от друга.
— Но… — Ламар звучит серьезно расстроенным. — Это конструкция доктора Уорда.
— Да, я уверена, что доктор Уорд ничего не знает об угловой извилине, — рассеянно пробормотала я.
Последовавшее молчание, вероятно, должно меня насторожить. По крайней мере, я должна заметить внезапный сдвиг в атмосфере лаборатории. Но я не замечаю и продолжаю смотреть на шлем, переписывая в голове возможные модификации и обходные пути, пока где-то в глубине комнаты не раздается горловой голос. Тогда я поднимаю глаза и вижу его.
Леви.
Стоит на входе.
Смотрит на меня.
Просто смотрит на меня. Высокая, суровая, увенчанная снегом гора. С его выражением лица, как много лет назад, молчаливым и неулыбчивым. Настоящая гора Фудзи презрения.
Черт.
Мои щеки горят. Конечно. Ну, конечно, он только что поймал меня на том, что я, как полная идиотка, разглагольствовала о его навыках нейроанатомии перед его командой. Это моя жизнь, в конце концов: пылающий шар палящей, несвоевременной неловкости.
— Мы с Борисом в конференц-зале. Вы готовы к встрече? — спрашивает он, его голос — глубокий, суровый баритон. У меня замирает сердце. Я ломаю голову, что сказать в ответ.
Затем говорит Гай, и я понимаю, что Леви даже не обращается ко мне. На самом деле, он полностью игнорирует меня и то, что я только что сказала. — Ага. Мы как раз собирались туда отправиться. Отвлеклись.
Леви кивает один раз и поворачивается, безмолвный, но четкий приказ следовать за ним, которому, кажется, все охотно подчиняются. Он и в аспирантуре был таким. Прирожденный лидер. Властное присутствие. Тот, на чьей плохой стороне вы бы не хотели оказаться.
А вот и я. Гордая жительница его плохой стороны в течение нескольких лет, которая только что продлила свое разрешение на жилье, сказав несколько простых слов.
— Это доктор Уорд? — шепчет Росио, когда мы входим в конференц-зал.
— Да.
— Отлично. Это было очень вовремя, босс.
Я поморщилась. — Какова вероятность того, что он меня не услышал?
— Я не знаю. Каковы шансы, что его личная гигиена очень плохая и у него огромные восковые шарики в ушном канале?
В комнате уже полно народу. Я вздыхаю и сажусь на первое попавшееся свободное место, только чтобы понять, что оно напротив Леви. Уровень неловкости: ядерный. Сегодня я выбираю все лучше и лучше. Когда кто-то ставит две большие коробки пончиков в центр стола — сотрудники NASA явно в восторге от бесплатной еды, как и обычные ученые, — раздаются аплодисменты. Люди начинают выклянчивать и толкать друг друга локтями, и Гай кричит сквозь хаос: — Тот, что в углу, с голубой глазурью, — веганский. — Я благодарно улыбаюсь ему, и он подмигивает мне. Он такой хороший парень, мой почти со-руководитель.
 
Пока я жду, пока толпа разойдется, оцениваю обстановку в комнате. Команда Леви выглядит как материал для WurstFest™. Хорошо известная «Мясная волна». Dicksplosion в Testosteroven. Старый добрый Бродео. Кроме нас с Росио, есть одна единственная женщина, молодая блондинка, которая сейчас смотрит в свой телефон. Мой взгляд завораживают ее идеальные пляжные волны и розовый блеск ее ногтей. Мне приходится заставлять себя отвести взгляд.
Эх. WurstFest™ — это плохо, но это хотя бы небольшой шаг вперед по сравнению с Cockcluster™, так мы с Энни называли академические собрания с одной женщиной в комнате. Я была в ситуациях Cockcluster™ бесчисленное количество раз в аспирантуре, и они варьировались от неприятной изоляции до дикого ужаса. Мы с Энни обычно координировали свои действия, чтобы посещать собрания вместе — не так уж сложно, поскольку мы все равно были симбиотами.
К сожалению, никто из моей мужской когорты так и не понял, насколько ужасны WurstFest™ и Cockcluster™ для женщин. — Аспирантура — это стресс для всех, — говорил Тим, когда я жаловалась на мой полностью мужской консультативный комитет. — Ты все время твердишь о Мари Кюри — она была единственной женщиной во всей науке в то время, и она получила две Нобелевские премии.
Конечно, доктор Кюри не была единственной женщиной-ученым в то время. Доктор Лиза Мейтнер, доктор Эмми Ноэтер, Элис Болл, доктор Нетти Стивенс, Генриетта Ливитт и бесчисленное множество других были активны, делая лучшую науку кончиками своих маленьких пальцев, чем Тим когда-либо сможет сделать со своей жалкой задницей. Но Тим этого не знал. Потому что, как я теперь знаю, был тупым.
— Мы готовы начать. — Лысеющий рыжеволосый мужчина во главе стола хлопает в ладоши, и люди разбегаются по своим местам. Я наклоняюсь вперед, чтобы взять свой веганский пончик, но моя рука замирает в воздухе.
Его там больше нет. Я несколько раз осматриваю коробку, но там осталась только корица. Затем я поднимаю глаза и вижу это: голубая глазурь исчезает за зубами Леви, когда он откусывает кусочек. Откусывает от моего чертового пончика. Есть десятки альтернатив, но вот: Уорд выбрал тот, который я могу съесть. Что за беспечная, невнимательная сиська крадет единственный доступный вариант у голодного, нуждающегося вегана?
— Я доктор Борис Ковингтон, — начинает рыжий. Он выглядит как измученное, взъерошенное рыжее яйцо вкрутую. Как будто он прибежал сюда на эту встречу, а на столе его ждут пять стопок бумаг. — Я отвечаю за контроль над всеми исследовательскими проектами в Институте Дискавери, что делает меня вашим боссом. — Все смеются, но есть и несколько добродушных возгласов. Команда инженеров кажется шумной компанией. — Вы, ребята, уже знаете это, за исключением доктора Кенигсвассер и мисс Кортореаль, которые здесь, чтобы убедиться, что мы не провалим один из наших самых амбициозных проектов. Леви будет их контактным лицом, но все, пожалуйста, сделайте так, чтобы они чувствовали себя желанными гостями. — Все хлопают — кроме Леви, который занят доеданием своего (моего) пончика. Какой абсолютный тупица. — Теперь давайте притворимся, что я произнес впечатляющую речь, и перейдем к любимому занятию всех: ледоколам. — Почти все стонут, но мне кажется, что я фанатка Бориса. Он кажется намного лучше, чем мой босс из NIH. Например, он говорит уже целую минуту и не сказал ничего откровенно оскорбительного. — Мне нужно ваше имя, работа и… давайте снимем любимый фильм. — Опять стоны. — Тише, дети. Леви, ты начинаешь.