Любовь на уме (ЛП)
— Мне жаль.
— Все в порядке. Как ни странно, Пенни принимает это как должное. Она удивительно находчивый ребенок. — Он делает глоток и гримасничает, глядя на пиво. Что за язычник. — Лили, хотя — ее мама — она борется. Понятно. Я стараюсь быть рядом, когда дела идут плохо.
Я смотрю вдаль. Конечно, он старается. Он такой человек. — Я рада, что у них есть ты.
— Я довольно бесполезен. В основном я играю в UNO с Пенни или покупаю ей слизь с каким-нибудь токсичным ингредиентом…
— Боракс.
— …который сводит ее с ума. Да, боракс. Откуда ты знаешь?
— У меня есть подруги-мамы. Они жалуются на это. — Я пожимаю плечами. — А где ее отец?
— Он умер чуть больше года назад. — Он колеблется, прежде чем добавить: — Несчастный случай на скалодроме. — На мгновение я не думаю об этом. Затем я вспоминаю фотографию в его кабинете. Леви и высокий темноволосый мужчина.
— Вы были родственниками?
— Нет. — Его выражение лица темнеет. — Но я знал его всегда. С детского сада. Мы ходили парами до конца начальной школы. Питер Салливан и Леви Уорд
Я ставлю свою бутылку на стол и изучаю его лицо. Салливан. Опять это имя. Оно распространено, вот почему оно так часто встречается. И все же…
— Как прототип? — пробормотал я. — Как Институт Дискавери?
Мне хочется, чтобы он посмотрел на меня. Но Леви продолжает смотреть на город и говорит: — Я даже не хотел быть инженером. Я хотел стать ветеринаром. Я даже объявил об этом, но Питер убедил меня взять инженерный класс в качестве факультатива. Мы сделали этот проект вместе — мы построили обонятельную кору. Аппарат, который мог правильно определять запахи. Он сделал большую часть работы, и ему пришлось учить меня всему, но это было здорово. Думал, что что-то подобное можно использовать для пациентов, понимаешь? Где-то в будущем?
— Это впечатляет.
— Это не всегда было правильно. — Он покусывает внутреннюю сторону щеки. — На нашей последней презентации, пока преподаватель осматривал его, кора головного мозга объявила, что она пахнет фекалиями. — Я разразился смехом. — Возможно, его нужно было немного подправить. Но я влюбился в интерфейс мозг-компьютера из-за Питера. Он был самым блестящим инженером, которого я когда-либо встречал. — Он поджимает губы. — Я видел, как его череп раскололся на две части, когда он упал. Я был в десяти футах от него, на полпути моего подъема. Шум — он был ни на что не похож. Я не знал, как сказать Лили. А Пенни не хотела выходить из комнаты…
Его голос такой обманчиво ровный, такой болезненно нейтральный, что я в шоке, когда понимаю, что мои щеки мокрые. Я хочу протянуть руку к Леви. Мне нужно протянуть руку. Но я заперта в своей голове, парализована, наконец-то устанавливая связи и понимая вещи.
— Они переименовали институт в его честь. И он придумал прототип. — Перед смертью. Вот почему Леви должен был быть на BLINK. Почему это должно было произойти с ним во главе. Почему он так упорно боролся за это.
Леви. О, Леви.
— Я собираюсь сделать эти шлемы. — Он все еще смотрит вдаль. Его хватка на бутылке — это тиски. — Как он их себе представлял. И у них будет его имя. И Пенни будет знать, что это был ее отец, и она… — Он останавливается. Как будто его голос сломается, если он продолжит.
Внезапно, я больше не боюсь. Я знаю, что делать — или, по крайней мере, что я хочу сделать. Я встаю, выхватываю пиво из рук Леви и со звоном ставлю его на металлические перила. Затем я опускаюсь к нему на колени, ноги по обе стороны от его талии, руки на его шее. Я жду, пока его руки не окажутся на моей талии. Пока его глаза не заблестят на меня в темноте. Затем я говорю: — Мы сделаем эти шлемы. Вместе. — Я яростно улыбаюсь ему в губы. — Питер будет знать. Пенни будет знать. Лили будет знать. И ты будешь знать.
Поцелуй — это наркотик, но знакомый. В конце концов, я не думала ни о чем другом в течение последнего дня. Наслаждение проникает в меня с каждым движением его языка по моему, с каждым движением его пальцев по моей пояснице, с каждым благоговейным дыханием на моей челюсти. Он притягивает меня ближе и стонет в мою кожу, полуфразами, которые сводят меня с ума по дюйму за раз.
— Ты такая… Блядь, Би, — говорит он, проводя зубами по моему горлу. — Я мечтал о тебе. Я собираюсь — мы должны замедлиться, или я собираюсь… — после того, как я начинаю раскачиваться на нем, и трение его эрекции о мой клитор — это уже лучший секс в моей жизни. Я вздрагиваю, пульсирую, вот-вот взорвусь от удовольствия. Мое белье насквозь промокло, и я хочу подойти ближе. Ближе.
Но наша одежда не снимается. Разочаровывающе, сводяще с ума, даже когда он несет меня в постель, свет из кухни проникает в комнату. Хватка Леви на моем бедре почти до синяков, каждый вдох — резкий выдох. Мое тело кажется теплым, плавучим, наполненным режущим жаром. Он смотрит на меня сверху вниз и говорит: — Я хочу тебя трахнуть. — Он покусывает мою ключицу, и ему нравятся зубы. Кусать, сжимать, сосать. В нем есть что-то пожирающее, что-то неуклюжее и чрезмерное, но это не отталкивает. Обычно он такой терпеливый, дотошный, но сейчас он не может ждать. Не может насытиться. — Можно я тебя трахну?
Я киваю, позволяя ему снять с меня топ, брюки, все, и то, как он смотрит на меня, словно внезапно нашел ответы, словно мое тело — это религиозный опыт, заставляет меня извиваться в поисках контакта.
— Это, — говорит он, задыхаясь, его большой палец с благоговением обводит пирсинг на моем соске.
— Если тебе не нравится, я…
Он отталкивает меня, и все хорошо. Я в порядке. Я совершенно не против того, что он смотрит на мою маленькую грудь, как на нечто чудесное, что он целует ее, пока его губы не станут пухлыми, пока мне не придется дергать его за волосы, пока я не стану такой мокрой, что почувствую, как влага стекает по моему бедру. Я смирилась с тем, что мне говорят нелепые вещи: Я хорошая девочка, я идеальна, я сводила его с ума, когда он впервые увидел меня, я изменила химию его мозга.
Он смешит меня, когда я переворачиваю нас, толкаю его под себя, его локти бьются о твердую стену. Он бормочет несколько непристойностей, но когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать его снова, он забывает об этом. — Ты слишком большой для кровати, — говорю я ему между хихиканьем, снимая с него рубашку. У него пресс. Рельефный. И грудные мышцы. У него есть группы мышц, которые я считала мифом.
— Твоя кровать слишком мала для меня. В следующий раз мы сделаем это в моей, — говорит он, поднимая бедра и позволяя мне расстегнуть его молнию. Звук каждой защелки наполняет комнату, и это не должно быть так эротично, но я лежу на нем голая, его длина трется о меня, и невозможно ошибиться, насколько он восхитителен, неистов, жадно большой.
— Прошло много времени, — говорит он.
Я моргаю на него, задыхаясь, как в тумане. — Да. — Я не могу удержаться. Касаюсь влажной головки его эрекции, просто кончиками пальцев. Он ворчит, прикусывает губу. Его бедра подрагивают. Это немного похоже на езду на лошади. Быке.
— Нам нужен презерватив? — спрашивает он. Я качаю головой и говорю «противозачаточные», с нетерпением ожидая продолжения. — Это может закончиться очень быстро, — хрипит он, руками обхватывая мои бедра, когда я располагаю его у своего входа. — Но я заглажу свою вину перед тобой. Своим ртом. Или пальцами. Если… Би. Би.
Я не знаю, чего я ожидала от того, что Леви будет внутри меня. Наверное, того же, что и с Тимом: чего-то смутно приятного. В лучшем случае, секс заставлял меня чувствовать близость с ним. В худшем — мне было скучно на несколько минут, и я вспоминала, что скоро нужно платить налоги. С Леви ничего подобного. Я контролирую ситуацию. Я ввожу его член в свое тело. Дюйм за дюймом я пытаюсь приспособиться, привыкнуть, но это мое решение. Я закрываю глаза и чувствую, как мое лицо искажается, наполовину от удовольствия, наполовину от боли. Мне нужно больше. Ему нужно больше. Нам обоим нужно больше, и я толкаюсь вниз, чтобы принять его дальше внутрь, бедра и руки дрожат, когда я напрягаюсь, чтобы заполнить себя им, и…