Верный пламени (СИ)

Она замолчала, понимая, о чём он просит, и дала себя забрать. Эдвил нёс её также безмолвно, почти обжигая, но не до боли, жаром своего сердца. Люси предала его, так он думал, и не понадобилось бы умения читать мысли, чтобы это стало ясно. Но так же ясно виделось Люси, что им с Фениксом не суждено остаться вместе, как нельзя заставить солнце угаснуть. Как нельзя укротить всё пламя на свете.
И нельзя отвратить уста от истины.
  
20. О конце пути и одной строфе
 
— Значит, ты решилась.
Эд занёс Люси в комнату, где они остановились на ночлег, и разбудил Иветту. Та потянулась, расправив крылья. Эд упал на плетёный стул и дал печи разгореться. Придавил висок пальцами и устало воззрился на верный ему огонь. Люси схватила самое ценное, что имела — блокнот, и сидела на краю кровати с ним в обнимку.
— Ты решилась предать меня людям, не захотевшим тебя даже слушать. Ты вернула мне моё коварство… Впрочем, каждый проступок в жизни несёт свою расплату.
Чёрные глаза Люси исподлобья глянули на Эдвила, но ответить она не решилась, да всё и так было очевидно.
— А я, Элли, Элли, — со вздохом сожаления поведал Эд, — хотел в Герендейле сказать тебе, что на ближайшее столетие мы свободны. Мир очищен в достаточной степени. Огонь пресытился.
Люси вернула оживший взгляд его согбенной фигуре.
— То есть мы не отправимся в Королевство Затмений?
— Я с него начал. И обошёл весь свет — за два столетия дважды. — Тут сень лёгкой улыбки тронула его губы. — Но если бы ты решила отправиться туда со мной, если бы не выбрала своего Зальтена, то мы могли бы странствовать, где нам нравится, Элли.
— Почему ты мне не признался раньше?
— Потому, что Герендейл ещё не подвергнут суду.
— Ах! — Люси скомкала одеяло.
Ещё целому городу предстоит сгореть, прежде, чем Эдвил успокоится… На ближайшие сто лет. А дальше? По новой? И так до бесконечности?
— Ты же читала, что Фениксы живут вечно и могут возрождаться из пепла, когда это будет необходимо, — напомнил ей Эдвил. — Не надейтесь, ты и твой охотник, что корица убьёт меня. Её уже как-то раз использовали против меня одни умники. Я восстану вновь. — Он испустил язвительный и горький смешок и, затихнув на миг, спросил затем глухо и серьёзно: — Скажи мне, Элли, каково тебе было умирать?
— Что?
— Каково тебе было там, в подвале и в другой раз, когда на тебя упала горящая кровля?
Люси засопела и толком ничего не припомнила.
— Я очнулась уже с тобой и такой, какая я теперь есть. Это всё.
— Ясно, просто… — Его задумчивый взор затерялся в печном огне. — Я смог бы возродить себя из пепла после любой казни. Но если ты считаешь меня настолько злом, что готова содействовать моей погибели, я могу поступиться своей вечной сутью и возродить тебя — такой, какой ты жила до пожара в Верреборге. И тогда цивилизации будет некому редить… На долгие, долгие эпохи. Ведь не каждый смертный решится стать Фениксом. Для этого нужно хранить верность пламени. — Он оглядел её с любованием и потеплел в лице. — Но и мне от тебя больше не спастись, умри я и возродись, ты будешь всегда занимать это сердце. Лучше я отдам его тебе, чтобы ты была счастлива, Элли. Ты заслуживаешь счастья, а я, кажется, нет.
Люси слушала, не смея возразить ему. Но он и не нуждался в возражениях.
— Я не самый лучший Феникс. Я делал это не ради очищения мира. Я просто хотел жечь, и жечь как можно больше. Если признаться, не думаю, что это нормально, но ничего не могу поделать. Моя вечная жизнь станет бессмысленной без поджогов и жертв. Я и сам с содроганием думаю, что с нами будет после того, как мы разберёмся с Герендейлом. Волей огня я прожил долгую жизнь. Она не была безмятежной и приятной, Элли. Она таковой стала лишь отчасти, когда я вновь обрёл тебя. Но я не упокоюсь. Я буду хотеть уничтожать. Что ты скажешь, если я верну тебя?
— И погибнешь сам?
— Я не пробовал обратиться во прах ради спасения кого-то. Не знаю. А ещё ты, возможно, снова лишишься голоса.
— Это неважно.
 
— Но ты хотела стать бардом?
— Больше не хочу.
Они оба ввергли дом в молчание. Только огонь хрустел дровами, да Иви пощелкивала языком, свив гнездо из одеяла.
— Но, — Люси прервала молчание. — Я могу написать тебе оду. Она почти завершена и так, мне осталось совсем немного. Одна строфа, не более.
Эдвил глянул на неё из-под руки с надеждой.
— Ты сделаешь это для меня?
— Да, сделаю! К прибытию в Герендейл она будет готова.
— Ты хочешь спасти меня? Соединить с космическим пламенем?
— Да, чтобы ты зажигал звёзды! Здесь для тебя слишком мало работы, Эд!
— Вот это разговор! — Он вскочил с закачавшегося стула и привлёк её к себе. — Ты всем готова сопереживать, Элли? Даже Поджигателю?
— Кем бы ты ни был и где бы ты ни был, — шепнула Люси ему в плечо, — моя любовь к тебе тоже не угаснет с бегом времени.
— До Герендейла два дня пути. — Он отвёл ей за ухо тёмную прядь и словно приласкал солнечным ветром.
— Я успею, — пообещала она, млея в его объятьях.
— Я беззащитен перед твоей любовью. И она же — мой щит.
Эд окружил её множеством золотистых нитей, свитых из печного огня, и убогая комната украсилась россыпью ярких перебегающих бликов, точно небесная сфера звёздами.
— Нет никакой небесной сферы, Элли! Уж в это ты можешь поверить! — Эд испортил её мечты, обмахнув их со лба едва весомыми поцелуями. — Вселенная бесконечна.
Она поймала его болтливый рот и заткнула долгим поцелуем, пока он, уподобившись всякому вполне смертному мужчине, путался пальцами в завязках её платья. Распустил, подарив освобождение, и стянул книзу. Наградил поцелуями плечи. Добрался до грудей, очертил на них окружья из светящихся линий — они смотрелись дивным украшением — затем подобрал Люси под таз и обрушил на кровать. Сполохи реяли над ними, и Эдвил лучил светом из-под длинных ресниц, но Люси не пугалась Феникса. Она знала, что он не навредит ей. Эд освободился от трико арлекина, и пока вылезал из одежды, его кожа возгоралась, точно водная гладь с проехавшим по ней солнцем. Он сиял весь, и Люси утопала в его свете. Тепло совершенной бестии и близость с ней кружили голову и возносили к космосу. Простыни горели, но оставались целыми, пока огненные крылья шатром раскинулись над влюблёнными. Жар собственной кожи казался нестерпимее печного, и когда Эд наконец пустил луч в её лоно, Люси разломилась гибнущей и воскресающей планетой.
…На следующий день странствия под вечер, который Люси и Эд коротали на открытом воздухе, она отошла за водой к озерцу. Но не успела черпнуть котелком, как сильная рука из сухих камышей перехватила её агатовый браслет. Чудовище, облепленное тиной, вздыбилось перед ней. Люси чуть не ойкнула, но вовремя узнала осторожные голубые глаза, моргавшие на неё между тяжей гнилых водорослей.
«Твою… Зальтен!»
Он приложил палец к тому месту, где у нормального человека расположен рот. Вложил в ладонь Люси капсулу, которую носил на манер кулона с собой на шее. Ещё раз упредительно постучал пальцем по куче тины, прося о секретности, и снова погрузился в озеро.
Люси вздохнула от его уловок, вечно приходящихся то к месту, то не к месту. Развернула капсулу.
 
«Я добыл карицу и злотые цепи. Прадал Деметриуса. Собрал мужиков покрепчи с Авена. Они хотят мстисть. В Гириндейле буду наподхвате. Люблю спасу от беса. Записку утапи а житон кинь вводу».
 
Так она и поступила.
  
21. О свободе навеки связанных
 
В ночь на подходе к Герендейлу Люси не спала, даже не пыталась. Не хотелось тратить часы на сон. Они сидели с Эдвилом на ветвях высокой секвойи, он грел её своим пламенем и всё так же неотрывно смотрел на звёзды, а Люси силилась не плакать.
Ей ведь так и не удалось от волнения написать ту проклятую строфу…
 
 
«Если готов принять
 
новую ты меня,
 
если готов восстать,
 
буквами взбить тетрадь,
 
шорохом нужных слов
 
мне распалить нутро,
 
если готов сберечь,
 
Истинной имя речь —
 
Истинной имя — Свет.
 
Истины большей нет,
 
чем той, что ты таишь.
 
Крик твой зовётся тишь.
 
Свет твой зовётся тьма.
 
Сводишь меня с ума.
 
Ты сводишь меня с ума…»