Иди и не греши. Сборник (СИ)

— Простите, — заинтересовался я. — Разве вы не затевали процесс о наследстве?
— Это был процесс об опеке, — возразила Герта. — Никто не покушается на состояние мальчика, но мы могли бы полнее выразить его интересы. Мари неправильно поняла наши мотивы, и от этого возникли прочие недоразумения.
Время было позднее, я пожелал ей спокойной ночи и удалился на кухню, чтобы дать ей возможность улечься. Она попросила у меня пижаму, и мне пришлось объяснять, что подвижники в нашей стране пижамами не пользуются. Она извинилась и объявила, что будет спать голой. Я сделал вид, что не расслышал это заявление.
Молитвы я прочитал на кухне кратким чином, потому что устал и хотел поскорее заснуть, и потом в темноте постелил себе на диване и плюхнулся спать. Конечно, я ждал каких-то поползновений со стороны иностранки, и это некоторое время мешало мне окунуться в здоровый сон, но иностранка оказалась нравственнее меня и от поползновений отказалась, хотя и спала голой. Я поерзал на диване и заснул.
Когда я проснулся утром, она была уже одета и даже приготовила легкий завтрак, поджарив на сковороде гренки и сварив кофе. Еще я обратил внимание, что на кухне все было убрано, и выразил своей гостье за это дополнительную благодарность.
— Мне было приятно спать у вас, — сказала Герта. — Я сама не очень религиозна, но я уважаю людей религиозных.
Мы вышли вместе, и я перед тем, как отправиться на студию, заехал с нею в гостиницу «Саванна», где нашу гостью быстро и без проблем устроили в номере люкс, а потом мы отправились к Марине. Там царило все то же нервное напряжение, и я, приободрив примадонну обещанием скорого разрешения ситуации, отправился на работу.
Мне предстояло объяснение с директором, который вызвал меня сразу, как только я появился, но ввиду чрезвычайных обстоятельств это объяснение не представляло для меня проблем. Я изложил Максиму Ивановичу весь ход дел в семье Марины Рокши, и он был потрясен.
— Губернатор уже знает, — сказал я. — Вся милиция поднята на ноги, так что можете себе представить.
— Кошмар какой-то! — возмущенно воскликнул Глушко. — Распустился народ, честное слово… В наше время таких похищений не было!
— Да, славное было время, — вздохнул и я, который в то «славное» время был под надзором «большого брата» за свои подпольные сочинения.
— Мы еще долго будем о нем вспоминать, — глухо пробормотал директор.
По вопросу моей новой программы рекламного дела он высказался уклончиво, и, как я понял, против нее поднялось большинство директоров. Я предлагал создать на телевидении особое рекламное агентство, акционерами которого считались бы все дирекции и службы, и таким образом жирный пирог рекламных вливаний должен был бы делиться на всех. Но директора воспротивились этому начинанию, заподозрив в нем невесть что, дело рекламы оставалось все в том же хаотическом состоянии, когда производители подчас получали сверхприбыли, а техническая служба оставалась на средней зарплате. Исходя из жлобского интереса, мне было так безусловно выгоднее, и старался я вовсе не для себя. Во всяком случае, я мог спокойно умыть руки, потому что со своей стороны сделал максимум того, что мог. Следующим шагом было бы просто раздавать деньги на улице.
В эту среду начинались съемки очередного «Караван-сарая», передачи, исполненной импровизаций и находок. Атмосфера на передаче была самая дружественная, участниками были молодые эрудиты и острословы городских институтов, и уже стал сколачиваться настоящий клуб, председателем которого вне всякой конкуренции являлся я. Мне было интересно вариться в этой атмосфере юношеского энтузиазма, и потому я с охотой участвовал в съемках. Но в этот день меня сорвали в самый разгар предварительных репетиций, и поучаствовать в съемках мне не удалось.
Меня вызвали к телефону, и на сей раз со мной разговаривала сама Марина.
— Паша, — сказала она глухо. — Приезжай. Они прислали письмо.
— Маша, милая, — сказал я. — Вы что, не сможете прочитать письмо без меня? Я подъеду вечером, клянусь. У меня сейчас съемки.
 
— В этом письме упоминается твое имя, — сказала Марина. — Они хотят, чтобы посредником был ты.
Ответить мне на это было уже нечего, я глубоко вздохнул и сказал:
— Чтоб они сдохли!.. Я еду!
Произнесенное мною проклятие, хотя и носило бытовой характер, все же было грубым нарушением исповедуемого мною кодекса поведения, и я отправился на квартиру Марины, сокрушенно читая по памяти покаянный псалом. Меня встретил Вадим, в квартире, кроме Марины и бабушки, был только незнакомый мне молодой майор милиции, а Света с Гертой отсутствовали.
— Здравствуйте, Павел Николаевич! — радостно встретил меня майор. — Мне Залесский про вас много рассказывал. Майор Кремнев Андрей Сергеевич, из областного управления. Дело теперь поручено мне.
Мы сели за стол, и Марина передала мне полученное письмо. Там ровным и аккуратным почерком было написано следующее:
«Умопомрачительная Марина! Разделяя ваше горе, мы готовы помочь вам в поисках отпрыска, дабы вы в прежнем блеске могли радовать своим творчеством своих верных поклонников, к числу которых мы с охотой присоединяемся. А потому поспешите приготовить сумму в размере 500 000 (пятисот тысяч) долларов, что в полной мере окупит наше старание и вполне удовлетворит наши аппетиты. О способах передачи денег мы договоримся позже, но не забудьте предупредить своего нового приятеля Павла Николаевича Жемчужникова, что именно ему предстоит сыграть главную роль на втором этапе нашей эстафеты. Ждите писем. Ваши верные почитатели.»
К письму была приложена фотография, сделанная «Поляроидом», на которой Миша держал в руках отрывной календарь, где было сегодняшнее число.
Я хмыкнул.
— Что за манерный идиот это писал? — спросил я.
— И еще своим почерком, — буркнул Вадим. — Я только не понял, это ксерокопия, что ли?
— Это печать принтера, — сказал майор Кремнев.
— Но почерк!.. — воскликнул Вадим.
— Это один из шрифтов компьютерного принтера, — пояснил майор.
— «Парсек», — сказал я. — Тру-тайповский шрифт курсивного характера. Размер, если я не ошибаюсь, шестнадцатый.
Майор Кремнев глянул на меня внимательно.
— Вы знакомы с этой областью?
— Конечно, — сказал я. — Я уже больше года работаю на машине. У нас такой шрифт имеется, но я им редко пользуюсь.
— Скажите, — спросила Марина, — а нельзя ли установить, на каком компьютере это напечатано?
Я пожал плечами, а Кремнев сказал:
— Такой практики пока нет. Печать, судя по всему, лазерная, и как отличить один принтер от другого, я не знаю.
— Во всяком случае, — сказал я, — надо выяснить, сколько в городе лазерных принтеров, на которых это можно было бы напечатать.
Майор усмехнулся.
— Боюсь, мы в этих цифрах утонем. Сейчас же повальная компьютеризация, каждая фирма прежде всего покупает себе компьютерную технику, потому что это показатель престижа.
— Можете начать с меня, — сказал Вадим. — У меня тоже стоит компьютер, но я не знаю, есть ли там ваш шрифт.
— Почему они избрали посредником меня? — спросил я.
— Кто же может сказать? — усмехнулся Вадим. — Нравитесь вы им, Павел Николаевич. И потом, вашу личность уже ни с кем не спутаешь. Бремя славы, так сказать.
Я посмотрел на него холодно.
— Мы близко познакомились с Машей только на прошлой неделе. Следовательно, авторы письма весьма бдительно наблюдают за личной жизнью нашей звезды. Это обстоятельство может значительно сузить круг подозреваемых.
— Что это вы хотите сказать? — возмутился Вадим. — Не меня ли вы подозреваете?
Я не ответил, только спросил:
— А где Света, где фрейлейн Рейнхард?..
— Пошли звонить в Вену, — сказала Марина. — Берта не хочет, чтоб ее прослушивали в милиции.
Майор Кремнев хмыкнул, посмотрел на меня весело и спросил:
— Так с кого нам начинать, Павел Николаевич?
Он не понимал, что его веселость рядом с угрюмой Мариной и неподвижной бабушкой чудовищно неуместна, но это было свойство характера, наработанное милицейской практикой, своего рода защитная реакция. Я его прощал, но взгляд Марины, брошенный на него исподволь, был способен испепелить веселого оперативника.